Исповедь графомана

Скребет под утро дворник метелкой на снегу,
А я, как ни стараюсь, заснуть уж не могу.

Наверно это кара за тяжкие грехи,
За то, что я кропаю никчемные стихи.

Мне говорят: - Проветрись, поглубже подыши,
Но только свои вирши, голуба, не пиши!

Ведь ты совсем не молод – и лысоват, и сед.
Чего ж в стихи ты въехал на самом склоне лет?

На все эти вопросы отвечу я едва,
Поскольку здесь иная потребна голова.

Высоко в поднебесье всем правит Бог-отец,
А мы внизу - лишь стадо растерянных овец.

Однако, есть идея, коль слушать вам не лень:
Был я в прошедшей жизни – большой и гладкий пень.

Никто покой древесный в мой век не омрачал;
Жил я себе спокойно – о многом не мечтал.

Но как-то средь сухого и солнечного дня
Присел поэт прохожий случайно на меня.

Он поглядел на травку, в затылке почесал
И вдруг стихотворенье зачем-то написал.

С тех пор, лишен покоя, средь леса я стоял
И быть, как он, поэтом отчаянно мечтал.

Когда ж по зову свыше вступил я в новый век,
То стал не пень безвестный – разумный человек.

И вот порою тяжки, ну а порой легки,
Родятся в подсознаньи различные стихи.

А что стихи те слабы, и горек мой удел –
Видать не тот когда-то поэт на мне сидел.

И мало, что поэт тот был парень молодой,
Ведь он меня коснулся отнюдь не головой.

Так что терпите, други! Я вас утешу тем,
Что жизнь у человека не долгая совсем.

В очередном явленьи на жизненном пиру
Я может буду веткой болтаться на ветру.

Уже не стану больше вам рифмой докучать,
А буду лишь бездумно листочками качать.

Но вдруг однажды летом средь солнечного дня
Какой-то юный птенчик присядет на меня.

Мне снова станет трудно растенья жизнь терпеть,
Поскольку возмечтаю, как он, я песни петь.

И наконец, услышан судьбою и Творцом,
Вернусь на муки людям я бардом и певцом.