Стихи 2003-2006

+ + +
Как же вновь научиться дышать
В этих крепких, нерадостных стенах?
Научиться терпеть и решать,
Одиноко свой круг завершать,
Не плутая в остывших изменах?

Как же вновь научиться уму,
Разум бедный на страсти затратив?
Возвратившись в былую тюрьму,
Прошлых дней поднимая суму,
Мне поверить, что времени хватит?…

Я иду сквозь горластую рать,
Странных окриков радостной клики.
Чтобы вновь одиночества ждать,
Иль опять научится дышать
В гладких матовых стенах безликих…



+ + +
Пусть кто-то спиртом разбавляет кровь…
Я не хочу и не могу забыться.
Я хрупкое дитя своих стихов,
Негреющий огонь, чужая птица…


+ + +
Листьев ласковый тлен
Шепчет нам о зиме под ногами.
Воздух пахнет снегами
И тепла не приносит взамен.

И летят в тишину
Причитания резкого ветра
Снова до сантиметра
В эту осень перо окуну.

Снова буду шептать
Одиночества лунные сказки.
Пусть на близость развязки
Мне судьба попеняет опять.

Я, рожденный весной
С векового ночного отшиба
Повторяю: Спасибо,
Что всегда остаёшься со мной!
__________________________

+ + +
Leaves gently perishables
Whispers us about the
winter under my feet.
Air smells snows
And does not bring a heat.

And fly in a quiet
Lamentations of keen wind
Again to centimetre
In this autumn will dip a
feather.

I will whisper again
Loneliness lunar fairy-tales.
Fore the closeness of upshot
 Let A fate will blame me then.

I, was born in spring
 And From age-old nightly out of line.
I repeat: Thank you,
That you always are mine.


+ + +
Бесконечные сказки
Я тебе не устану шептать.
Пусть мне станут роптать
На коварную близость развязки…

За последним мгновеньем,
За моей вековой тишиной.
Всё, что будет со мной,
Вновь достанется нежности звеньям…

Я - кукла
Я, как сломанная кукла…
Ника Турбина

Тело сломанной куклы: пластмаски, пружинки,
Нерастраченной боли чужие ужимки
И короткая судорог дрожь.
Но живые глаза вновь слезятся от пыли…
Этих глаз никого замечать не учили.
Может быть, ты когда-то поймешь.
Кукла заговорит. Человеческий голос
Удивляет других… снова грудь раскололась,
На мгновение сердце открыв.
Только снова кивнёшь головой золотою,
Ведь тебе показались бы кружкой пустою
И руины покинутых Фив!
Что тебе в тишине ночь склонённая пела?
А душа и не слышит, что сломано тело.
 В слабом теле ей надобно стыть.
Может люди прошли, и взглянуть не посмели,
Эта кукла сама не вставала с постели…
Кто отважиться куклу любить?


+ + +
В облака летит луна-беглянка,
Вновь и вновь людских пугаясь глаз.
На столе не лист, а лишь делянка,
Борозда корявых, дробных фраз…

Лишь любви на том листе под силу
Разглядеть с заоблачной гряды
Все дороги к сказочному Нилу,
Храмы и Висячие сады.

И тепло, оставленное мною,
Вновь не покорится октябрю.
Чтоб найти во тьме тебя земною,
Я во сне на вечный свет смотрю.
 
 Только правда – гнуснейший из ядов,
Сны мои отравит в тишине.
Ведь моих тебе не надо взглядов,
Словно той стеснительной луне.

Разум

Где в мире мудрость явлена?
Едва ли,
Она – живой оплот седых мужей.
Построен на сомненьях и печали
Храм разума в руинах миражей.

И где в том храме разум светит явно,
Раз дела нет до истины дельцам?
С рожденья разум достаётся равно
Тиранам, их рабам и подлецам.

Я снова быть осмеянным рискую,
Но знаю лишь, что в робости простой
Кто отторгает истину мирскую, -
Пред Истиной сияет, как Святой.

Храм мудрости, как рушился он разом,
Страдал от запустения и краж.
Где мудрость нынче, если смертный разум
И сам похож на радужный мираж…

 + + +
Я тоже падал в пропасть мира…
Из забытья тебя звала
Моя израненная лира.
И надо мной глумилась мгла.

Тот мир – скопленье насекомых,
Чью суету увидел Босх.
Но в ульях этих невесомых
Давно уж меда нет - есть воск…

Мы верим, молимся, страдаем,
Нить малых дней своих прядём,
Не ведая, что опоздаем,
Не думая, что упадём…

Из пропасти пустого мира
Уже теснима тишиной
Зовёт тебя слепая лира
Своей последнею струной.

+ + +
Когда болезненной мольбой
В глазах мой голод вновь проглянет,
Войду, допущенный тобой,
Смущённо мир от нас отпрянет,
Открыв с грехами праотцов,
Где весь алтарь – просторный одр,
И грудь, и семена сосцов,
И чаша сказочная бёдер.
И мой горячий, нервный рот
Чуть высохший и ненасытный,
Он плоти твой тягучий мёд
Допьёт сквозь дрожь в миг счастья скрытный.
Я, на тебя взглянув едва,
Без предисловий и изъятий,
Открою корень существа
В незрячей завязи объятий…
 Но ты оставишь мне вопрос,
Не знав трусливых оправданий:
Зачем в венце твоих волос
Застыл цветок чужих свиданий?

+ + +
Так ледяной луны хрустально блюдо,
Разбитое о небо октября.
Догадками униженное чудо,
Как будто крик напрасный фонаря.

Я сам во тьме как улица пустую.
Осколком убывающей луны
Зову тебя, прекрасную, простую
В свои, тобой необжитые сны.
 
(Последняя строка убегает от меня: «В свои ещё не хоженые сны/или/, В свои ещё не обжитые сны»?)

+ + +
Отчего же я часто зверею,
Равным, старшим и верным грубя?
Почему и грущу и дурею?
Потому что нет рядом тебя…

+ + +

А. Башлачёву.
Сквозь монастырской белизны сугробы
Идёт сломавший крылья в феврале.
Слова его уже не помнят злобы.
Он словно был всех раньше на земле.

И лёгкий пар уже страстей не ломит.
В созвучии надежды и вины,
Жизнь наши души с песнями знакомит,
Забыв про кровь на острие струны…

Нам, Отче Наш, Остави долги наша,
Как он простил их всем живым сполна…
- Куда бредёшь, Ванюша? Или Саша?
 А он за всех допел… И – тишина…

+ + +
Я жалок. Я любви служить умею…
В темнеющем застенчивом саду,
Как будто столп бескровный вновь немею
И от неё святых знамений жду…

Как горлица мне крикнет золотая
И спустится в зияющий разлом
Моей души. И плачет, улетая,
Едва коснувшись плеч моих крылом…

+ + +
Обещанья друзей. Мне аукнулись вязкие сны.
Я останки свои находил у Великой стены…
Дом отчаянно пуст. Я к тебе прихожу ночевать,
Только старец Прокруст мне волшебную стелет кровать.

 Мы на компасе странных морей, словно север и юг.
Мы с тобой – это точка, которой закончится круг.
Ты клялась и твердила: от боли не много вреда
И пила меня молча, без содовой и безо льда.

Одиночество – это безумие двух незнакомых имён,
Аромат декабря с целым ворохом белых знамён.
Если наша земля не свихнулась под ношей могил,
Погребённый во мгле, этот свет я впервые любил.

Ты сказала, что мельницы мира забрали мой прах,
Не найдя ничего в бесполезных, безумных дарах.
За улыбкой скользнувшей моя обречённость видна.
Слишком поздно, ты просто меня допиваешь до дна.

+ + +
Сутулых тополей дружина
Вновь неба подпирает сталь.
Тугая времени пружина
Не выпрямляется в февраль.

А осень в ветряных нарядах
Глядится в лужи до утра
А в наших вековых разладах
Тень примирения видна.

Ложится лак безлюдной ночи
На прежние просторы дня,
И перед ней бессильны очи,
Не обманувшие меня:

Сутулых тополей дружина
Вновь стережёт останки дней.
Но времени крепка пружина,
И удержать её трудней…

+ + +
Ворвавшимся, как маленькие черти
В святилище, где сон и фимиам…
 М. Цветаева
Сняли с памяти траурный гриф мы.
Детский взор на меня устремив,
Мне повсюду мерещились рифмы,
Свой твердя торопливый мотив.

Так наивно тебя обниму я,
Словно время моё подойдёт
Сквозь молчанье во мгле поцелуя
Срифмовать эти плечи и рот.

Но стояли как прежде немые
Мы с тобою, а строчки тогда,
Как сатиры притворно хромые
Убежали от нас без следа.

+ + +
Замужним девчонкам…

Впадая в будни, словно в злую ересь,
Вы гаснете, как звёзды на заре.
В последней сказке робко разуверяясь,
Не замечая дней в календаре.

Девчачьих дней упрямство и капризы
И лёгкость непорочных этих лет
Уже не будут частью антрепризы,
Где есть работа, дети и обед…

Но светлые терпения иконы
Творит Любовь и Время с Ваших лиц!
Друзей счастливых молодые жены…
Пред Вами я теперь склоняюсь ниц.

+ + +
Убить объятием, друг друга примерив,
Две страсти равные стремятся неотрывно.
И этот первый горестный порыв
Любовью люди называют… дивно…

Бесправные, но горькие грехи
Терзают дух и тело бесконечно…
Любви моей слепые пастухи,
Зачем вы зрите мой позор беспечно?



