Моя osь

  И снова чистый лист передо мной
  мелованной поверхностью трепещет
  заполненным бездарностью одной
  ему, вот перспектива блещет.
  Мечтает он, распятый на столе,
  беспомощно глотая бисер строчек,
  наверно о бессмертной вышине;
  коль умирать - он тоже в вечность хочет.
 
  Строка смеется над поэтом
  словами чувство передать?
  Безумец,смеешь ты при этом
  ей откровенья доверять?
  Что-ж делать? Сердце верит снова
  во власть таинственную слова
  и над своим предназначеньем
  склоняясь с роковым почтеньем,
  любя, страдая и скорбя
  все хочет высказать себя.

  Нельзя пpижизненно поэта
  Позволить славе возлететь
  Он человек, обидно это
  дождитесь дайте умереть.
  А вот тогда слезу восторга
  ронять на безучастный прах
  весьма уместно и пристойно
  и утешительно в умах.
  В умах где живость, так влюбленно
  своей играет суетой.
  Его ж величьем отдаленным
  велит себя затмить порой.   
         
  Как только дух проник в сознанье
  и человека подчинил.
  Его руками покорил
  весь мир.Себя же от влиянья
  Всевышним правом оградил.
  С тех пор и ныне, и вовек
  Всему властительный хозяин
  Носитель духа - человек
  Смиренный раб его желаний.

   В вековечном обольщеньи
   эти двое как и прежде.
   льстятся мигом упоенья
   и живут одной надеждой.
   Ближе к центру удовольствий
   их гармония прекрасна
   дух возвышенности просит,
   плоть, греха безумной ласки.

   Когда душа болезненно и страстно
   любовным наваждением полна,
   то нет такого сна прекрасней,
   как нет мечты, что не подвластна
   тогда рассудку твоему
   и пробужденье ужасно потому.
               
   Пробравшись под покровом темноты
   когда смыкая веки ты уснешь
   бесстыдства страсти, как они вольны
   души свободной сладостную дрожь
   вдруг вызвать, но приходит пробужденье,
   рукой жестокою твой разум из забвенья
   безжалостно выводит,
   и бесконечно нежная тогда
   к нам в гости грусть приходит.
   О счастье! Как неуловимо ты
   и как понять
   нам пленникам сей призрачной мечты.
   На что пенять?
   Когда решаемся мы только лишь во сне
   желанья тайные раскрыть..самим себе.

   Сознанье грезит, душу отравляя
   всем тем, что может быть...вполне.
   Вольно-ж ему играть, предполагая
   желанное в польстившемся уме.
   Сперва лишь робко беглая мечта
   коснется дум, но вот уж в нетерпеньи
   она летит ничем не смущена
   и требует и жаждет воплощенья.
   И ум воображением пленен
   и волей исполняется мятежной
   и продлевает наважденье он
   не в силах отказать себе в надежде.

   Идет юнец, блажен мечтой
   И грудь его стесняя
   Громадным облаком любовь
   Растет и распирает.
   Идет мужчина зрелый взгляд
   морщинками течений.
   Любовь сгустилась в нем не зря
   Под слоем огорчений.
   Идет старик угрюмый лик,
   Как жизнью бит он много
   Любовь в нем камешком сидит
   Под шкурой носорога.

                *  *  *

  Шлифуя до сути пером ювелира
  шершавости слов, кривизну пониманья,
  но вот стих готов и является миру
  алмазом, ограненным точностью знанья.

  Все, чтоб ни создал гордый разум,
  воздев победно меч науки.
  Душа, привыкшая к соблазнам
  к семи грехам присовокупит.

  Плоть обьяснима и презренна потому
  умом гордимся к зависти врагов
  и только дух неведом и ему
  мы строим храмы в ужасе рабов.

  Чернильною кляксой нависла над нами
  разбухла, набрякла едва уж жива.
  Но вот прогремело вдали над полями
  и ветер подул.Растряслась.Полила.

  Бог дождя следит умело:
  туча по небу плывет.
  А! глядит, уже поспела
  тык ее и дождь идет.

  Плененье красотой в угоду
  природе замыслам простым,
  и копошение народа
  есть заполненье пустоты
  в задаче продолженья рода.
 
  Язык - великое искусство,
  летуч, умен и балом правит
  всю жизнь он молится на чувство
  и потому всегда лукавит.


  Натуга кузнечика перед прыжком
  вливается в поле планеты Земля
  его напугал я гуляя пешком
  и карма сгустилась моя.
 
