Глава Ш

Глава III
Странные сны. Воспоминания. Эш


В черном городе – черный огонь,
В черных окнах, затянутых тьмой,
Черных масок застывшая боль
Неотрывно следит за тобой.

Посмотрев, возвращайся назад.
Зная, где начинается ад.
Зная, как начинается ад.
Уходя, не задерживай взгляд...

Есть дорога в открытую дверь,
Будь сильнее ста тысяч смертей.
Право правого – путь показать,
Право каждого – что выбирать.

 
Я всегда запоминала свои сны. Знаю, это странно, ведь обычно люди не помнят, что им снилось. Я же, напротив, даже через много недель, а иногда даже через годы, могла с точностью воспроизвести в памяти все детали сновидения. Но в тот раз все было по-другому. Я точно знала, что видела сон, но, как не старалась, не могла даже приблизительно вспомнить, о чем он был. И вот теперь я снова оказалась там. Это было странное чувство, поскольку я точно знала, что сплю, могла рассуждать и управлять им, и понимала, что не проснусь до тех пор, пока не найду то, зачем я здесь. Когда я это осознала, размытый мир вокруг меня изменился, обрел резкость, словно невидемый оператор навел фокус, и я увидела, что нахожусь у ворот парка, но вместо Шеннон, Лиды и Карины рядом со мной стоит Эван. И тихо, даже ветер, колышащий пожелтевшую листву на деревьях, не производит ни звука. Эван улыбается и указывает на ворота парка, и я понимаю, что на самом деле это ворота Академии, причудливые, в форме рябиновых ветвей. Я толкаю створки и иду по каменной дорожке, а над центрольным входом, вместо фрески, изображающей можжевельник, горит цифра: 11, 28...
Я иду вперед, дохожу до дверей, но Профессор меня не встречает. Тогда я делаю еще один шаг и открываю дверь... Теперь я точно знала, что на этом мой сон закончился, но теперь я прошла дальше по жизненному пути, а значит и здесь должна идти в перед. Я открыла двери, но вместо безликой прихожей оказалась на заметенной снегом крыше неизвестного, но очень высокого здания. Снежинки продолжают падать и запутываются в моих длинных распущенных волосах. Я совсем не чуствовала холода, хотя была одета лишь в легкий белый сарафан ниже колена и стояла босяком на снегу. И, вместе с ощущением температуры, исчезло и ощущение сна, я уже не могла с уверенностью сказать, что происходящее вокруг – не реально. Я подошла к краю крыши, ветер стал сильнее. Было очень высоко и очень красиво: весь город лежал передо мной, как на ладони. Лучи заходящего солнца окрашивали небо во все оттенки алого, а на востоке оно уже было фиолетово-синим. Снег, покрывающий улицы и дома искрится, словно бенгальские огни... Очарованная пейзажем, я на миг перестала думать об окружавшем меня, но...
-Аня!
Я знаю этот голос. Снег кружиться вокруг меня, словно подталкивая, но я не хочу оборачиваться.
-Аня!
Не сейчас, не теперь! Этот шаг стоил мне огромных усилий, так зачем же вы зовете меня назад?
-Аня!
Я медленно оборачиваюсь, стараясь не смотреть им в глаза.
-Мы ждем тебя, милая, - улыбаясь, говорит мама. Самый дорогой, самый близкий мне человек, она дала мне все, что я имею, именно благодаря ей я получила свои первые ответы, стала той, кто я есть, в конце концов – просто выжила. Своей любовью и заботой она вытащила меня с того света, а я оставила ее?! Папа стоит рядом, обнимает ее за плечи и тоже улыбается. Академия, борьба Тьмы и Света – все это чушь, ведь у меня есть семья, и мой первый долг – их счастье... Но что-то было не так.
-Мам, а где Настя?
-Кто?
Сильный порыв ветра заставил меня пошатнуться и отступить назад, голова кружилась. Пришло время признаться себе в том, что одно из самых моих сильных желаний – не иметь сестры. Быть первой и единственной, отвечать лишь за себе, и с этой задачей я всегда справлялась на отлично. Я хочу, чтобы мои родители были только моими родителями, и это в моих силах. Стоит мне только пожелать, и они забудут о Насте, полюбят друг друга с прежней силой... Мы будем счастливы...