+ + +

1.

 Кто сквозь жгучую смерть,
Раскаленную черную пыль
На неведомый суд отправлялся под крик не моргая
Если нервный юнец или тот молчаливый бобыль
Рвали злобную плоть не послушную совесть тягая?
Кто на камне дробленным погибнув едва остывая
Чтобы снова друзей принимать в дальнем царстве не сгинув
Если рухнет в бою тот кто кровью тебя прикрывал
Ты рванешься к живым не считая своих магазинов.
Я завидую им – ведь спаситель отпустит грехи
Спасшую вечную честь,
Отстоявшим свое не чужое.
Потому то во сне предо мной идут мужики
В запыленных шинелях в последнем не павшем конвое

2.

Кто на жгучую смерть
сквозь горячую жгучую пыль
на неведомый суд шел земли раскаленной не чуя
если нервный юнец или тот молчаливый бобыль
рвали злобную плоть страх и память упрямо бичуя?
Это дикая вечность раскрылась капканом у ног,
Если крик разбивался о сплав боли, пепла и стали.
Жизнь и смерть вновь слипались,
И в горле вставал их комок,
И погибель и брани поток вы безмолвно глотали.
Но всевышнего око презрит
Он отпустит грехи
Вам, ведь вы словно он за плюющийся мир умирали.
Потому то во сне предо мною стоят мужики,
Чья простая судьба повторится не раз по спирали.


+ + +
Слышу шепот: не смейте не трожь!
И зубовный прерывистый скрежет –
Это мстительный памяти нож
Снова совесть кричащую режет.
И в испуге глядит тишина
На того, кто лежит без движения.
Парню снова приснилась война,
Он как прежде на поле сражения.
И в бреду как вчера спорит он,
Не смирившись с предательским бытом,
С бедным другом, что им не спасен,
И с врагом им жестоко убитым.

 
БОЛЕЛЬЩИКИ

Идеальная форма мяча – форма нашего мира.
Девяносто минут им не надо на свете иной.
Могут скорость и точность среди непритворного пира
Разыграть геометрию драмы в квадрате штрафной.

Вновь расцветят толпу и опять переполнят трибуны, -
Это день первобытных торжеств, как и прежде, пришёл.
Снова будут дрожать и, охрипнув, как дикие гунны,
Как воинственный клич, вновь подхватят счастливое: «Гол!»

В ЕЛАБУГЕ

М. Цветаевой.

- Не хороните живой… Хорошенько проверьте…
Ты написала, потом потянулась к петле.
Словно последней подруге, поверила смерти,
Чтобы стихами открытыми лечь на столе.

Так и осталась чужой, не простившая миру,
Над безобразной реальностью крыльев строки.
Так тяжело удержать эту трудную лиру,
Если в душе амазонки все страсти крепки.

Не поклониться твоей одинокой могиле.
Будет над огненной степью шептать суховей
Видно о том, как нескоро тебя схоронили
Этой земле, что не выдаст могилы твоей.

+++
Боже, горячо от ранних слов!
Ранит горькой радостью сторонка.
Где среди её лихих голов
Он поёт отчаянно и звонко.

Приготовлен к вечному кресту,
Даром чистой песни, словно пыткой,
Будто прожил каждую версту.
Дух его не знает крови жидкой.

Это он, не видевший мерил
Посреди чертей, хвосты прижавших
Родниковой речью одарил
Всех, его из века прочь прогнавших.

Чтобы нынче у больших столов
Иль в глубинке, в стороне угрюмой
Стало жарко вдруг от вещих слов,
Ожила душа чудесной думой.

+ + +
Невинная, святая нагота
Мечты полна, спокойствия и тайны
Зачем ты так естественно проста?
Не потому ль все бедствия случайны,
Что красоту безропотно открыв,
Не знала ты, что огненная сила,
твоя,
Души чудовищный нарыв,
И боль мою как прежде обнажила?
Я не хочу шептать тебе: - Постой...
Моя слепая воля омертвела
Перед твоей открытой красотой
И Богом, созидавшим это тело.

+ + +
Что ж, мы, Славу Святую прохлопав,
Позолотой покрыли помёт?!
Власть Иуд, Палачей и Холопов –
Скоро век – мою родину гнёт…

Сколько душ извели на медали?
Нет и подвигам дедов цены.
Сколько лет сыновья пропадали
С чёрной пасти бездонной войны?

Горе этим безумным твореньям!
Вновь былая крадётся гроза,
Но глядятся с холодным презреньем
В безразличные им Образа…

Ну, а сколько за тенью обмана
Потянулось гурьбой в нищету?
Поищите в бреду наркомана
Их пустую и злую мечту…

Целым миром мы справили тризну,
На которой одним горевать.
Разбуди вековую Отчизну,
Кто от Смерти научен вставать!

+ + +
Скажи мне, что она ещё жива…
Но молча ты сгребаешь теплый пепел.
Любви закрыта странная глава,
Мой бесконечный день безлюдно светел.

И не исправить этой простоты
Ни вздохам, ни стихам моим безродным.
Короткий выдох полный пустоты
Я подарю устам её холодным…

Как на краю безжизненного рва
Кричу, стараясь оправдать потерю:
 - Скажи мне, что она ещё жива…
Кричу, и оправданию не верю.

+ + +
1
Здесь гнёзда муз. Обрыв обледенелый.
Пытаясь обмануть небытие
На нём играл со смертью путник смелый:
И Лермонтов, и Пушкин и Шенье.

Они дружны с неотвратимым роком
Шутили и куражились над ним
И в этом вихре странном и жестоком
Их дух стремился к небу, невредим.

Здесь пела тьма безумной музой Гёте.
Бесплодный мир не молкнущих теней
Сергей Есенин видел на излете,
Сюда Высоцкий гнал своих коней.

 Их след остался в этой бездне мглистой.
Глухих веков осиливая груз,
Они трудом, своею жертвой чистой
Благословили легкость новых муз.

И не себе, - а нам, презревшим строгость,
Чтоб душам нашим просиять ясней
Поэты опускались в эту пропасть
И становились звездами над ней.

2

Гнездо незваных муз – обрыв обледенелый,
Манящий пустотой, где избавленья нет.
Со смертью, как с сестрой играет странник смелый, -
Провидец и слепой, мучитель и поэт.

В друзья он выбрал рок, что говорит напрасно
О бездне и любви, в душе его теснясь.
Свидетели чудес – слова светло и ясно
В небесный чистый цвет вновь превращают грязь.

Гнездо незваных муз – обрыв обледенелый.
И вновь летит над ним страстей свирепый смерч.
И выбирает вновь у бездны странник смелый
Единственную жизнь, единственную смерть.




+ + +

Я до голого дна испит.
Мне пора бы угомониться.
Отчего же гремучий стыд
Лихорадкою вновь грозится?

И твердит он упрямо мне:
- Значит муки не все изведал…
Что ж не маешься в тишине,
Если горе родное предал?

Словно в сердце глухой звонок,
Неизмерная злая тяжесть.
Что же я не сумел, не смог,
Сам другого учить отважась?!

 Потому сто ночей подряд
В бесконечной моей пучине
Каждый вздох, как жестокий яд
В голубой полуночной тине.

Если дерзкого слова треть
С губ слетает, тебя смущая, -
Мне в геенне стыда гореть,
Участь лучшую освещая.

+ + +

А. К.

Где ни тайн, ни видений, ни света
А безликого камня печать,
Спета вечная песня поэта,
Чтоб в устах безрассудных звучать.

И она, как судьба, настигает
Тех, кто век беспробудный застал,
Чья тропа сквозь беду пролегает,
Кто проклятия братьям метал.

И над страшным отчаянным креном,
Над бескровием серых сердец,
Поднимаясь крылатым рефреном,
Вновь являет спасенья венец.

Потому и приводит на муку
Тех певцов окаянная страсть.
Ведь она ни единому звуку
В забытьи не позволит пропасть.


+ + +

Заносчивою странной самозванкой
Слетает в тело легкая душа,
Удивлена недолгою стоянкой
Под небом средь болот и камыша.

Ей хочется успеть, простив оковы,
В тяжелом теле свой отмерить путь.
И тысячу мелодий бестолковых
На небо вечным выкупом вернуть.

Но тяжела душе поступков тога,
Тоски рожнам людским не размолоть.
Грехами снова истязая Бога,
Душа воспримет Кровь Его и Плоть.

И, может быть, преступницей безвестной,
По милости спасительной Судей,
Она войдёт с восходом в Град Небесный,
Влекомая мелодией своей.

+ + +

Когда от воплей холостых оглохну,
Свихнусь от вечных шутовских забав,
И от тоски тщедушной не усохну,
Глаза слепые по утру продрав,
Тогда не стану рвать свой мир на части,
Пить ночи застоявшуюся кровь…
Хочу предать себя Всевышней Власти,
Всё по местам суметь расставить вновь.
Свой рок стеречь – ведь нет науки прочей,
И сонных будней сундуки пусты,
Покуда чистых звезд Чудесный Зодчий
Почтит меня улыбкою мечты.

Слух

1

Незрячий ливень с влажными глазами,
Что тросточкой, стучит о тротуар.
Не объяснить, не выразить слезами
 Его природы безрассудной дар.

Где ночь легла безбрежною преградой
Обманам и сомнениям дневным,
Стал этот звук единственной отрадой
Страдающим, потерянным, немым.

