А. Б

Ах, как всё начиналось:
            неистовой пряной травою
Оплетал подоконник
            златокудрый романтик июль,
И белел иноходец
            на дорожке, усыпанной хвоей,
Унося седока
            от бесчинства пронзительных струй.


Осыпался жасмин из венка
             на роскошные косы.
Накрахмаленный пеплум -
            творенье Матрёшиных рук -
Обращал полнокровную барышню
            в призрак белёсый,
Вызывая у няни глухой
            суеверный испуг.


Этот юноша статный,
            с глазами как свежая рана,
Как исландская лава
            под панцирем синего льда,
В разорённом костёле
            дичающей нотой органа
Облекал те слова,
            что лишь ей посвящались всегда.


О, Офелия-дева,
            не в шутку усни под водою!
Сладострастная нива
            в горячечной дымке весны -
Ты не будешь Полярному Хаосу
            доброй женою
И на быль променяешь
            о небыли чистые сны.


Но предчувствие горестей,
            словно придворный нельстивый,
Средь сусальных фигурок
            стыдливо прикрыло лицо,
И богатая тройка,
            с огнями болотными в гривах,
Прозвенела по медной осоке
            больным бубенцом.


Всякой сказке когда-нибудь
            лечь в деловитые гранки,
Под коростой забвенья
            пополнить анналов ряды.
Не значительней всхлипа
            в чулане забытой шарманки,
Дребезжит отболевшая летопись
            чьей-то беды.


Не припомню название книги,
             главу и страницу:
На гравюре, при полной луне,
            меж кустов бузины,
Плачет стройный старик,
             с посеревшею розой в петлице,
На могиле внебрачного сына
            своей непутёвой жены.

2004г.