-Идем, Аня, - мама протягивает мне руку.
-Меня зовут Ная, - я быстро отворачиваюсь, чтобы они не заметили слезы на моих щеках. Я теперь свободна. Только я и ветер. Я расправляю руки и делаю шаг в пустоту...
Выбор сделан.
Я резко проснулась и села на краю постели. Я чувствовала, что дрожу. Нащупав под подушкой телефон, я откинула крышку и посмотрела на экран. Часы показывали семь минут шестого. Поняв, что сегодня я уже не смогу уснуть, я встала и отправилась в ванную. Увидев в зеркале свое отражение, я заметила на щеках следы недавних слез. Это не сон. Я здесь, я так решила, и никто не должен за меня платить. Они свободны от памяти и боли, я – в плену своей вины. Навсегда. И это мой выбор.
Включив кран, я набрала в ладони ледяной воды и умылась, прогоняя назойливые мрачные мысли. У меня новая жизнь, и мне нужно думать о том, что будет дальше. А прошлое я оставлю биографам.
Когда я вернулась в комнату, мой взгляд упал на лежащий на полу рядом с кроватью блокнот, в котором я вчера делала свои нехитрые вычисления. Нужно найти Эвана и спросить у него про Шеннон. Я оделась и убрала постель чтобы потянуть время – уж слишком темно было за окном. В половине шестого я вышла из комнаты и спустилась вниз, но ни в холле, ни в столовой никого не было. Тогда я решила выйти на улицу и проверить гараж. У входа стояли три новеньких мотоцикла, должно быть, на них приехали профессора, хотя ни на колесах, ни на стальных сверкающих корпусах не было следов грязи. Я уже давно хотела научиться ездить на стальном коне, да и на настоящем, впрочем, тоже, но мама не разрешала. Мама... Я резко взмахнула головой, приводя себя в чувства. Давно хотела – так почему бы не попробовать сейчас, когда уже нет никаких преград? Я подошла к крайнему харлею и положила руку на руль.
-Нравится? - я быстро обернулась и увидела Грея, который стоял в дверях, прислснившись плечем к проему.
-Я ищу Эвана, - убирая руку, ответила я.
-Он разберает мерс-двухдверку, ты до него не достучишься еще часа три. Может, хочешь пока покататься? Управлять умеешь?
-Нет.
-Сейчас научим, все элементарно. Ты велосипед водишь?
Я кивнула и улыбнулась, представив себе лицо своей бывшей учительницы по литературе при словосочетании "водить велосипед"... Ее звали Елена Викторовна, она пришла к нам в школу лишь в прошлом году, в десятом классе, с твердым убеждением, что к этому времени мы уже знаем все правила и можем без затруднений сделать синтаксический разбор предложения и отличить причастие от деепричастия. Но в своей преждевременной оценке она не учла специфики нашего класса, которая заключалась в том, что последний раз мы всерьез занимались этим предметом классе в третьем. После начальной школы нас передали в руки Галине Степановне, или Галстене, как мы все за глаза ее называли. Нашей новой учительнице было семьдесят восемь, она занималась йогой, была вегетарианкой и человеком старой формации, и ей никак не удавалось взять нас под контроль. Чаще всего наши уроки проходили так: мы заходили в класс, рассаживались, доставали тетради и ручки, клали их на край парты и занимались своими делами: играли в крестики-нолики, морской бой или мобильные телефоны, перебрасывались записками и sms'ками, девчонки гадали на последних страницах, а учительница сто тридцать восьмой урок подряд рассказывала нам про то, какая хорошая Карина и какой плохой Ваня... После мы каждый год кочевали из рук в руки, но знаний нам это не пребавляло. Так было до тех пор, пока в девятом классе нас не отважилась взять Галина Владимировна, пожалуй, самая лучшая учительница из всех, у кого мне приходилось заниматься. Она была еще достаточно молодой, очень интеллигентной, никогда не повышала голос, но в тоже время ей удавалось привлечь внимание учеников. Она объясняла легко и доходчиво, и тем минимумом знаний, который мы имели, мы обязаны именно ей. Но она уволилась по состоянию здоровья. И вот – Елена Викторовна. Когда она пришла, мы всерьез стали поговаривать, что эта должность, как и должность преподавателя защиты от темных искусст в произведения Джоан Роулинг, проклята, а эта невысокая рыжая женщина – венец наших мучений, живое воплощение Арабеллы Амбридж. Свой первый урок она начала с того, что клятвенно пообещала ставить двойки всем и за все, и никаких перездач, дополнительных заданий, а в конце полугодия она вообще возьмет больничный... Придя домой, я закатила истерику и заявила, что раз так обстоят дела, то я просто напросто отказываюсь учить этот предмет. Я ненавидела ее. Но потом все изменилось. Так бывает. Я сама такая: иногда стараюсь казаться хуже, чем есть на самом деле. А для того, чтоб все наладилось, достаточно было просто исправно делать упражнения и написать на "отлично" пару диктантов, в чем мне помогли уроки Галины Владимировны и вражденная грамотность. А еще – пересесть на парту вперед и поговорить с ней по-человечески. Отсюда вывод: жизнь намного проще, чем нам кажется, нужно просто делать то, что должен...