И ливень, что ослеп без сожаленья,
Внимая ветру, радостно притих, -
Ведь увидать нельзя молитв и пенья,
Но можно в тишине расслышать их.

Пусть в гордом мире громче взор прославлен, -
Был сотворён слепым предвечный дух.
И ангелам Своим Всевышним явлен
В сиянии бесплотном чистый слух.

Вот почему так вслушивался ливень
В тот мир, куда пути не знает взгляд,
В мир голосов, что так высок и дивен,
Куда молитвы наши долетят.

2

Незрячий ливень с влажными глазами,
Что тросточкой, стучит о тротуар.
Не объяснить, не выразить слезами
 Его природы безрассудной дар.

Где ночь легла безбрежною преградой
Обманам и сомнениям дневным,
 Остался звук единственной отрадой
Страдающим, потерянным, немым.

И ливень, что ослеп без сожаленья,
Внимая ветру, радостно притих, -
Ведь увидать нельзя молитв и пенья,
Но можно в тишине расслышать их.

Пусть в гордом мире громче взор прославлен, -
Был сотворён слепым предвечный дух.
И ангелам Своим Всевышним явлен
В сиянии бесплотном чистый слух.

Вот почему так вслушивался ливень
В тот мир, куда пути не знает взгляд,
В прозрачный мир, что так высок и дивен,
Куда молитвы наши долетят.

+ + +

У зимы Твоей в начале
Серебра широкий взмах.
Все тревоги и печали
Упокоятся в снегах.

Долгие заводит речи
Вьюга – белая вдова,
Мы в дома приносим свечи
С теплой вестью Рождества.

Не подарки, не наряды
Души сделают светлей.
Как несказанной награды
Жду, Господь, зимы Твоей.

Стихи Тщеславия

Мой скромный век – мещанская коморка,
Где места нет растраченным мечтам.
Под пули шли и Гумилёв и Лорка.
К безумию – Верлен и Мандельштам.

Куда же мне идти, ведь от подушки
Не оторвать унылой головы?
Ни в поединке смерть под зов кукушки
Мне ни изгнанья не познать. Увы.

Наивные уроки вольнодумства
Заученны и выброшены вон.
Мой разум не отравит хмель безумства,
Хоть страх его во мне не побеждён.

С чем выйти мне к неистовому миру,
Что вновь живет, сгорает и кричит?
Ведь крови мне не превратить в порфиру,
Меня пугает постоянства стыд.

Я ровная, прозрачная поверхность,
Застывшая в неласковом углу.
Я считываю мира многомерность,
Пылясь у серой вечности в тылу.

Но вам не заточить меня на полку.
Мои глаголы снова рвутся в бой.
Вот я разбит. Хватайте по осколку,
Чтоб в суете держать пред собой!

+ + +

Не резали – пустые грызли вены,
Сменив родник любви на злую сушь.
Раздавлены под тяжестью измены
Десятки бедных оскорблённых душ.

Но время дни мои бесцельно гонит,
Оставив вдруг страданья позади.
Любовь кровавым острием не тронет
Ни твердой, ни израненной груди.



+ + +

Щепотка счастья в горсти горя
Святилась вновь, отлив печаль
 в послушном слове. С волей споря,
 Бессильно дней темнела сталь.

Любовь не просит поклоненья
 себе
У преданных сердец.
И радость тайного стесненья –
Единственный Её Гонец.

И нравы грубые позоря,
Становится ещё видней
Щепотка счастья в горсти горя –
Облатка неба в стали дней.

Обращение к «Комедии»

Любовь, что движет солнце и светила
Данте

Комета Комедии Данте
Мне жертвенным светит огнём.
Но слышу глухое: - отстаньте!
К чему эти песни о нём?

Ищите ответа в покое,
Не помня движенья светил.
Любовь – это что-то другое.
Я тайну её погубил.

Зимовье

Роняла осень ледяные слезы,
Вздохнёт зима над вьюгой, полной звезд,
Придут окостенелые морозы.
От крыш земных домов до птичьих гнёзд
Покроет все спокойствие густое,
И станет льнуть мечта к стене печной,
И в зимнем каноническом покое
Родится время, чтобы стать весной.

+ + +

Рассвет ещё не душит шарфом красным,
От боли не вздувается душа.
Конец приходит чаяньям напрасным,
Ночь наступает страхами шурша.

Я не искал страдания и бреда,
Не бегал на свидание к ножу.
Мой жадный дух опустошит победа,
Ведь от любви я впредь не задрожу.

Рассвет меня ещё не душит дикий.
Спасибо, что я все ещё дышу.
Я - колокол всех бедствий безъязыкий
Звонить своим пропащим не спешу...

Эпиграмма на памятник Бродскому на Васильевском острове

Вам не тот материал без сомнения под руку дан.
Только тот, кто умел без опаски возиться с навозом
Мог чужую голову положить и на бронзовый чемодан,
Перепутав поэта с булгаковским Берлиозом.

+++

 “Его издавна любят музы, / Он юный, светлый, он герой, / Он поднял голову Медузы / Стальной, стремительной рукой.
Гумилев.

Неистовый любовник книжный,
Гроза драконов и медуз.
В миру он – слабый, неподвижный
Смиритель своевольных муз.

На радость грезам не растрачен
На явь его безликий пыл.
Он сам смотрителем назначен
Жестоких вымысла светил.

Его разлука отравила,
Как прежде тишиной смущен,
Под взором этого светила
Свою тоску откроет он.

И вновь им сотворённый кто-то,
Пытаясь боль его сокрыть,
Что лишь о подвигах забота
Нелепа – станет говорить.

+++
Уже сдалась снегам последняя преграда,
Ноябрь умирал, он каялся зиме.
И ничего теперь казалось вновь не надо.
Пора псалтырь читать в блаженной полутьме.

Но жаждали души и прелесть и тревога.
Душа, поражена непрошенным гостям,
Неверная раба – опять забыла Бога
И ринулась к заре, послушная страстям.
И стыло полотно лишь красками согрето,
Но Живописец все творению простит.
И в таинство веков вновь на Пиру Завета
Сияющий Жених Иуду посвятит.

+ + +

Казалось мне, лишь призраки размножу,
Былому потакая в тишине.
Игла твоей любви вошла под кожу
И дрожь надежды возвратила мне.

Укол любви. Короткий боязливый
Научит сердце мыслям доверять.
И заплету и сильный и счастливый
Весь мир в твою сияющую прядь.

Рябина

1

Рябиною у ветра на руках
Ты вновь дрожишь. О, гибкий стан небесный!
И ты горька, ты – первой встречи страх.
В тебе и веры аромат чудесный,
Тревога, крик, и гордость и тоска.
От них мне тайной девственною веет.
Увы, моя дрожащая рука
К ветвям твоим тянуться не посмеет.
Пусть время вечный свой опустит меч,
Ты перед ним останешься невинна.
И страсть умрет, чтоб красоту сберечь
Твою – моя тревожная рябина.

2

Вновь не пропеть мне радости старинной.
К страданью сердце вера приготовь!
Ты на ветру израненной рябиной
Дрожа, в ладони мне роняла кровь.

Не тяжелы ни Слава ни Могила
Тем, исходившим вековую жить.
Не этой крови ты меня учила.
Учила лишь негромким дорожить.

+ + +

Сквозь тишины звенящий кокон
Я вижу эту ночь до дна
И небо на табличках окон
Выводит молча письмена.
Пренебрегая знаний солью,
Не скоро словом согрешу.
И вновь к небесному застолью
Терпенья чашу подношу.

Лежит зима оцепененьем
На ветках, кровлях, на земле.
Но обречен своим движеньем
Лишь мир ворчит в стальном котле.

Сквозь тишины звенящий кокон
Струиться откровений пот.
И снова на табличках окон
Читаю уходящий год.
 
Молясь о душе

Под луной околица. Эхо злого лая.
Каясь, Богу молится память пожилая.
В теле ей молоденьком нелегко томиться,
Где душа, колодником, ждет вины напиться.
На болоте схватится тина да морошка,
Да под гору катится широка дорожка.
Кающимся, Боженька, ты яви Спасенье,
Да растай тревоженька в светло Воскресенье.
А душе непрошенной, грешной дай хоть малость:
Веры хоть с горошину, что бы с ней ни сталось.



+ + +
1

Эта нежность мягкая застенчива
И светла. Как бабочки легки
Губы, что касаются изменчиво
Губ, как невесомые стихи

И взлетают вольные желания.
Их не тронут сумерки тревог.
Словно тайну первого дыхания
Поцелуем зажигает Бог.

Будто бы твоей умывшись нежностью,
Первозданной веры зачерпнув,
Вновь душа смеется детской свежестью,
Страхи и измены обманув.


2


Эта нежность мягкая застенчива.
Губы в танце бабочек забьются.
И скользнут два лучика изменчиво
К нам с небес, как две души смеются.

Вслед за вновь изведанною жаждою
Влага и усталость в нас разлились.
Нежности отдав минуту каждую
Мы зари в раю не устыдились.


+ + +

Дает случайная минута
Мне дух перевести… в слова.
В ловушке тихого уюта
Их шорох слышится едва…

Скача, как старые гуляки,
Пройдя сквозь дрожь в черновике,
Вновь непослушно лягут знаки
На лист. Дух сникнет вдалеке…

И стану долго вновь трудиться
У одинокого стола,
Чтобы дрожащая страница
Мой дух и жизнь мою несла.

