Жечь свечи

За окном дождь. Мне сегодня не спиться. Горит свеча и от ее света становится не по себе. Моя душа просит покоя и любви, а тело не может позволить себе ни того, ни другого.
Под затворный стук капель невольно руки тянутся к сигаретной пачке. Я никогда не курил ночью дома - только вне стен. А тут вдруг...
На столе в агонии забилась свеча. "Как-то не так стучит сердце у дождя... Аритмия у него, что-ли? - подумал я, делая очередную затяжку. - Заболел мой друг, серьезно заболел, неизлечимо..." Согласившись со мной дождь дважды стукнул в окно. Звон капель прозвучал как пароль. "Заходи, друг, погрейся у свечки и подскажи, что же делать мне со своей любовью к свободе?" "Забудь, - ответил мне дождь, - ты нужен людям, а это лучше, чем быть свободным..."
Свеча догорела. Несколько вспышек жизни - и ее уже было не спасти. Она сгорела ради меня.
А может быть и я - свеча? Такая, знаете ли, витая, черно-красного цвета, вся истыканная жжеными спичками и сигаретными окурками. В красивом подсвечнике из коньячной бутылки. А может быть мне даже есть, для кого гореть. Вдруг еще есть на свете безумцы, способные любить. И жечь свечи...

Кому-то свечи помогают от тоски и одиночества; кому-то от страха и темноты, а кому-то и от геморроя. Причем последних намного больше.
И все же я свеча. И мне все равно, для кого я горю. Пусть тот, на чьем лице промелькнет последний блик моего света, хоть на секунду поймет, кто он на самом деле.
Сквозь потоки дождя на стекле, я увидел, как из окна напротив просигналила еще одна свеча. "Уже иду" - подумал я, машинально завязывая шнурки на ботинках, и, набросив на плечо ремень от гитары вышел из квартиры. Мельком взглянув на часы я утроил свои старания в самоуничижении (еще бы, время три часа ночи, а какой-то лунатик выперся на улицу, да еще и с гитарой!).
Дождь закончился. Пройдя пару кварталов, я вдруг вспомнил, зачем я вышел: свеча в окне напротив! Быстрым шагом вернулся, и, мысленно представляя который сейчас час, вошел в подъезд дома, из окна которого, как мне показалось, доносился свет. Не знаю, как я догадался, где именно находится квартира, в которой жгут свечу; я просто понял: это здесь. Тягучий визг звонка, не привыкшего к ночным посещениям его хозяев, вывел меня из полусознательного состояния: "Что ж я творю? А если я не туда звоню? А вдруг мне просто показалось? Какого черта я вообще тут делаю?" - проносились со скоростью гоночного болида в голове мысли.
Заскрипев, дверь открылась. Во мне, наконец, заговорил рационалист: "Беги отсюда, пока тебе голову не отбили!". Но тело не могло пошевельнуться.
За дверью оказался парень лет девятнадцати, одетый в потертые джинсы и черную футболку с розовым "лимузином". Казалось, он абсолютно не был удивлен, разозлен или расстроен. На его лице вообще не было видно проявлений каких-либо эмоций. "Проходи", - сказал он мне, махнув рукой в сторону длинного, затянутого поволокой табачного дыма, коридора. "Комната направо, - произнес он, как бы обращаясь к самому себе, - портвейн будешь?"
В пустой комнате, где из мебели стоял лишь диван и запылившийся шкаф с покосившимися от времени дверцами, раздался стеклянный звон. Мы молча выпили дешевый портвейн из граненых стаканов, молча закурили и одновременно присели на диван; оба ожидали: кто же начнет разговор? "Бэнг" - представился парень, протянув руку. "Стрела - ответил я, пожимая протянутую мне ладонь, - Это ты жег свечу?"
Он молча указал на ворох бумаг в углу комнаты, на полу. "Я пишу по ночам, - сказал он, а потом добавил: Сыграй. А если хочешь, спой какую-нибудь свою песню, ты ведь тоже пишешь..."
Бэнг был первым, кому я спел что-то свое, не затертое годами и уличными гитаристами, и потому еще зеленое и непонятное даже мне самому.
После песни он тихо произнес: "Я не ждал тебя, но ты пришел, я не знал тебя, но теперь могу сказать точно: мы с тобой безумно похожи. Я, кажется, знаю о тебе все. Ответь только на один вопрос: зачем ТЫ жжешь свечи?"
Я не знал, что сказать этому парню. Я видел его первый раз в жизни, но уже был готов рассказать ему все, что со мной произошло в эту ночь, в эту жизнь. Я просто не знал, что говорить, а он вопросительно смотрел на меня немигающими глазами и терпеливо ждал моего объяснения.
Я начал: мол, мне так лучше пишется, свеча меня вдохновляет, но, увидев, что он отвернулся, замолчал. "Я не могу тебе объяснить, почему я зажигаю свечу каждый раз, когда мне плохо или хочется что-то написать. Я сам себе не могу этого объяснить," - сказал я. "Вот и я не могу", - тихо проговорил Бэнг, глядя на луну. - "Просто так надо, нам с тобой надо," - добавил он, не поворачиваясь.
До рассвета мы просидели с ним молча, лишь изредка позвякивая стаканами и чиркая спичками, от которых одну за одной прикуривали дрянные сигареты.
В лужице расплавленного воска зашипела и потухла свеча. "Мне пора" - сказал я; подхватив гитару я вышел в подъезд и услышал, как вслед мне крикнул Бэнг: "Мы больше не увидимся, уж я то точно знаю. Обещай, что будешь за меня зажигать свечу. Прощай, друг."
Еще две ночи я не спал, наблюдая за тем, как дрожит свет в окне Бэнга. На третью ночь я не увидел света. И только через неделю узнал, что он умер, неизвестно от чего. "Просто сгорел", - как выразились врачи.
Месяц после того я пил. Не мог ни о чем думать, ничего писать - просто пил. И вот, сидя в комнате, где после того памятного дня даже обои насквозь пропахли табачным дымом, я вновь зажег свечу. "Здравствуй, Бэнг, вот мы и снова встретились." Свеча тихо качнула язычком пламени: "Жги меня, друг, жги без остатка. Мне так легче." "Спасибо, Бэнг," - шепотом произнес я, - спасибо..."