-...Ты велосипед водишь?
-Да, я умею кататься на велосипеде.
-Замечательно. Здесь все тоже самое, только зверь потяжелее и педали крутить не нужно. Так, угонять я тебя научу позже... - с милой улыбкой Грей протянул мне ключи. Тоже мне Николас Кейдж напару с Анджелиной Джоли, причем в одном флаконе... Глупо получилось. Я взяла связку и, заведа "зверя", почувствовала плавное гудение мотора.
-Чтобы повернуть надо...
-Там разберусь, - я сжала пальцами рычаги переключения скоростей и через миг уже летела по дорожке в сторону ворот. А где здесь тормоз? Когда между мной и воротами оставалось каких-то пару метров, я резко развернулась и, наперекор всем законам физики, не перевернулась, даже прическу не испортила. Грей покачал головой, потом махнул на все рукой и вернулся в здание, видимо, положившись на старую поговорку "новичкам везет". Мне это было известно не понаслышке. Когда мне было одиннадцать, почти двеннадцать лет, меня перевели в другую школу, в шестой класс. Я рассказывала о ней с пятого, не не думаю чтобы на год раньше все было кардинально по-другому. Раньше, в прежней школе, я училась неплохо, без троек, но отличницей никогда не была, да и вообще держалась в стороне от активной общественной жизни класса, поэтому сейчас совсем не скучала по старым друзьям – не по кому было скучать, если говорить совсем откровенно. Я ушла легко. В свой первый день в новой школе я познакомилась с той самой Галиной Степановной, нашей классной руководительницей, и раз пятьдесят ответила на вопрос: "Ну как тебе наш класс?". Мне пришлось все строить заново, налаживать межличностные отношения, доказывать учителям, что я чего-то стою... Но в двеннадцать человек понимает больше, чем в семь, к тому же я всегда чувствовала себя старше своего возраста. Теперь все было по-новому: началось все с того, что через полгода меня назначили старостой, потом мы подружились с Шеннон, здесь я научилась самостоятельно решать свои проблемы, например в конце девятого класса мы писали зачетную работу по экономике, самому скучному и бесполезному в школе предмету, который вел лысенький мужичек в клетчатых брюках по имени Виктор Романович, и уроки наши проходили следующим образом: из двадцети шести человек приходили примерно пять, мы открывали распечатку конспекта, который нам выдавали в начале года, переписывали в тетрадку очередную главу и шли домой, так как в расписании экономика всегда стояла последней. И вот, в конце четвертой четверти зачетного года Виктор Романович устроил нам очередную проверку, и, как это не парадоксально, из всего класса только я писала второй вариант, который был на порядок сложнее первого, а все потому, что "так положено". Причем, о том, что у нас будет контрольная, я не знала, поскольку два предыдущих урока "сгорели", а на том, который был, мы уже писали работу. За эту контрольную я получила тройку и как следствие, несмотря на то, что все текущие у меня были пятерки, учитель поставил мне за год четверкую И как я не пыталась ему объяснить ситуацию, напоминала, что я едва ли не единственная в классе, кто всегда ходил на его уроки, говорила, что мы получаем атестат и что четверка по экономике мне там совершенно ни к чему, просила разрешить мне перездать или выполнить дополнительное задание, ответ был один: "Вы зря теряете время". Состояние у меня было хуже некуда и я уже собиралась плюнуть на все и пойти домой, но Шеннон взяла меня к за руку и потащила в кабинет завуча. Вопрос решился неожиданно легко и уже на следующий день я успешно перездала контрольную и получила заслуженную пятерку. А в прошлом году я обрадовала маму сообщением о том, что иду на медаль. Отсюда вывод второй: что бы ни случалось и как бы обидно ни было, нужно помнить, что даже самые сильные чувства проходят, а последствия остаются, поэтому надо воспринимать все происходящее не иначе, как очередной урок жизни. И преобретенный опыт мне очень поможет здесь, "когда вся жизнь разрушена, и снова ты должен все воссоздавать с основ"...