 
+ + +

Вот вплывая во тьму в тишине панихидной,
Золотистая ангелов речь разлилась.
Ни к чему причитать о судьбе незавидной,
Коль душа в песнопенье неслышно вплелась.

 Пахнет в храме по-прежнему миром и раем,
 Будто слышен святой упования глас.
Не об истинно сущих мы ныне рыдаем,
Плачем у алтаря об оставленных нас.

Всяк, кто в знаньи себя посчитал искушенным
Отрешенным познал тот мгновенный уход.
И в страдании сердцем, бедой сокрушенным
Ко Всевышним Стопам он теперь припадёт.

Благодарен и я, пусть не ведал о многом.
Это горе и сердце моё сокруши.
Вам спасибо скажу, примирившая с Богом
Сомневавшихся, Верой в бессмертье души.
 
+ + +
Прости мне тяжесть участи и слабость…
Наивность и шальную болтовню.
Желанную ты мне открыла благость,
Тебе, как жизни, я не изменю.

Моей мечте прости былую леность,
Пустую скуку неизменных дней.
С тобою, погружаясь в откровенность,
Хочу внимать и верить лишь сильней.

+ + +

Вся мудрость Греции, Обычай Иудеи,
Египта камни, прорицаний дым,
Первосвященники, мучители, Халдеи –
Все разом расступились перед ним.

Он дан Пророками Единственным Законом,
И стоя у сияющих начал,
Мессия в одеянии суконном
Он лицемерье мира обличал.

Исчислен Им и разделен и взвешен
Предел души и совести моей.
Перед любовью вновь бесстыдно грешен
Ищу мечту покой и пищу в ней.

Молюсь о том, чтоб, словно свет, настало
Одной любви и тайны торжество.
Любви одной ни много и ни мало –
Душе не нужно больше ничего.

И в суете и в радости весенней
Из уст в уста одна стремится весть:
За Верою твердят о Воскресенье,
Вслед за Любовью повторяют: Крест.

Над каждым словом ставя ударенье,
Душа, тремя деяньями живи:
Распять Гордыню, воскресить смиренье,
И причаститься искренней любви!
 
+ + +

Как тростинка гибка и легка, по-кошачьи лукава.
Словно нежность волны с вечным камнем идущая в бой.
Над тобою невидимо веет манящая слава
Обо всех завоеванных и пораженных тобой.

Как движенья твои, что за шутку они принимали,
Заставляли застыть эти души, глаза и тела.
Как тебя на руках восхищенно они поднимали,
И склоняясь над сердцем твоим повторяли: - мила.

Побежденных тобой было много и все же осталась,
Чья та искренность, что ты во сне ото всех бережешь.
Словно сонное счастье к щеке твоей робко прижалось,
И его не отнимет ни боль, ни предательства нож.

Я гляжу и в душе вновь смеется шутливо обида,
Что счастливой добычей твоей стать ещё не успел.
Оттого и прошу: улыбнись мне, моя Артемида,
Что бы мог я вкусить остроты твоих огненных стрел.

+ + +

В твоих руках и бредить и дрожать
От радости, и пусть не близко встреча…
Мне словно пламя на устах держать,
Мечты питая и грехи калеча.

Твоим теплом я вновь могу спасти
Моей надежды раненного зверя.
Спешить по непосильному пути,
Во тьме в твое прикосновенье веря.
 
 
+ + +
Заморочен зимой переулок.
Век пролег от стены до стены.
И маршруты предсмертных прогулок.
Между венами неба видны.

В звоне вечной земной дребедени
Бога шепотом ты помяни.
Не отбросят в истории тени
Дни без смут, без сомнения дни.

Век идет, он шагает смелее.
Опоздавшим о горе тверди.
Но под снегом не видно аллеи
И ограда стоит впереди.

+ + +

Петербург. Кладбище у Казанской церкви Новодевичьего монастыря. Панихида.

Смиряют сердце старые надгробья,
Крещусь немой рассеянной рукой,
А суета слепая исподлобья
Взирает на неведомый покой.

Мне вспоминать легко слова простые,
Когда венцом Твоим Святым Дарам
Двойник чудесный ясной Византии
Поставлен у погоста гордый Храм.

Прошла неделя, небо просветлело
Рассеянный в надгробиях брожу.
И к той, что за столом моим сидела
Я нынче на могилу прихожу.

Вновь день и ночь друг друга подменяют,
Сковав бездумьем сиротливый быт.
Но как могилу розы заслоняют,
Так вашу боль Спаситель заслонит.

В пути ушедшей не оставит пенье,
Звучащее под сенью всех забот.
И нежное Заступницы терпенье
Её до Воскресенья сбережет.

+ + +

Смеялись камешки прибрежные,
Благословением блестели
Волн молодых, а мы – небрежные,
Чей берег стал теплей постели,
Молчали, не скрывая радости,
Переливаясь ей друг в друга.
Глаза меня ласкали в благости,
А тело пахло слаще луга.
Любовь бесплотна, как свечение,
Когда мечты объединились,
И мы, изведав отпущение,
Друг в друге молча заблудились.
Ты облаком студила плечи мне,
И небом, словно полотенцем,
Укрыла грудь, сказав: - отмечены
Мы в сердце ласковым младенцем.

+ + +

Мы венчаны не ведавшей венца
Перед киотом неба золотого.
Прикосновенье жаркого лица,
Живой полет единственного слова,
И нежность вечно непорочных встреч –
Свидетель нашей ласки молчаливой.
Медлительное время впору сжечь,
Листая жизнь рукой нетерпеливой!
Но пред тобой как прежде предстаю.
Что могут мне отныне дать другие?
И что нам мир?! Отныне мы в раю,
Свою судьбу доверили Марии.
+ + +

Скромный вечер, полночи предтеча…
Лунный свет лобзает облака.
Приклони колени, человече.
Терпеливо снизойдет рука
На твои измученные плечи,
Тихо вздрогнут строгие уста
Господи, хоть в этот скромный вечер
Даруй облегчение креста!

***

Как сердце Евы и Адамово ребро,
Как золото любви и грусти серебро,
Как страсти поцелуй, что так глубок и смел,
Как дуба древний ствол в соцветии омел
Неколебимый столп, что небосвод подпер
Как узы тишины, как жертва и костер,
Как тайна и песок, как вечность и вода
Мы вновь поглощены друг другом без стыда.

***

В гирляндах, в вывесках, в снегу
Мы вновь хороним год.
К нам, запинаясь на бегу, чужая весть идет
И под ноги нам сыпет соль за вторником среда,
И в счастье – времени пароль – мы веруем всегда.
Невежеством заметены покоя своего
Мы веруем как колдуны не в Бога, а в Него.
Напрасно фонари зажгли, вступаем вновь во тьму
И вновь вращение Земли приводим к одному.
Из пыльных праздничных мощей единоночный храм
Профессорам из кислых щей, бродягам и ворам
Мы раздадим по кирпичу до следующей зимы.
Ты хочешь знать чего хочу, узнать, что значит мы,
За что с тобою нынче пьем и за кого едим,
Когда души твоей объем опять заполнит дым.
И вновь сойдется на мечах веков круговорот,
А мы в гирляндах и свечах опять хороним год.


+ + +

Коль меня перед смертью спросят:
Ты зачем на земле дышал?
Укажу на редкую проседь,
На лампаду и Лика овал.

И на верность стоявших прямо
Перед бурей друзей моих
И, зевнув, никакая яма
Не отнимет мой дух у них.

Если будут стоять склонено,
И никто не пожмёт руки,
Вспомню ласк золотое лоно
И земные свои грехи.

И в кольце их до вопля плотном
Кто-то мне прошепчет: Прости
И зажжется во мне холодном
Свет, чтоб в небо меня вести.

Вечность лунным студнем повисла
В занавесках, на рукавах.
Пусть в дыханьи немного смысла,
Но не больше, увы, в словах.
 
+ + +

Море – полосатый тигр
Изумрудно голубой.
Сколько необычных игр
Ожидает нас с тобой.

Можешь ты и хваткой нежной
Тело легкое обвить…
Можешь пеною прибрежной
в лапы сильных волн ловить.

Можешь, лежа кверху брюхом,
Ты прибоем заурчать,
Иль, ведомый диким духом,
Грозной бурей зарычать.

Ты игривый и огромный,
Беспощадный, озорной.
Море – тигр, рык утробный.
Что ж резвишься ты со мной?


+ + +

Вот рукопись. Не высохли чернила.
Я числюсь все ещё в учениках.
Какая-то безвременная сила
Дрожит в неприспособленных руках.

Как первый снег терпением скрепляет
Босой старик – юродивый мороз,
Так ранних слов строка не умаляет,
Но просит, чтобы свет сквозь них пророс.
Я ученик, нелюбящий кощунства,
Слюнявой славы и даров земных.
Свободные черновиков безумства
Считающий сильнее остальных.

+ + +

Что ж вы крику рот зашили…
В тишине своей снуя,
Смрадным чадом задушили
Вы живого соловья!
Вечно жил не как оформят,
Совестью вам тыча в бок.
Пел он не за то, что кормят –
Молча он дышать не мог.
На потеху вашей скуке
Кару смертную понес
Соловей – любовник муки,
Соловей – предвестник слез…

+ + +

Нарисую гитару на белой от света стене
Пусть герой неизвестной войны мне сыграет на ней
И споет мне о том, что бывал он немногих сильней
До того, как однажды один оказался на дне.
И покажется мне незнакомым той песни мотив,
Только будут стоять в пыльной памяти теней полки
Буду слушать один, непослушные руки скрестив,
И рассвет зарыдает, невинность одев на штыки.
Эту вечную стойкость детей не дано мне постичь,
Но отваги огни загорятся пощечиной тьме.
Мне послышатся эхо безликий воинственный клич,
Как дыханье того, кто один оказался на дне.
 Осязая надежду и вечную боль в тишине
Я увижу дорогу, могилу, больницу, вокзал.
Нарисую гитару на белой от света стене
И забуду о том, что я сам эту песню писал.

