История о душе и теле

Он играл на разбитом рояле в забытом Богом бистро на берегу Средиземного моря.
(Как много лишних подробностей для одной истории почти что любви).
Она вязала из лунного света салфетки, совсем уже больше не споря.
За окном была вечность, внутри был прокисший компот – это жизнь, как её ни зови.

Виноват составитель нот или вздорная птица за прутьями лунного света.
Ей платили за ветхое танго – ведь страсть покупная имеет привкус «Аи».
Но когда грустный ангел прикалывал брошкой луну, он почти походил на поэта,
И ложил ей ладонь на плечо – это тоже, наверное, жизнь, как её ни зови.

Виноваты они – толкователи снов с ароматом фиалки пармской. У волнореза,
Словно женщина-птица, не зная, что крылья – изжитая прихоть в наш славный прозреньями век,
Она будто сошла с ненаписанной лишь по ошибке картины угрюмого Греза,
Прикрывавшего истину флером воланов – с тех пор мир изрядно поблек.

Он играл на разбитом рояле «К Элизе» - ну что же еще. И когда бы не сон до рассвета,
Можно было увидеть, как ангел, пришпилив луну, поливает герань за окном.
И она бы могла, не дождавшись оваций... Одилия или Одетта?
Если это бульварный роман, здесь позволено думать, мечтать и шептать на духу об одном.

Он играл ей «К Элизе», как будто все песни земли – лишь оплошность досадная. Время
Остановилось. Фигурки из Мейсена в танце – нелепая груда стекла.
И словно стальная игла по слепому наитию вдруг отыскала темя,
И жидкость соленая в море (к чему здесь так много стихий) навсегда утекла.