Я покаталась еще с полчаса, до тех пор, пока небо на востоке окончательно не просветлело, и даже научилась разворачиваться, но потом решила пожалеть остатки газона и, припарковав мотоцикл на прежнем месте я пошла в корпус чтобы перекусить и набраться сил, прежде чем пытаться оторвать Эвана от его моторов с карбюраторами. Но не успела я коснуться ручки двери, ведущей в столовую, как на пороге соседней появился Профессор.
-Ная, - позвал он. Я обернулась. Тогда он с наимилейшей улыбкой вручил мне книгу в кожаном переплете со сделанной серебром надписью "Устав Академии" и радостно объявил, что я получу завтрак не раньше, чем предаставлю ему развернутый конспект первых пяти параграфов. Ро и Грей, находившиеся в это время в холле, проводили меня сочувственными взглядами, видимо, вспомнив годы своего обучения.
Я вернулась в свою комнату, села за стол и принялась за задание. "Устав" представлял собой весьма увесистый фолиант темной кожи с изящной выделкой, буквы и узоры на обложке были серебряными. Создавалось двойственное впечатление: с одной стороны книга казалась ужасно древней, все тексты были выведены от руки мелким, но разборчивым почерком без единой помарки, литеры – настоящие произведения искусства, да и сама структура бумаги напоминала папирус, только более светлый и прочный, чем в Древнем Египте, но с другой стороны она выглядела как новая – никаких потертостей, загнутых углов и отклеивающихся страниц. Тот, кто сделал ее, мог по праву именоваться мастером – она была великолепна. Я вообще любила книги. Мне было шесть лет когда родилась Настя, чтобы мне "не было одиноко", как говорила мама. Но с тех пор я и была одна, ведь когда в доме младенец, то совершенно некогда заниматься взрослой дочерью. Я сама ходила в школу, самостоятельно делала уроки и находила себе занятия. У меня не было друзей во дворе, так уж сложилось, не знаю почему. Я не была ни врединой, ни жадиной, ни занудой, но другие дети избегали меня. Наверное, у нас были разные интересы. Поэтому я, выходя на улицу, брала с собой книгу, садилась на лавочке и читала, читала, читала... Я до сих пор очень люблю читать.
Пробежав глазами по оглавлению, я обнаружила, что самый маленький из заданых параграфов состоял из дведцати трех страниц. И не лень же кому-то было! Когда я училась в школе и пропускала уроки, то мне приходилось брать у Шеннон конспекты и переписывать, но потом я прикинула, что на это у меня уходит дня три, и при этом приходиться отказываться от компьютера, телевизора, сторонних книг и плеера. Поэтому я поступала иначе (слава Богу, на дворе XXI век): шла в соседний магазин, делала ксерокопии и прикрепляла их с помощью степлера или клея-карандаша, а иногда и просто вкладывала в обложку. Но с Профессором такой фокус не прокатит. Вздохнув, я достала из ящика стола тетрадь и ручку и вывела заголовок: "Устав Академии. Введение". В этом пункте было более развернуто изложено то, что объяснил мне вчера Профессор. Дальше было что-то про технику безопасности с кучей подпунктов и правила поведения во внеурочное время, среди которых были и стандартные, и весьма необычные, вроде "Не использовать плазменное оружие в помещение площадью менее девяноста квадратных метров" или "Не держать в комнате ягуара/пантеру". А льва, значит, можно? С одной стороны было забавно, а с другой – становилось не по себе когда я представляла, что эти правила возникли не на пустом месте, мы ведь не в Техасе...