+ + +

Мы любим так, чтоб выстрадать свиданье,
Взойдя на грозный осужденья крест.
Вновь неисповедимо наказанье
В глазах чужих родителей, невест.

С настойчивостью медленного плуга
Вновь судорогой по груди пройдет
Пожизненность бесстрастного недуга,
И снова бес прокаркает: - Урод!

Дано судьбою счастье или схима,
А время снова катится к нолю.
Твердит четыре слова нестерпимо
Моя судьба: так больно… так люблю…

+ + +
И жизнь опять предстанет странной,
Укутанной в цветной туман.
А. Блок.
Я утонул в цветном тумане,
Где видеть время не дано.
Мы как жених с невестой в Канне
Черпали новое вино.

Потом смеялись словно дети
Мы в обнаженной тишине
И не были за грех в ответе
Ты просто радовалась мне.

А тень исполненного кубка -
Надежда подалась вперед.
Пусть нежный воздух словно губка
Любовь до капли соберет.

Пусть бесконечно эта милость
От Бога будет нам дана.
И вновь прошепчет он: Свершилось!
О нас и таинстве вина.

И пусть в твоем невинном стане
Я счастье молча узнаю…
Я утонул в цветном тумане,
Сорвавшись в радугу твою.

+ + +

 Зима свежа, как лебедь ледяной
Под ветром расправляет оперенье.
Увы, полно случайною виной
Дней прошлых роковое повторенье.

Скользит метель меж столбовых хором
Пугая сердце шуткою жестокой
И делится растраченным добром,
И удивляет прытью недалекой.

Над золотым спокойствием фигур,
Свернувших радость в мягкий свиток пледа,
Глядят сквозь хитрый инея прищур
Красавица и Лебедь: Зевс и Леда.



+ + +

Слепых, блаженных пара зрячих крыл
Ведет сквозь ветра чистое теченье.
Так помогает вновь парить терпенье
Душе того, кто верно полюбил.

И ей теперь не сладок пир людской,
Напрасны причитания рассудка.
Она летит так высоко и жутко
Над этой странной грязною рекой.

И хмурый призрак боли позабыт,
Влюблённого влечет тоска живая.
Ему уже на горизонте рая
Рассветом имя новое звенит.

И он к земле срывается опять
На нежный зов, на имени звучанье.
Теперь однажды услыхать молчанье
Ему страшней, чем крылья потерять.

Как сочетанье двух безумных нот,
Как нестерпимой веры озаренье.
Так над землей крылатое терпенье
Возлюбленных друг в друге бережет.


+ + +

Как мне достался взгляд и голос мой,
К которому привыкнуть ты успела?
Кто не вернулся той больной зимой?
Чей странный дух в моё вселился тело?
Чьей тенью вновь тебе казался я,
Застывшей на краю небытия…
И страх и ревность снова вторят мне:
Чьей ласкою моя казалась ласка?
Скажи: чья неоконченная сказка
Застала нас врасплох наедине?
Каким он был чудесный мой двойник,
Каким он стал за безоглядной далью?
Какой соединил он нас печалью,
Когда мечтою я к тебе приник?
Я знаю, ты не можешь мне солгать:
Ты преданна, ты истинно невинна.
Кричит чужая сердца половина:
Чего мне нынче от рассвета ждать?
Меня не выдают глаза калек,
Но верю, что от правды не укрыться.
Раздвоен мир, он заново творится.
Пусть тихо надо мной смеётся снег…
+ + +

Бессчетный час: ни грёз, ни озарений
Томился день ленивый за окном
Как фраза с парой верных ударений
Явилась ночь сокровищ полным дном,
На нём, искрясь непуганою рыбкой,
Светилась неподвижная звезда
Звала к себе, дразня меня ошибкой,
И завела неведомо куда
И словно волхв я предан предсказаньям
Следы судьбы надеждой освещал
В мечтах искал опору оправданьям
Встречая очертанья тёмных скал
Виденья сон хранил. А молчаливый
Страх за любовь молился в алтаре
И снова начинался день ленивый
Я кровь свою переливал заре.

+ + +

Шагает очень медленно ослица,
Худые ноги вязнут вновь в грязи
И Деву всё несут, что в сон клонится, не глядя вдаль,
Но от своей стези её душа не в силах отстраниться.
За нею всякий час спешит Иосиф,
По-прежнему испуган и смущён.
Ключей он слышит безучастный звон
И тщетно вновь семье ночлега просит
Дождь превращает в стонущую грязь
Тяжёлый путь троих до Вифлеема
Весь мир повергнут как скупая схема
Отсюда тайна Слова началась
Младенец спал. Без тени просветленья
Пока глядело небо на него
И в том не прихоть летоисчисленья,
А высшего смиренья торжество
И вот простой прохожий безымянный,
Пред непогодой страх преодолев,
Как добрый знак в час поздний и нежданный,
На ветхий дом пеняя окаянный
Семье случайной предлагает хлев.
Закон, что грозным облаком светился
И жертвенник Израиля кропил
В соломенной постели появился
Как средоточье всех вселенских сил.
И плотью слово облеклось неслышно
И ливень смолк, блестела зелень пышно
Пред утешеньем таяла нужда.
Отныне переписаны начала
Младенцу вновь Голгофу предвещала
Сложив крестом свои лучи звезда.
+ + +

Если б я только верил,
Поклясться бы мог головой,
Что я видел и знаю извечные жизни истоки:
Это жадное небо зевает своей синевой,
Причитающий ветер над пропастью, рвущийся в строки.
Если б ты не была мне печальной фиалки милей
Я бы мог позабыть, что рождается радость в рыданьях,
Никогда б не узнал, что во тьме все сгорает светлей,
Чем в отчаянный день, что бессилен в слепых оправданьях.
Совлекая в любовь всё, что было бедой вековой,
Мы крестили бессмертием прах, на грехи не взирая.
Если б только верил, поклясться бы мог головой,
В том, что горе и смрад обернутся крупицами рая.



+++

Это город – кентавр: конь с торсом петровским. Вопрос.
Под рубанком и под мастерком хруст костей погребённых.
Золотою гордыней своей он к трущобам прирос,
Сколько душ, возвеличенных им, столько и разорённых.
Это город сюрприз, где с Невой граничит гранит,
Где седые мечтатели ждут откровений от юных свиданий
Где живой итальянец и строгий француз знаменит
Это Родина вечных создателей странных созданий
Это город ловушка, старик бессловесный пророк,
Бледный идол, созревших веков, тощий каторжник карий,
Неизвестный гонец, что под ливнем органным промок,
И суровый ключарь, открывающий свой бестиарий.
Я родился без проку, в дороге, где холод и град.
 В этом городе странном, крестом мне и прозвищем ставшем
И кентавр глядит, и столбы его вечно стоят
Чужестранцам на диво твореньем природу поправшим.

+ + +

Страданья с детства нам приходится
 терпеть,
Быть может оттого,
Глядит, любуясь, Богородица
На Лик Младенца Своего.

+ + +

Усни, - в заботе неустанной
оберегавшая меня.
В тоске бездумной, постоянной
 моей,
Всегда других виня,
Ответа в нежности искала,
не зная истинной вины,
Меня душою угадала.
Пошли тебе Всевышний сны
Моею сказкою волшебной,
Где мир и моря глубина.
Чтоб вновь с молитвою целебной
Ты пробуждалась мне верна.
Когда от страха сердце сводит,
Срываясь, вера по кривой
летит,
И всюду непогодит, -
Звучит мне миррой голос твой.
А нынче мой черед тревоги
Не подпускать к тебе в тени.
И сказка ждет: Единороги
Несут тебе цветы – усни…

Костёл Св. Екатерины

Органа поющая хорда,
Собора прекрасный хребет.
На вздохе ревниво и гордо
Он в сказочный камень одет.

Быть сводам примером терпенья.
А времени вещая жуть
Однажды оставит сомненья:
Осанки такой не согнуть.

Здесь циркуль с гармонией скрещен
И музыки выверен стан.
А стены узорами трещин
Не вводят пришедших в обман.

Немые, увы, не постигнут
Поющих небес торжество.
Из музыки чистой воздвигнут
Фундамент строенья сего.

Сливы

Помнишь ли сладкие сливы
С кожицей тонкой в саду?
Боже, мы были строптивы,
Жадны, себе на беду.

Полному сливами блюду
Нравился тонкий кувшин.
Облако, близкое к чуду
С синих сходило вершин.

Блюдо давно опустело,
Время хранит черепки,
Облако вдаль улетело,
Ты не даешь мне руки.

Всё, что от нас остается,
Радости час отдалив,
Запахом счастья зовется –
Спелых пылающих слив.

