Хорватия. Полуостров Истрия Зраньска Пула, Умаг, Плитвице

+ + +

Солнце шепчет сосновой свите,
Отдавая усталый свет:
- Отпустите меня. Простите.
Ночью в небе мне места нет.

Лес темнеющий, постепенно
Превратится в забытый скит.
Только море самозабвенно
С придыханьем стихи твердит.

Воспоминания

За всё несовершенство прежних строк,
За ревность к прошлым подвигам и мыслям
Мы прожитого всё растущий срок
К своим воспоминаниям причислим.
Когда придёт к нам гостья в горький час
На молодость и немощь равно падка,
Воспоминания кругом обступят нас.
Всё прочее исчезнет без остатка.

Водопад

Не верьте сказаньям плаксивых теней:
Судьба никогда не носила наряда!
Судьба – это хохот надменных камней
И в бездну стремящийся змей водопада.

Автографы

На домах автографы войны:
Пулевых отверстий многоточья.
Но у каждой маленькой стены
Шепчет жизнь, разорванная в клочья.

Ненависти мёртвая стена.
Ни окон и ни дверей открытых.
Мирная седая тишина
Заточила голоса убитых.
В приморском кафе

Мыслей глупых ленивая мель,
Одинокая долька луны,
Моря горько-солёный коктейль.
Ожидают явления сны.

Веселятся, скучают, галдят
Пары, снова смеясь на бегу.
Лишь сосновые тени следят
За фигурами на берегу.

Наважденье надежды чужой,
Круглых столиков летняя бронь.
Ветерок одинокой душой
Опускается мне на ладонь.

И на мне лишь чудачеств печать:
Ведь задумчивость здесь не в чести.
Как же быть? Остаётся опять,
Молча счёта дождавшись, уйти.

Проклятье Фауста

Прозренья остаются далеко,
Как только строки обрастут работой.
Писать – до исступления легко,
А сочинять – захлёбываться рвотой.

И если наспех склеенных слогов
Не принимает новая страница,
То ни к чему тебе искать врагов –
Тебя и отраженье сторонится.

Так под конвоем собственной вины
Ты бродишь и мечтаешь о забвеньи.
Возненавидев тех, кто видит сны,
Стократно проклинаешь откровенье.

И вслед тебе из тишины ночной
Уже глядит безмолвная могила
За то, что вечный шёпот за спиной
Ты предал за упрямое кормило.


Морок

1

Речь замерла. Слух застилает звон,
Взор затмевает тела очертанье,
Рассудок этим жаром утомлён,
И жалит душу вечное желанье.

Нет, больше не утешит тишина,
И шум уже не защищает людный.
Покуда плоть вновь не утолена
Туман тебя не отпускает блудный.

Легко в бездонной нежности пропасть.
А пелена плотней и непроглядней.
Ведь краткая, отчаянная страсть
Сильней, чем голод, жажды беспощадней.

2

Когда мой изумлённый взгляд скользит
За вздохом и движеньем, видеть – мало.
И мысль слепая в душу мне вонзит
Желания мучительное жало.

И вновь слова рассыплются на дрожь,
И страх застонет, тетивою выгнут.
Я в этот миг на тень свою похож,
Нагой, постыдной похотью застигнут.

Хочу я к щедрой нежности припасть,
Чтоб этот мир на миг забыть однажды.
Ведь правит мной безрадостная страсть
Сильней, чем голод, беспощадней жажды.

3

 Слух застилает звон,
Взор – очертанье тела,
Рассудок побеждён.
За ней слежу несмело.

Нет, больше тишины
Шум не раздавит людный!
А душу от вины
Туман укроет блудный.

И в нежности пропасть,
Своей не помня воли,
Нам не позволит страсть
И тень грядущей боли…





Колокольня в Умаге

Есть белый барельеф на колокольне тёмной:
Там лев апостольский с табличкою пустой.
И волны к пристани склоняются бездомной.
К ней лодки сонные приходят на постой.
А белый лев глядит на голубое море,
Где мается маяк, вновь не смыкая глаз,
И бодрый колокол в недремлющем дозоре
До окончанья дней отсчитывает час.
В младенческих простых и благодарных глазках
Я вижу праотцев, безгрешный их уклад.
А эти ангелы в своих смешных колясках
На льва высокого с почтением глядят.

Гроза над морем

Алых молний языки змеиные
Лижут море. Кружева плетут
Белой пены хлопья голубиные.
Ливень слёзы льёт.
Беспутный плут, – голый ветер –
В сизых кронах кроется,
В прядки вновь играется с волной.
Мне на этом свете не освоиться –
Не могу смириться с тишиной.

+ + +
 
Молчит невидимый судья,
За мной следя неторопливо,
И звонкой ночью слышу я
Прощальный колокол прилива.

Мне будет видеться печать
Седых небес над головою.
На ветках буде примечать
Как сон, взъерошенную хвою.

Припомню сизую грозу
И нестроптивое наречье.
Не исцелённым увезу
Извечное души увечье.
 
Встречной

Потешишь безымянною мечтой,
И нежностью подразнишь неизжитой.
С тобою я не маюсь суетой,
Любовью вновь не тлею позабытой.

Ты – вечно настоящее, и ты –
Тепло глубокой ласковой тревоги,
Раскрытые забвения цветы,
Моей отрады призрачной чертоги.

Я силюсь мой порочный круг пройти,
И снова о реальность не споткнутся.
Нечаянно и чудно во плоти
 Тебя представить, обрести, коснуться.

 Ну, где же ты? – кричу, истерзан весь.
Ко мне из мрака с лёгкостью беспечной
Доносится неведомое: Здесь…
Меня мгновенно позабывшей встречной.


 В полнолуние
 
Сдавленно, упорно, одержимо,
Хоть весь мир молчаньем огради –
Тяжестью грехов своих казнимо,
Бьётся одиночество в груди!

Пусть, сорвав тяжёлое дыханье,
Крыльями его одарит крик. –
Тишины вернётся наказанье.
Свет ночной, как яд мне в грудь проник.

Это злой волшебницей застыла
Над тоскою, что в ночи темна,
Странным прорицателем Сивилла,
Голубым оракулом луна.

Но нельзя у ней просить свиданья,
Ни к чему над миром голосить.
Ведь её извечного сиянья
Жаждою моей не погасить.

Тянется отчаянная мука.
Преступив молчания закон,
Данностью единственного звука
Не смолкает одинокий стон.

Владимиру Высоцкому

Он странную эпоху осветил
На одинокой, на безлюдной ниве.
Умевший жить лишь из последних сил,
И на разрыве.

Был Магадан, Москва, Владивосток.
И ждали песни те в горах и портах.
А голоса мучительный поток
Стучал в аортах.

Был близок только он к своей мечте,
А сами этот путь мы прогадали.
И все стихи на фразы в простоте
Мы распродали.

Но дерево узнали по плодам.
И жизнь свою, и радость нетерпенья
Как завещанье он оставил нам
До возвращенья.