Работа продвигалась медленно: взглянув на циферблат, я обнаружила, что работаю уже больше трех часов, а еще не добралась даже до середены второго параграфа. Мой завтрак плавно перетекал в поздний обед, а там и до ужина не долго оставалось... Я не могла сконцентрироваться, мысли все время сбивались. Я думала о Шеннон, о которой так и не успела спросить Эвана, о том решении, которое мне предстояло принять, о загадочном Эше, который должен был сегодня приехать, почему он не с остальными, и вообще о том, во что я ввязалась и нужно ли мне это – эта новая жизнь с новыми правилами, красивыми книгами, плазменным оружием, особыми способностями, вечная жизнь? Хочу ли я жить вечно? Не знаю, даже не представляю, каково это. Наверное – скучно, скучно от того, что уже все видел и уже ничто не сможет тебя удивить...
Размышления оборвал стук в дверь и на пороге показалась Ро, очень симпатичная и приветливая девушка с рыжими волосами и почти такими же, как у Эвана, ярко-зелеными глазами. "Легка на помине" – подумала я, поскольку именно в этот момент переписывала перечень медицинских препаратов свободного доступа и тех, которые можно брать только с разрешения учителя, то есть – Ро. Помимо медицины она будет преподавать нам анатомию, биологию, биохимию, экологию, географию, психологию, мирову художественную культуру, а так же английский, испанский, итальянский, немецкий, французский, чешский и польский языки. Судя по всему, Профессор не был сторонником раздувания штата и сотрудникам Академии порой приходилось совмещать несовместимое, как например Дориану, который должен был учить нас не только алгебре, геометрии, физике, черчению, информатике и прочим техническим дисциплинам, но так же читать лекции по русской и зарубежной литературе.
-Как успехи, Ная? - улыбнулась девушка.
-Это риторический вопрос, Ро. Зайдешь?
-Нет, я пришла за тобой, позвать тебя вниз. Эш приехал.
Я быстро отложила работу в сторону и закрыла книгу. Не знаю почему, но этот человек (извините за оговорку – охотник) интересовал меня больше, чем остальные, хотя бы потому, в каком тоне о нем говорили остальные профессора. Эш сидел в кресле положив руки на подлокотники и полуприкрув глаза. У него были темные вьющиеся волосы до плеч, смуглая кожа, правильные аристократические черты и необыкновенно-глубокие карие глаза, в которых отражалась невероятная, нечеловеческая усталость от того груза ответственности, который ему приходилось нести, но эту усталость перекрывала непоколебимая уверенность в своей правоте и сила, сквозившия в каждом его движении, жесте, взгляде. Его можно было сравнить со средневековым рыцарем – победителем турниров, или храбрым миджаем, хранящим свои и чужие тайны и честно исполняющим долг и, несомненно, его взяли бы на роль какого-нибудь благородного короля древности. Иными словами Эш не только оправдал, но и превзошел все мои ожидания, но что меня удивило больше всего, так это огромный черный ньюфаундленд, дремлющий у его ног.
Когда я спустилась, Эш слабо кивнул в знак приветствия. Я тоже хотела поздороваться, но не знала, как к нему обратиться. Профессора, как человека, намного меня старшего и главу Академии, я называла на "Вы", остальные, даже Дориан, были для меня "ты". Я всегда остро чувствовала рамки, в которых следует держаться в обращении с людьми, но появление Эша сбило меня с толку: с одной стороны он выглядел моложе вышеупомянутого Дориана, а с другой – при нем все и Ро, и Грей, и преподаватель математики, которые находились в противоположном углу и которым я кивнула, спускаясь по лестнице, перешли на полутона... Не придумав ничего лучше, я решила обойтись без местоимений.