+++
1.
Черный, больно искривленный,
Тихий оскорбляя вид,
Щедрой жизнью обделенный
Тощий вяз в саду стоит.
И сухие ветви-плети
Бьют с досадой небосвод.
Знает вяз: никто на свете
Этой тени не найдет.
И прожорливые черви
Точат треснувшую грудь,
И корней слепые нервы
Жаждут свежести глотнуть.
А кора, больна проказой,
Отслоилась от ствола.
Ветер вновь играет фразой:
- Я не знала... не... ждала...
День проходит, день сменяя,
Солнце алое влачит.
И слезу смолой роняя,
Дрожью дерево кричит.
Только девочка слепая
Тихо к вязу подойдет,
И смиренно замирая,
Все, молчит, как знака ждет.
Вдруг, поведав о секрете,
Скажет, что идти пора.
Вяз покорно на рассвете
Примет смерть от топора.

2.
Черный, болью искривленный
У дороги тощий вяз.
Щедрой жизнью обделенный
Не поманит быстрых глаз.
Потеряв живую крону,
Ветви острые торчат
Вторит вновь немому стону
Стая глупая галчат.
(Март горячечный округу
 Светом ослепил густым,
Ветер, забывая вьюгу,
Носит всюду сладкий дым).
Мир весенним пьян обманом,
Светом тешится густым.
Ветер, поиграв с бурьяном,
Носит всюду сладкий дым.
Мы свои уродства прячем,
Ложь упряма и проста.
Значит непонятна зрячим
Откровенья красота.
Только девочка слепая,
Веря в злое колдовство,
Вязу бережно внимая,
Осязает жизнь его.
Ей в короткий миг свиданья
Ясен друга дальний стон.
Совершенство мирозданья
Молча искупает он.


АЗИЯ

Европа – сталь и валуны во мхах.
Здесь всяк свою лишь силу чтит и славит,
А в Азии, как в сказочных стихах,
От дня творенья гордо солнце правит.
 
Как попугай цветастый Сингапур,
Молочный Тадж-Махал,
Ирак в нефрите,
Китая императорский пурпур
 А вот рокочут мантры на санскрите.

Пусть не один купец в Японии убит,
Как гордый господин глядит в глаза холопу,
Живая Азия с презрением глядит
В сухую и костлявую Европу.
Когда-то мирно ей дарившая рабов
И во Вьетнаме и на Филиппинах,
Отныне гнет её под тяжестью гробов,
Припоминая ей рубцы на спинах.

В Париже, в Лондоне, в Мадриде сотню раз
Без войн и крови, словно в странной драме,
Ты встретишь блеск восточный лисьих глаз
Иль немца с четками в буддийском круглом храме.

В мечетях слышится теперь французов речь,
А мавры хмурые, арабы да Индусы,
Стремясь в костел чужих зевак привлечь,
 Им продают с лотков дешевых бусы.

Не испугать пророчеством грозы
Напуганных немыми небесами.
Так одинокой Азии Азы
Мы понемногу выучили сами.

+++

Мне мертвый гений искренне поведал
Без жалоб, слез и пьяной чепухи:
- Когда я душу в споре с жизнью предал,
Мне тотчас опостылели стихи.

Считая на снегу следы сорочьи,
Я видел в них бессмысленный узор.
Так строки, повисая в многоточье,
Будили в сердце ужас и позор.

Когда-то чудо звучное стяжая,
Заговорила в строках твердь мертва.
Улыбкой гниль зубную обнажая,
Торчали в них отныне лишь слова.

Что нынче взять с убогих этих крошек,
Чья серость отпугнет и голубей?
А что талант? Фальшивый римский грошик.
Подделки в мире не найти грубей.
 
 Где искренность погребена святая?
И кто велел тебе красиво врать?
Кто научил, в неведении плутая,
С витрин страданье молча продавать?

Он говорил. И перед взором плыли
Слова. Меня душила пустота.
Был гений жив, а у меня в могиле
Давно иссохли мертвые уста.

+++
Озорник, прыгнув в небо с порога,
Как птенец он отважен и слеп.
Возлюбивший Всевышнего Бога
Не за Вечность – за ласку и хлеб.

На руинах дворцов восходящий
Многорукою цепкой лозой,
Он, за тайнами неба следящий
С темноокою дружит грозой.

И под вечер, когда просыпаясь,
В темном неводе бьется звезда,
На признанья ее откликаясь,
Он срывается прочь из гнезда.

И купаясь в неведомых звуках,
Тянет чистые соки из них.
О земных извещает разлуках
Небо дальнее ломаный стих.

+++

Мне страшен скрип карандаша.
Тревожный шорох по бумаге.
Но, Слава Богу, коль душа
Его предпочитает браге.

Дрожит, не слушаясь руки,
Чтоб вне уменья и науки
Вы оживили завитки,
Одев их в чувства, мысли, звуки.

Под юным взглядом не спеша
В квартирном сумраке лиловом
Мне страшный скрип карандаша
Возможно обернется словом.

+++

И тени смерти не было с тобою
Пускай тебя как всех ждала она,
Но раз друзья входили в дом гурьбою,
То недостатка песен и вина
Не ведал ни один. В пространство зала
Хозяйской поступью своей вводил ты нас.
А смерть в тени, должно быть, выжидала,
И вот теперь – о, ужас, дождалась…
Я знаю: не торжеств распорядитель,
И не моих кумиров детских друг,
Ты – вместе с нами был судья и зритель.
С тобою становился ближе круг
Поэтов и врачей, творцов, героев.
И жизнью наполняя тесный зал,
Ты эту встречу добрую устроив,
Нам потайные двери открывал.
Но нет тебя. Облокотясь на спинку
Своей простой, никчемной суеты,
Поставлю в память милую пластинку
БГ, что выпускал когда-то ты.
И дух твой добрый новому подарен
Пусть будет в нарушение игры
За все твои нам – Александр Ларин –
Простые и чудесные дары.

+ + +

Я видел тот осатаневший вал,
Грозивший неизбежною бедою,
Что темный берег в ночь атаковал
Шипящих брызг неистовой ордою.

И воздух, терпким страхом напоен,
Казался прядью, нам к лицу прилипшей.
А волны принесли язык племен
Земли не нареченной и погибшей.

Пусть берега упрям и крепок вид,
А насыпь шевелилась под ногами.
Вот-вот и он уже не устоит,
Как это прежде было с берегами.

И хлопья падали и таяли как снег,
А мы, склоняясь в молитве и обиде,
Искали вновь спасительный ковчег.
Такой должно быть ждали в Атлантиде.

Но ни один из нас не попросил
За ближнего, твердя молитву, стих ли.
А волны бились, выбившись из сил,
И у дрожащих ног внезапно стихли.

И костным не досталось ничего.
Бесстрастен Бог и небеса спокойны.
Мы не достойны милости Его
И гибели остались недостойны.

+++

Из печальной словесной глины
Время молча вылепит лица.
Непослушные строчек клины
Белая приютит страница.

Эта странность чужих портретов
Прозе кажется невозможной.
Все, помимо её запретов,
Станет только улыбкой ложной.
 
ОБРАЗ (ХРИСТИАНИН)

Ищу того, в ком вера не мертва,
Того, кто чувством поверяет знанья,
Чей дух в молитве слышит не слова,
Но тайну покаянного молчанья.

Кого добытый хлеб не насыщал,
Чуть плач ему послышится голодный,
Кто взор смиренный к небу обращал
Во сраме и предательстве безродный.

Нет не того, кто много перенес,
Кто утешался долею простою.
Гордыни одолел пустой коллос,
Дух осветив блаженной нищетою.

Напрасно никогда не говорил,
Чужой в беде унынью и печали,
Без славы он любовь свою дарил
В тот час, когда ему не отвечали.

Нет. Я дроблюсь, и только Бог един.
Его обличью слабый образ вторит.
И я ищу тебя, Христианин,
А серый прах с остатком веры спорит.

ДРЕВО ПОЗНАНИЯ

Передо мною вновь познанья древо.
На нем не змея узнаю и плод,
Но, кудри распустив, немая дева,
Познание иное мне несет

Желая исцелить меня плодами,
Что превратились в бедра, рот и грудь…
И многое еще… я ждал годами.
Воистину, чиста познанья суть.

Но вот растаял бред. Передо мною
Постылая квадратностью кровать.
Поверь, так тяжко, друг, своей виною
Бессилие желаний сознавать.

ДИКАЯ ЗВЕЗДА

Тайны мне сулит, кадит бессонница,
Мысли разбежались кто куда.
Ото всех охота заоконниться,
Колит взор мне острая звезда.

Пусть твоя наивность невесомая
Встретит сердце счастьем иль бедой.
Не дождусь ни радуги, ни грома я
Под колючей дикою звездой.
 
 +++

Мир многих юных съест,
Не мазав сединой.
Свой семиструнный крест
Носивших за спиной
Развеяв сор и смрад,
Прорвётся их мотив
Сквозь трескотню эстрад,
В свободу превратив
И жизнь и имена
Привольных игроков,
Поставивших на кон
Лишь звон своих оков
И чтобы никогда
Под натиском чужих
Не смела в забытьи
Почить свобода их,
Нам гибель их дана,
Надежда и стихи.
Не скроет тишина
Грядущие грехи.


 +++

Стоят у Эльсинора в карауле
Два рыцаря, и не души вокруг.
Их сменщики давным-давно уснули,
Луна скользит по не небу, словно плуг.

Все пьяницы молчат и пустословы,
И только тень, в кирасе проходя,
Клянет неотомщенные оковы,
О крови и бесчестии твердя.

Виденье сыну истину откроет.
Он, сердце обнажая, словно меч,
Пред адом, что слепой гиеной воет
Отцу клянется грех людской пресечь.