    "Из двух частей мы состоим"

  Осуществляя пониманье в условно-принятых значках
  он изучает мирозданье и в созидательных делах
  находит смысл существованья.
  Он сам себе придумал род  столь безнадежного занятья
  скопец, пленительный урод в своей потуге всеобьятья
  найти у вечности исход. 
  Но в кропотливой суете ему неведом страх забвенья:
  все, что познал и что успел он оставляет поколеньям.
  Достойный РАЗУМА удел!
  А под сознаньем, в глубине  и в тишине исповедальной
  томится пленницей во тьме  ДУША, исполненная тайны.
  Она капризна и манерна и вечно в путанице грез,
  то рай блазнится ей, то скверна,
  а то набухшая от слез страдает, так самозабвенно.
  И этой муке не помочь, себя наполнить впечатленьем
  должна сама и день, и ночь гордясь унылым заточеньем.
  И бездну мира всю впитав, наполнясь чувствами и снами,
  Увы! Не делится она и ничего не оставляет.

   Как ни пристрастны прихоти души
   и жизнь проистекает под капризом,
   Все-ж миром правит ум
   и чередой размеренных открытий
   он дарит упоенье властью над природой.
   Но здравый смысл - что может быть скучней!?
   заученный школяр, послушник монастырский.
   Душа к нему хладна, надменностью границы
   лишь подивится бегло, мимолетно
   И в бездну ненасытную ее
   провалится очередное благо
   без отзвука, без всплеска.
   И снова в тишину погружена
   неясностей, тенет и наваждений.
   О чудотворная! Cкажи-же, что ты хочешь?

   Когда заходит знание старухой
   и бряцая ключей железных связкой
   невидимое размыкает глазу,
   распугивая игрища наивных
   фантазий, вымыслов и смутных упований.
   из затененных уголков сознанья.
   И в мертвотканные покровы одевая
   Надежду, что становится расчетом,
   Про Веру умолчим и вовсе
   в лукавый век нам чуждая утеха
   она святыня благонравных предков,
   тогда Любовь заныривает глубже,
   не в силах быть учтивым уваженьем   
   туда где власть ее
   не оскорбит бесстрастие науки.

   Его уж нет он пыль и прах,
   но дух его нетленный
   живет и властвует в сердцах,
   пером запечатленный.
   Чудесным даром сочетал
   его пытливый гений
   проникновение ума
   с порывом вдохновений.
   Земля опять людей родит
   и воспитает страсти
   и снова он их подчинит
   своей незримой власти.
            

Мухолявая лавретка распардонная, как плясть
заблистерила на ветке и укропила мохнасть.
Из мохнасти стромоногий, зверобрылый и сипой
вылезает щеголястый Артикулис молодой
у него куко-амиго, как завырганный тукан
он схватил лавретку мигом и унес на трабадан.
Всюю ночь они плыстались и шушырились, мумя
червесластая лавретка все шептала - артикля.
А к утру из трабадана, что пропал лавретным духом
запиндюрила путана, пряча глаз от блюдомухов,
что проснулись день рабочий трудовоблистой отвагой
встретить, как им завещалось блюдомухом самым главным.
   
     Кусачая корова Прозерпина,
    (сей нрав родился в ней  в отместку сонным сестрам, те,
    не имея склонностей особых, лишь аппетитом отличались
    стойким, да надобностью в продолженьи рода)
    Раз вышла попитаться на лужайку,
    зеленую первичными взростками,
    Где дух весны шальной курился и вздымаясь
    росистой пылью увлажнял любые ноздри,
    а через них сливался с духом, будоража,
    того кто втягивал его напитком пьяным.
    Все было тут как прежде, как обычно
    на взгляд чужой, так вовсе неудачно;
    Вот воробьи не уступив друг другу
    барахтались в пыли, в азарте драки,
    ничтожно опустив призванье птицы,
    небесной, легкокрылой, недоступной.
    Два почему-то трезвых мужика
    прошествовали речью неискусной
   лаская местность.Вслед, пригнувши морду
   собака пробежала хлопотливо.
   Но стойло зимнее, так чудно приучает
   возрадоваться малости любой до слез буквально
   и образ мыслей в русле созерцанья
   возводит до значительности некой,
   что Прозерпина не уняв восторга,
   (а мы условились,что героиня наша
   собой являла прыткую особу)
   таки куснула ближнюю соседку!
   Теперь ответь читатель терпеливый,
   ну разве смог-бы ты без обьясненья
   понять мотивы скрытые в животном ?
 
 Солнце ударило медью тарелок по лужам сияющим
 и треснула первая грязь рассыпаясь от хохота.
 Весна поплыла прожигая любовные дырки в товарищах
 и вылезли жмурится кошки диваннолохмотные.
 Сугробы ноздрястые сникли проколотым мячиком.
 Подсохло тайком, как всегда, ибо радость рассеянна.
 Земля запарила готовясь рожать от бесстыдного глаза горячего
 наивно кокетство старухино тысячелетнее.