-Добрый день, профессор, - я хотела посмотреть на то, как он себя поведет, прежде чем принимать решение, - Можно?
-Осторожно он... - я опустилась на колени дотронулась рукой до морды пса, и тот лизнул мои пальцы, - Его зовут Рэм.
-Привет, Рэм, - поздоровалась я в ответ на дружеское виляние хвостом.
-Он мог тебя укусить.
-Но ведь не укусил. Ты был первым, да? - прямо спросила я. Терпеть не могу тратить время на никому не нужные вступления и разглагольствования на тему "какая прекрасная сегодня погода!".
-Да, - так же прямо ответил Эш, видимо вовсе не собираясь говорить со мной об этом чудесном погожем деньке, которым решила порадовать нас обычно скупая на солнечные лучи осень.
-Ты жалеешь о том, что стал одиночкой?
-Почему ты решила, что я одиночка?
-Ты завел собаку, - я все еще гладила шелковистую шерсть Рэма.
-Я не вправе влиять на твой выбор, светлая Ная.
-Ная, - в холле, как всегда из неоткуда, появился Профессор. Ро, Грей и Дориан замолчали и выпрямились, а Эш, который и без того сидел так ровно, словно с него писали портрет в Третьяковку, собирался подняться, но глава Академии остановил его жестом. Они пожали друг другу руки, и Профессор снова повернулся ко мне, - Ты приготовила конспект?
-Нет, пока, но...
-"Но" будет после того, как я проверю задание. Можешь идти.
Без малейшей доли энтузиазма я отправилась к себе, но Эш окликнул меня у лестницы:
-Я передам Эвану, чтобы он к тебе зашел.
Я удивленно вскинула брови, но ничего не сказала и, поблагодарив его кивком, пошла наверх. Сев за стол, я открыла книгу на нужной странице и взяв в руки ручку, я, вместо того, чтобы начать писать, лишь бессмысленно вертела ее между пальцами. Встреча с Эшем не только не удовлетворила мое любопытство, но напротив, только добавила загадок. Кто он такой и откуда знает, о чем я думаю? Может быть, он тоже телепат? Но Профессор посылал сигнал, чтобы Эван его услышал, а я ничего подобного не делала... Терпеть не могу ребусы. Помимо прочего, мой желудок так же восставал против усиленной работы, и действительно, как можно писать о правилах обращения с холодным и огнестрельным оружием, когда у тебя во рту вот уже почти сутки не было ничего, кроме зубов?
Как бы то ни было, хотя логика и говорила мне, что чем быстрее я закончу конспект, тем быстрее получу обед, но я не могла работать. Я ощущала острую необходимость отвлечься от происходящего, слишком быстро и неожиданно, что бы мой разум и мое сознание могли это воспринимать. Я встала из-за стола, разыскала на полке диск со звуками природы и, вставив его в музыкальный центр, забралась с ногами на кресло. Эш, Эван, числа, правила, Академия, Профессор, можжевельник, болиголов, бессмертие, выбор, Шеннон – все эти мысли кружились в моей голове бешеным, сумасшедшим круговоротом, в котором просто невозможно было что-либо понять. Я закрыла глаза. Из колонок доносился шум волн, разбивающихся о скалистый берег, едва уловимый шелест искрящейся белоснежной пены, далекий крик чаек... Вот волна накатила и с силой ударилась о камень, выбросив в прохладный вечерний воздух миллионы соленых брызг, в каждой из которых отражалось заходящее солнце. Сотни тысяч солнц, и каждое уникально неповторимо, мгновенно! Но вот шум стихает, наступает краткий миг затишья и через долю секунды вода с новой силой врезается в берег, и рождаются новые яркие солнца. Ветер с моря, бодрящий, освежающий после дневного зноя, и соленый. Меня успокаивал этот звук, он был мне роднее и ближе чем плеск горного ручья и шелест листвы в кронах цвета смарагда, ведь я родилась у моря, в мальньком курортном городке в Крыму, где работала моя мама, хоть она и родилась в Полтаве. А мой отец – из Калининграда, а детство провел в Сибири, и тем вдвойне удивительно, что