Рок улыбнется Гамлету лукаво
Над пустотой сырой могильных ям.
Так мстит порой отцов чужая слава
Обманутым и чистым сыновьям.

ТОЧКА ОПОРЫ

Тревога. Ошарашенные взоры…
Не надо уговоров и стихир!
Я – точка архимедовой Опоры,
С которой можно опрокинуть мир!

И так уж много видел я копирок
С чужих страниц, что мил мне белый лист.
Мудрейших много перенес придирок,
Но разум мой и взгляд остался чист!

Я эгоист, крамольник и зануда
Терпение я испытал и прыть.
И вновь не стану ждать смиренно чуда,
Когда я в силах сам его творить.

Я сам ломаю призрачные шоры,
Пускай над пустотою взвизгнет плеть!
Я – точка архимедовой Опоры.
Мне время оттолкнуться и взлететь!
 
+++

Не верьте, что судьба написана едино
На всех, кто знает жизнь и верит в свой исход.
Ведь бедная душа, и воля исполина
От жизни лишь страстей, ни снисхожденья ждет.

Нет, молодость не сад, и старость не руины,
Мы ветхий век живем единым существом.
Надеяться, дышать и чувствовать повинны,
И вечно ждать любви и грезить о живом.

А молчаливый дух над колыбелью веет
И в самый смертный час над одром старика
Крыло дрожащее дыханьем ангел греет,
Плывет живая ночь, как море глубока.

И с колыбели нам открытые страданья
Дают скорей понять однажды отчего
Взгляд Богородицы так полон любованья
На умиленный лик младенца своего.

+++

Незамутненно-чистая, живая
Творенья суть, тобою я владел!
Сияет негой, ласку изливая,
Лишь пламя двух любовью слитых тел.

И в миг счастливых содроганий плоти
В неколебимой полноте любви
Душа в неосязаемом полете
Узнает счастье тихого: - Живи!

Ни страха шрам, ни тени наказанья,
Ни идолы измен, и ни прерывность дней
Не победят сияющего знанья -
Оно чудес и вечности сильней.

И в миг счастливых содроганий плоти,
Где ты и я - единственный канон
Душа в неосязаемом полете
Дрожит, а мир сияет воскрешен.

+++
1.
Слепой волшебник медленно ступает
Тропами небо метящих комет.
Он строг и чист, один изобретает
Негаснущий и неизменный цвет.

И вот уже в преддверии творенья
Над бездной луч стремится молодой
Туда, где свет так жаждет преломленья,
И Божий дух играет над водой.

Слепой волшебник в самом сердце Храма,
Которому и время не чета,
Творивший и падение Адама,
И Жертву Совершенную Христа

Слепой волшебник медленно ступает
Над самыми вершинами основ.
Цвет чайных глаз твоих изобретает
Слепой волшебник – именем – любовь.

2.

Слепой волшебник медленно ступает
Тропами небо метящих комет.
Он строг и чист, один изобретает
Негаснущий и неизменный цвет.

А на земле меж светом поделенной
И вечно звучной неподвижной тьмой
Сияет восхитительно зеленый,
Над ним – лукавый сине-золотой.

Взъерошенной пустыни померанец,
И океана платиновый гул.
И горизонтов вкрадчивый румянец –
Иди волшебник, яркий мир уснул.

Ты чувствуешь биенье жизни в красном,
На благость белого ты молча уповал.
В одном лишь цвете, тлену неподвластном –
В глазах живых ты вечность узнавал…

+++
1

+++
Скажи: как не солгать тебе, лукавой и ласковой такой?
Нектар легко держащей правой, - яд – левою рукой.
Хотелось бы представиться красавцем, счастливцем, храбрецом
Судьбы-старухи гордым заимодавцем и юности гонцом.
Увы, я глуп и слаб и не имею славы блестящих молодцов
Руками точно краб, на тело нет управы. Я не слыхал льстецов,
Которые хоть раз взахлеб хвалили тростинки тощих ног
И головы валун и серп спины и в жиле
Ту яростную кровь, что отделил мне Бог.
Прости, красивая, меня за правду эту. Все чушь и чепуха
Быть может, ты решишь, кого призвать к ответу
За все, ну а пока… Найди в глазах моих надежду и загадку,
Что прочим не видна. Желанья моего неистовую хватку
Ты ощутишь одна. И пальцев белизну и чувств самоуправство,
И снов глубоких гладь. Тебе я подарю за ласку и лукавство.
Но только б не солгать…


2
Скажи: как не солгать тебе, лукавой, ласковой такой?
Нектар легко держащей правой, яд – левою рукой.
Хотелось мне представиться красавцем, счастливцем, может, храбрецом
Судьбы-старухи гордым заимодавцем и юности младым гонцом.
Увы, я глуп и слаб и не имею славы ретивых молодцов
Руками - точно краб, на тело нет управы. Я не слыхал льстецов,
Которые хоть раз взахлеб хвалили тростинки моих тощих ног
И головы валун и серп спины и в жиле
Ту яростную кровь, что отделил мне Бог.
Прости, красивая, меня за правду эту. Все чушь и чепуха
Быть может, ты решишь, кого ж призвать к ответу
За все, ну а пока… Найди в глазах моих надежду и загадку,
Что часто прочим не видна. Желанья моего неистовую хватку
Ты ощутишь одна. И пальцев белизну и чувств самоуправство,
И снов глубоких гладь - тебе я подарю за ласку, за лукавство.
Но только б не солгать…

ЦЕЛЬ СЛОВ

Цель слов – духотворить, но если слово – цель,
То как поэтам впредь хранить его вериги?
Способны предрешить и ссылку и дуэль,
Они должны стоять закованные в книги,
Изобретать размер нетерпеливых строк,
Дать имена вещам, Адаму уподобясь,
Иль отыскать капель, в которой плачет Бог,
И снова воскресать, во славу слабых гробясь.
И вновь вода течет, земля ещё тверда,
И полководцы пьют за новую победу,
И радость – радость всем, беда – у всех беда,
И снова зверь бежит по стоптанному следу.
Нет прока до поры в исписанных листах.
Быть может, жизни нет в спокойствии столовом.
Но чуть строка звучит в неистовых устах, -
И снова дрогнет мир, духотворимый словом.
+++
Не пустою суммою слагаемых
Чувство претворяется в мирах.
Мы с тобой застряли в предлагаемых
Обстоятельствах, где только боль и страх.

Наши роли заново расписаны,
Им внимает незнакомый зал.
Тени друг за дружкою нанизаны,
Близок предсказуемый финал.

Не боимся выглядеть чрезмерными,
Догорать – и чище и милей.
И наверно учимся не первыми
Жить за гранью конченных ролей.

Мир глядит на нас, не аплодируя,
Но боится действо прекратить.
Пригрозил бы горкой карой миру я,
Если б сцену мог переступить.

Стоит ли за истину покаяться
В том, что всякий ею обделен,
А любовь звучит и претворяется
Не простою суммою имен.

+++

Вновь несдержанны, словно подростки,
Пьем за жгучую юность до дна.
Наши улицы ловко в подмостки
Кратких пьес превращает весна.

Снова родинки солнца на зданьях,
Синий морок бессонных высот.
В суете о бесстыдных свиданьях
Неприкаянный ветер поет.

Вновь Изольда под ручку с Тристаном
Дружно звезды считают подряд.
Вслух гадает о самом желанном
И Ромео, припрятавший яд.

С лютой долей труднее смириться,
Одиночества ждать тяжелей,
Глядя в эти блаженные лица.
Вечер, счастье короткое лей

В потемневшие наши бокалы!
Над землею последним слыви.
Потому что светлы и усталы
Неслучайные пьесы любви.
+++

Месяц мается рогатый
Спит счастливая луна
Затевает пир богатый
Ночь да во хмелю темна
Заливаясь чистым смехом
Звёзды разбивают лёд
У оврага под орехом
Тихо музыка растёт
Позабыв распев унылый
Подхватив ночной канон
Носит ветер семикрылый
Сказки четырёх сторон
Поит ночи пир богатый
Свет несбыточным вином
Месяц мается рогатый
Ходит пьяный ходуном
Только в час веселья странный
Словно огненный сполох
Опоздав кивнёт незваный
Солнца щедрый скоморох.

+++

Ты – океан: солёная, хмельная
Судьба твоя.
К тебе взываю дивная, родная
Из бытия.
Избавиться от бытия – наивный
Безумный бред.
Твой, вечность, слышен голос заунывный
Над лентой лет.
И лишь тебе подобной океану
Не страшно быть.
Под силу в миг людских страданий рану
Тебе укрыть.
Но и тебе известно потрясенье
Боль от следа.
Волнует и тебя любовь – спасенье,
Любовь – беда.

+++

Восприми пламя благодати
В скорбящем сумраке души.
И нечто в сей чудесной стати
Во имя Веры соверши.

Теперь века в поклоне никнут
И Ангел женам весть донес
И скоро верные воскликнут
За ним: - Воистину Воскрес!

И я прошу, тревожась ныне:
Всевышний, грешных призови
Пред ликом подлинной святыни
В свидетели своей любви.

Несет огонь, плескаясь в Храме
Отраду в мир, одетый тьмой.
Покуда Пламя Божье с нами
Да не погаснет день седьмой.

22 апреля 2006 г. (Великая Суббота).

+++

Пепел с дымом – долой! Нынче славлю огонь один.
Не устами язычника – сердцем – христианин.
Пусти Голгофой страданье стоит на моём пути,
Весть благая пламенем к людям твоим лети.
И крестом осени побледневший от боли лоб.
Воцарится Христос, Воскресеньем поправший гроб!


