poison или надо уметь уходить

надо уметь уходить. причём совершенно необязательно уходить красиво, гордо подняв голову и ещё не споткнуться на последней ступеньке. это мелочи.
а я вот ослепла. в ту самую минуту, когда поняла – это конец. даже не часто упоминаемое начало конца, а самый настоящий конец. вот и всё. я ослепла – не вижу перед собой ничего, кроме серьезного, почти сердитого лица человека, который, сам того не желая, заслонил от меня весь остальной мир.
не смотрю под ноги, натыкаюсь на углы и закрытые двери. причина моей страшной слепоты – то безраздельное внимание, с которым я вглядывалась в это самое лицо, зрачками впивалась остро. ничего не осталось. прохожу мимо, пригнувшись, как под обстрелом, и мне достаётся колючий свинцово-серый взгляд, я не могу видеть его, не могу перехватить, могу только прожить, вернее пережить эти несколько секунд бесстыдного бездействия. я не хочу твоей жалости.

интересно, можно ли такое видимое равнодушие и удушающее отчаяние считать проявлением жизни. застрять бы в одном единственном моменте, где апельсиновый снег , где испуганные мокрые губы и ласковые пальцы. можно ведь ослепнуть не только от старости, от солнца или от слёз. можно ослепнуть от счастья. я выбираю все формы существования с ярлычком – бессмысленно. можно спать по шестнадцать часов в сутки, читать шолохова или писать стихи. бессмысленные бесцветные. но слова не ложатся в рифмы. интересно, можно ли такую неспособность конструктивно мыслить, то есть мыслить в определённом ритме и говорить о том глубоком колодце, вырытом кем-то за одну только ночь где-то под тёплой ключицей, расценивать как недостаточность подлинного страдания. если так, то я совсем счастлива. я даже ослепла. от счастья. я даже смеюсь оттого, что ты не рядом.

мне страшно, безумно страшно не видеть. я прячу свои глаза, чтобы не испугать и не испугаться, я прячу свою ревность подальше от тебя , прямо за пазуху, и заматываю шею шарфом. ношу ядовитую ревность под сердцем, потому что она делает меня трезвой. с ней мне не нужны чьи-то заботливо подставленные плечи, и руки, обладатели которых стремятся сжать своей пресной шёлковой ладонью мою. они думают, что не дадут мне упасть. какая чушь. я иду сама, я помню – четыре ступеньки, дальше направо. шершавые стены, исписанные и заплёванные...

ровно неделя. безответные жёсткие приветствия, брошенные в лицо назло себе,
искренние про себя, или вовсе никаких. я потеряла зрение и потеряла тебя – последнюю связь с миром, который теперь представляется мне несуразно огромным, и, главное, во мне не нуждающимся. мир не нуждается во мне, а я не нуждаюсь в мире. хотя, если говорить обо мне и о тебе ( я избегаю многозначительного неопрятного – о нас), то я не знаю точно, кто кого потерял.
я не вижу, что говорят твои глаза. одно я знаю наверняка – они сухие. может быть, они наполнены жалостью. а я не хочу твоей жалости. я ослепла. надо уметь уходить.