они смогли встретить и полюбить друг друга, пройти свой длинный, трудный, тернистый путь. Я родилась у моря, и каждый день (когда позволяла погода) мама садила меня в каляску и часами бродила со мной по набережной, а когда я стала постарше и научилась ходить, мы спускались к самой кромке воды. Тогда пляжи еще не были коммерческими и через каждые пятьдесят метров не было разделительных бун и решеток, серая полоска тянулась до самого горизонта, и мы шли по краю, выискивая красивые камушки или раковины, которых у нас было уже несколько ведер, но дело было не в этом, а в самом процессе, в ощущении свободы, которое я тогда не понимала и не умела оценить. Нырять я научилась раньше, чем плавать, и никогда не боялась воды. Папа был прекрасным плавцом, катал меня на спине и если говорил забраться на вышку и прыгать, я без сомнения забиралась и прыгала... Я была счастлива. А потом мы уезжали. Мне было четыре года, но я помню все. Кружившие вокруг дома машины со снайперами, кровь, слезы. Как мы бежали среди ночи на машинах с какими-то людьми, сутки езды и постоянный страх. У меня было восполение легких и мама калола мне антибионики прямо в дороге. Мы где-то останавливались, снова ехали. Леса, горы, поля – все сливалось для меня в единую бесконечность. Мама часто плакала и все время держала меня за руку. Но это было только начало. Мы приехали в Москву. Нам негде было жить, некуда идти. За последние деньги папа купил нам билеты до Полтавы, а сам остался. Через некоторое время он позвонил, и сказал, что мы можем возвращаться – он нашел квартиру, страсти улеглись. Но не все было так просто. Именно тогда для меня, да, наверное, для моих родителей тоже, наступил настоящий ад. В поезда у меня случился первый приступ. Врач, которая по счастливой случайности ехала с нами в одном вагоне, поставила диагноз – астматический бронхит. Всю ночь мы с мамой просидели в тамбуре на перевернутом ведре, покрытом полотенцем. Я помню летающие туда-сюда скорые, уколы, тихие шаги моей мамы, через каждые пятнадцать минут проверяющей мое дыхание по ночам, безумный, всепоглащающий страх, когда я понимала, что не могу сделать выдох, не вдох, а именно выдох, случайно оброненную врачем фразу: "Не знаю, довезем ли...", белый потолок, кислородные камеры, экспериментальне лекарства в дозах, которые троекратно превышали норму, положенную взрослому человеку, то, как мои родители буквально выкрали меня из больницы... А дальше – двухлетняя, ежедневняя борьба за жизнь, за право дышать. Тем, кто не испытал этого, никогда не понять, какое это счастье – просто дышать. У нас дома на холодильнике, на зеркалах, на всех тумбочках было расписание, когда, сколько и какие "крупинки", гомеопатические препараты, нужно принимать, а инголятор – мой приговор, так и остался лежать на полке нераспечатанным, до тех пор, пока не истек срок его годности и мама невыкинула его с легким сердцем. Мы сделали это. Благодаря ей и моему лечащему врачу я избавилась от болезни а главное – от страха. Я больше не боялась - и дышала свободно.
С тех пор прошло много лет, и вот я здесь. Что это – судьба? Или, может, - ошибка? А ветер с моря... Я открыла глаза. Да, я здесь. Одна из миллиона. Ну и что? Я здесь – значит я достойна, ведь я доказала свое право. Жизнь вновь и вновь сталкивала меня с препятствиями, но я сумела их преодолеть. Я училась быть сильной, училась отстаивать свои интересы, иметь свое мнение, радоваться мелочам, таким, как рокот бьющихся о скалы волн. А теперь мне было нужно выучить правила обращения с холодным и огнестрельным оружием. Я выключила магнитофон и вернулась к работе.

...Есть дорога в открытую дверь,
Будь сильнее ста тысяч смертей.
Право правого – путь показать,
Право каждого – что выбирать...