Контроверза

Длинная улица. Пафос движений.
Я – в филантропии воображений –
нижняя челюсть жующая солнце.
При перспективе, из сбережений,
строить гробницу в бездонном колодце.

Но, ударенье поставив на факте.
уже отпечатали две дерективы
для рассмотрения в длинном антракте,
между спектаклями: «Ворох крапивы»,
«Донья Гортензия, негр и сливы».

Редкое зрелище! Будьте внимательны!
Мы предлагаем – ведь Вы состоятельны!
Lady and gentlman с миной патриция,
не проходите!.. Блеск и приветствие!
Это поступок, а это – последствие...
Да!
Только, где задержалась полиция?..

«Там, в подворотне...»
Немного потерянно
женщина смотрит, но плачет уверенно.
«Я не навязчива... Мне предложили,
я – согласилась... Поскольку платили
больше, чем стоит обед в ресторане...
Только не надо меня на экране...
Я не звезда!.. Но мы встретимся снова,
в том же подвале...
Ах, мужу – ни слова!..»

И, несмотря на стечение публики,
она понеслась к освещённым подьездам...
Рекламы сияют: конфеты и бублики...
Ваши сюжеты, а я здесь проездом!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Версификатор – созданье двуногое!
Денежки платят, дают закурить.
Многое делят и зарят на многое...
Жаль вот никто не решится убить

медным мечом – наповал и без жалости,-
чтоб вознестись мне в небесный храм!..
Бейте в тамтам!..
Бейте в тамтам!..
В этом безумии с возгласом радости
тело моё прямо к Вашим ногам

свалится, скотится... Вам это нравится?
Чудная драмма с мужчиной в очках.
Я в небесах. Ну, а в Ваших руках
будет другой заливаться и маястся,
чувствуя прежний, незыблемый страх

перед убитыми без покаяния.
Люди! НЕ будьте жестоки ко мне.
Пусть кто-то из Вас, не боясь наказания,
сможет всё то, что писал на стене,
крикнуть покрытой молчаньем стране.

Или проснётся она, или, в страхе,
так и умрёт в пролетарской рубахе.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Длинною улицей ходят трамваи.
Люди, сбегаясь, как волчьи стаи,
их наполняют, билетики комкая:
«Ей, на балконе, оденьте платье!
Может быть талия Ваша и тонкая:
я Вам не скульптор! А Вы не распятие,

чтобы взирать на меня с укоризною,
кутая плечи в податливый мех.
Вы не из тех, кто торгует Отчизною.
Вы – целый мир поднимая на смех –

мучите душу мне пошлыми фразами,
словно Вас дьявол какой обучил...
Вас я любил! Вместе с Вами я жил.
В маленьком доме, цветочными вазами
Вас – ублажая, как бога молил...».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мрамор Афинский. Чёрные волосы...
Вы мне пророчили жезл Империи!
Что же досталось? Текущие полосы.
Танец наложницы. Тени мистерии...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Жалкий бродяга в ошмётках туники.
Мне не к лицу восхвалённые муки.
Держу Вашу веру на кончике пики.
Видите! Память, как крест базилики,

где в пеликулах отсеяны звуки –
членораздельные. И, до заката,
ими разметилась мыслей соната.
В оное время влажные руки
крест побелили:
всё стало – non grata!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вы не в Италии. Вы не в Росии.
Вы на пороге сомнительной веры.
Новый Спаситель родится в Мурсии.
И, шепотком из-за чёрной портьеры,
Ротшильд готовит ему – от зачатия,
тёплый прием в иудейские сферы:
«Ей! Н-е-д-о-н-о-ш-е-н-н-а-я демократия!
Поэты, писатели, прочая братия!..
К смерти в обьятия!
Всех на галеры!..».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Длинные акты монологов мимика.
Шорох обёрток и скрежет зубов.
И раздаётся лояльная критика,
ржавым трезвоном Кремлёвских часов:
«Бейте политика!..»,
«К чёрту политика!..».
Новая ария. Дальше – без слов.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Ах!..
Как резки были Ваши движения.
Челюсть навыпад...
А впрочем – сюжет!
Ваше свидетельство, без изменения,
будет на первых страницах газет.

«Русский на Западе» - Вот и название!
Как Вы относитесь?..
Пара реприз...
Беглый автограф...
Вы были здесь ранее?..
Нет? Так, прошу Вас, в кафе «Парадиз».

Для расслабления: бренди, шампанское...
Для подкрепления – сандвич и хит!..
Справа – находится всё христианское,
слева – еврейское. Но колорит!
Здесь так уютно. Доступные женщины.
Страсть настоящая, даже в кредит.
Вы...
Не сидите с лицом деревенщины,
ешьте и пейте за лунные трещины,
пятна на солнце и бледных харит!

Бростье свой стыд сотрапезникам дьявола,
или багровой когорте святых.
Им всё равно: для своих, для чужих –
у них заготовлена свежая фабула
пошлого разума вечно живых!».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мне бы так, грешному, жить без фантазии,
чтобы не думать, чтоб вовсе не знать!
И, подчиняясь удобной оказии,
неугомонную душу продать

скупщику редкостей. Чем тут печалится?
Тело уходит на улицу – прочь.
Страстно желая кому-то понравится,
пусть на одну только летнюю ночь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Женщина белая – очи дюймовые –
ищет сожителя в своре зевак.
Клонится линия. Руки пуховые
держатся криком за чёрный пиджак.

И бесконечное: «Пусть же натешится
вздохом, дрожаньем, дыханьем и сном...
Кто его знает, кому ещё грезится
петь серенады всю ночь под окном!».

Все уже знают. Всё передумали.
Всяк свой конечный имеет предел.
Я – обгорел. Ну, а я – облетел
от показной и наигранной удали,
без послесловий и так, как умел!..