Роза Норы или нора розы. Стратегия успеха. Секс-эссе

Нора Никанорова
«Кофейная роза»

По следам публикации Стихи серые белые и разноцветные. Зачем я обидел кумиров стихиры http://www.stihi.ru/2006/11/05-206, а также: Лучшие стихи стихиры. Частное мнение. http://www.stihi.ru/2006/11/11-320


В неведомом саду, у тайных врат,
Где берега податливы и зыбки,
Срывает восхищённые улыбки,
И источает тонкий аромат.

Кофейных лепестков атласна шаль,
И филигранны краешки оборок
Узорчатой каймой тончайших створок,
За коими – Божественный Грааль.

Касанье губ – и дрогнет лепесток,
Доверчиво раскрыв жемчужный венчик.
Прозрачностью своею так застенчив
Росою пряной выступивший сок.

Природой не придумано пока
Нежней и совершеннее цветка.
~ ~ ~ ~ ~

При первом прочтении, кажется, что мы имеем дело со стихотворением вполне традиционным, написанным даже не без некоторого мастерства. Обращает на себя внимание почти сонетная форма рифмовки. Не видно, ни «банальных», ни глагольных рифм. Все строки ритмически выверены. Оригинальным всё это не назовешь, но отвращения не вызывает.
Тут же, еще в первой строфе, замечается явная перенасыщенность эпитетами. У каждого значимого понятия, есть по крайне мере, один эпитет. Сад – неведомый, врата – тайные, а берега мало того, что податливы они еще и зыбки. Дальше больше, выясняется, что это, в свою очередь лишь уточнения другого развернутого эпитета, настолько развернутого, что для собственно, предмета места не хватило. Его, о свежесть идеи, автор выносит в заголовок, не забыв, и на этот раз добавить эпитет.
Ну, хорошо, Вы скажете, подумаешь! Ну, начитался автор Северянина или Брюсова. Впрочем, что-то не помню у них таких нагромождений. Ну, значит, не их самих, а каких-нибудь их эпигонов, мало ли таких!
Идем дальше. Получаем кофейные лепестки. Стало быть, лепестки кофейного цвета, то есть цвета кофе, то есть коричневые или светло коричневые. Но позвольте, ведь лепестки кофейной розы светло-жёлтые, уж никак не коричневые.
Ладно, пропустим. Смиримся также и с тем, что слово «кофейный» в роли эпитета мы уже встретили в заголовке, тем более, что тут же на нас обрушивается целая лавина: филигранны краешки оборок/ Узорчатой каймой тончайших створок,/ За коими – Божественный Грааль. Тут уже прилагательным становится так тесно, что все они безжалостно усекаются, подчеркивая комический эффект нагромождения: «атласны», «филигранны», вместо – атласные, филигранные.
Таким образом, краешки оборок филигранные каймой створок. Что за притча? Каких еще створок. Створки – последнее, что мы бы увидели в реальной розе. Но погодите, сейчас всё прояснится. Роза-то нереальная. Как мы узнаем из третьей строфы, это совсем не тот цветок, что известны нам. Ведь если его поцеловать, он раскроет жемчужный венчик (видели когда-нибудь кофейный жемчуг?) и из него, по всей видимости, выступит пряный (т.е. острый) и застенчивый (!) сок.
Заметьте, не роса, а сок. Ну-ка, кто пробовал сок розы скажите какой у него вкус?
В некотором замешательстве, перечитываем стихотворение и во второй строфе обнаруживаем еще одну странность: «Божественный Грааль». Вы наверное, подумали: вот еще одно красивое иностранное слово, которым автор сдабривает, свое приторное до тошноты, кушанье. Этакая «розочка» на тортике. О нет, не так она проста эта Нора Никонорова!
Что же, проницательный читатель сразу разглядел, что это не просто стихотворение, написанное как будто бы одним из героев Зощенко. А я то, простодушный, после первого прочтения не понял, а когда понял изумился и даже сам своей догадке не поверил.
Некоторые поторопились назвать такой ход тонким и эротичным. Но меня, по правде сказать, чуть не вырвало. Тортик оказался с душком. Не роза это вовсе, а женский половой орган. Теперь всё встает на свои места.
Просто ханжество, с моей стороны, нападать на автора, взявшего для своего творчества неожиданный предмет. И действительно, ведь ничего плохого в этой части человеческого тела, как, впрочем, и в любой другой, нет
И все же, уместнее говорить не об эротичности, а о непристойности.
Вернемся к первой строфе: Из нее мы узнали, что действие происходит в некоем саду, где эта «роза-нероза» пользуется большим успехом («срывает благосклонные улыбки»). А кто же улыбается? Навряд ли, сам автор, любуясь чудом природы, дарит ему улыбку за улыбкой. Ведь и глагол «срывает» подспудно указывает на аплодисменты, то есть, некоторую публику, и благосклонность, очевидно, проистекает не от Лирического героя, а от таинственных посетителей «загадочного сада». Таким образом, картинка вырисовывается крайне неприличная: несколько человек созерцают женский половой орган, уж не самого ли автора, и одобрительно улыбаются. Впрочем, из третьей строфы следует, что автор тоже среди публики. Иначе, кто целует цветок?
То есть, похоже, имеет место некий ритуал преклонения перед женской сущностью. Между тем, ее олицетворяет вагина, которая находится как бы сама по себе, отдельно от носителя. Ритуальность всего действия дополнительно подтверждается, упомянутым ранее «Граалем». Вот мы до него и добрались.

Весь сыр бор, оказывается, из-за него. Божественный Грааль – чаша, куда была собрана кровь Христа, символ вечной жизни. Ну да, логичный ряд. Роза - символ женского начала – женщина источник жизни – Грааль источник вечной жизни.
Что-то это напоминает. Да, уж не нашумевший ли недавно бестселлер: «Код да’ Винчи»?

Творение Брауна, где высказывается гипотеза, Грааль никакая не чаша, а женское лоно, а кровь Христа – это его ребенок. Ох непроста гражданка Никонорова!

Ну конечно, въедливый критик заметит еще, что события почему-то происходят не в глубине сада, а у его врат. А потом нам говорят о «створках». Не тех ли самых ворот сада. Однако, крупновата «роза». Еще он заметит, что у человека, испорченного русской классикой, упоминание сада в одном ряду с «женской киской», возможно, вызовет в памяти «Сказ о царе Никите и его сорока дочерях».
Да ну его, этого критика.

Смотрите что получается - берем вторичный по форме и по содержанию сюжетец.
Добавляем заемных и столь же вторичных красивостей.
Выворачиваем всё шокирующей непристойностью.
Разбавляем пошловатой эзотеричностью для домохозяек, одолженной у популярного писателя.
И вот, ничто не помешает нам восторгаться гениальным шедевром. Не мешает даже некоторая техническая неловкость и неувязки с прилагательными. Не помешает даже нелепое словечко: «коими».

И что самое главное, не помешает холодность и рассудочность этого текста, его полная апоэтичность.

Ромм Михаил Наумович.