+++
Среди весенней пышности и пыла,
 в лугах благоуханных и густых…
Джованни Бокатчо.
Нет больше сил повиноваться зною.
Когда природа к нам, увы, строга.
Пойдем, подруга и открой со мною
Любви благоуханные луга.

Там станут наши руки точно травы
Сплетясь, соединять свеченьем ласк
Язычества священные забавы.
Мечей и лат мы позабудем лязг.

Уйдем в луга, прекрасная подруга…
Останемся счастливые лежать.
Так бредил рыцарь. Смерти, словно плуга
И забытья не в силах избежать…

+++

Весенний ветер звезды погасил.
Мы нынче на земле, с беззвездьем споря,
Встречая час, где смерть лишилась сил,
В сердца свои не допускаем горя.

И на земле подобие небес
Содеяв этой ночью, свечи ждали,
И вздрагивали вновь: - Воскрес! Воскрес!
Уже затмив грядущие печали.

О нас ликует колокол живой,
И люди Славу Сыну восклицают,
И каждый небеса несет с собой,
Как свечи те, что звездами мерцают.

Leo
Назвали тебя словно танец, цветок или шхуну,
Пустив по волнам, и оставив лишь чудо в запас.
Заполни собою мне памяти дикой лакуну,
Где есть только счастье исполненных верою глаз.
Порой представляешься мне как любовь непреклонной,
Порою печальной тебя узнаю неспроста.
Я вижу тебя одинокою блоковской Донной,
Сияет в тебе, созерцая себя, Красота.
Быть может, люблю поддаваться немому обману
И знаю чужими твой голос походку и стать.
Жестокого разума слушать, как прежде не стану,
Когда за обман я хотел бы надежду отдать.

+++

Желания мука блаженная
Измучай меня истоми
Когда сотворен не из тлена я,
Что ты сотворила с людьми?

И разум, испытанный знанием,
И вера, чей дух просветлен –
Все меркнет пред странным желанием
Того, что воротится в тлен.

+++
За пригорком о чём-то воркует речка
Тишина затопила долину мёдом
А в округе не слышно ни человечка
И отрадно бродить просто пешим ходом

Бродит вечер вином, что прольёт рассветом
На небесную скатерть опять разлука
Но помыслить пока не дают об этом
Причитанья листвы, а поверх ни звука

Кроет горы сиреневою эмалью
Чья-то грусть, пропавшая в этих долах
Что мне делать с колючей моей печалью
И с травою в широких вечерних полах?

Вновь не вяжутся с этою наготою
Одинокой и странной тоски утечки
Оставляю страницу как свет пустою
Ведь перечить нельзя воркованью речки.

+++

Грусть – как спасительная ретушь.
Бывает, спрятавшись за ней,
Души, отчаянная ветошь
Не тонет в злом болоте дней.

А не обманутому взору
О страстном горе говорит
Грусть, что неведома позеру –
Она веселием горит.

ПЕРВОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ КИЕВУ

Веков преодоленная стихия
Течет как Днепр – брат названный Невы.
Священный Киев нянчит Византия
Меж золотом и светом синевы

Пред взором расцвела не панорама.
Отрадою с Молитвой пополам
То голуби Андреевского Храма
Несут на крыльях славу куполам.

И в новый час полуночью лиловой
Здесь дышит мир, чьи помыслы не злы.
Мы, словно гости Византии новой,
Своих тревожных берегов послы.




ВТОРОЕ ПОСВЯЩЕНИЕ КИЕВУ

Обвенчанный мечтою с Византией
Жемчужный город тысячи церквей
Своею непреклонной славен выей,
Отвагою чудесных сыновей.

Свети жених Софии синеокий!
Истории исполнена казна.
Пусть страхи или нрав Веков жестокий
Перечеркнет одна твоя весна.

Я нового свиданья ожидаю
В горах, у моря, в северных лесах.
И голубей – твоих посланцев – стаю
Я узнаю в прозрачных небесах.

ПОСЛАНИЕ СВОЕМУ ВНУТРЕННЕМУ ОТШЕЛЬНИКУ

Есть святые на грешной земле места
Но к иному ты сердце свое готовь.
Ты в посте и пустыне искал Христа,
Он же – в Боли ниспосланной за любовь.
Птицы звонко, беспечно с небес поют,
Ты же волю о скалы свою разбил.
Пусть во имя спасенья отверг уют
Ну, а скольких ты сам сирых приютил?
Ты смирением страсти свои поправ,
Чтишь души одинокой глухую гладь.
От людей да искуса бежал стремглав,
Но поможет ли это за них страдать?
Есть святые на грешной земле места,
Чтоб над ними однажды увидеть высь,
В жажде всякой минуты узри Христа,
Смейся, плач, заблуждайся, люби, трудись!


+++

Все в мире скупом опустело.
В ревнивой к словам тишине
Распятое немощью тело
Стенает о прожитом дне.

Не преодоленное что-то
Мне шепчет лукаво: - Изволь...
Безмолвную словно болото
Я слушаю вязкую боль.

А разуму вновь не по нраву
Гримасы зажатых в тиски
Страстей, и минуты отраву
Пьет он эликсиром тоски.

И только одна избавленьем
Дарована мне меж людьми
Надежда безумным виденьем:
- Помилуй! Спаси! Обними...

+++

Стыдись, оракула треножник!
Ты в бормотании и в дыму.
Когда господствует художник
Открыто вечное ему.

Пророчества его строптивы.
Земель неизмеримых царь,
Он не одни разрушил Фивы
И создал не один алтарь.

Над ним земная длань не властна
Он предпочел ей неспроста
Войну иллюзий и соблазна
В прямоугольнике листа.

И все ж, не помышляя злого,
Судьбы он не развеет дым.
Судить творца вернется слово,
В толпе оброненное им.
 
+ + +
Памяти С. Курехина

Был один капитан. Ох, и ловко он шельмовал!
Так однажды продал он свой штурвал
Прямо в небо, чтоб он нам с небес святил
Капитан целый месяц на это гулял и пил.
А когда, подпевая мачтам, стонали во сне леса,
Капитан на тунику перекроил паруса.
Духом его, словно струнами Би Би Кинг,
Завладел вечно пьяный бес по имени свинг.
И пошел капитан в разнос — так и не нашли.
В эту пору вращалось солнце вокруг земли,
А корабль с тех пор он на гордый сменил рояль,
Только джаз его нас глухих не пьянил, а жаль.
Ведь меж клавиш проплыл, как разлука его фрегат,
Ярко ноты сверкали, да было не счесть карат.
К духам бездн и огня капитанский тот джаз взывал.
Был один капитан. Ох, и ловко он шельмовал!



+++

Коль мир – лишь странная шарада
В руках богов,
У их детей одна отрада – играть,
Из снов,
Черпая аромат шафрана
И новизны,
Мелодию ткать из тумана
И тишины.
Поэт, врываясь Дон Кихотом
Сквозь брешь времен,
Соленой кровью, горьким потом
вознагражден
За смелость источать спасенье –
Бальзам и яд.
За своенравное презренье
К плодам наград.
За то, что не просился слезно
На пир в миру,
За то, что принял так серьезно
Его игру.

+++

Послушай, как душа кричит,
Струясь в натянутые вены.
В ней ужас и позор сокрыт.
Предательства немые гены
Меня казнят, и в оборот
Испугом или наговором
Ночь жадная меня берет,
Не помня о рассвете скором.
И думаю, приговорен,
Что нет надежды между нами.
А ты навеяна, как сон
Была бродячими ветрами.
Послушай, как душа кричит,
Свет Божий высыхает тускло.
А кто отныне возвратит
Ей прежнее живое русло?





+++

Стынут неуклюжими мазками
Облака на голубом холсте.
Мы с тобою были облаками
В небе, только мы давно не те.

И достался ране – подорожник
А губам – соленый этот стих.
Будь благословен другой художник,
Что напишет небо для других.

+++

Указать на небо без причины,
Без пророчеств, жалоб и похвал,
Чтобы кто-то до своей кончины
Взор хоть раз от мира оторвал.

Боже! Что за музыка сквозная,
Светлою небрежностью Творца,
То ль влечет обетованьем рая,
То ль несет залетного скворца!

Словно жемчуг в раковине темной,
В желуде скрывающийся дуб, -
Контур неба красотою скромной
Нежен – простотою гордой – груб.

Стоит разогнуть тугие спины,
И в безликий день и час пути
Посмотреть на небо без причины,
Чтоб его на миг в себе спасти.

Пародия

Если пройденный путь
ты привык измерять шагами
Научись исходить из того
Что минуты тоже – часть пути
И когда стоишь вверх ногами
Ты проходишь путь.
Хоть с дорогою и не схоже
Стрелок движенье по плоскости
Циферблата
Словно аллюр лошадей
По сказочному манежу.
Ты бежишь вместе с ними
За датой мелькает дата.
Словно время скрепит зубами,
Шепча: - зарежу.
Ведь покой – это выдумка физиков
Или богов – не боле.
И возлежа на софе, мы
мчимся через саванну.
Да я знаю и сам, что нас не учили в школе
Как Гибралтар переплыть,
Забираясь в ванну.
Нет. Движение вовсе не жизнь
А скупая данность
Если дурацкий мотор и в планете спрятан
Значит, поможет, мой друг, вековая давность
Не прерывая бега стать временно лауреатом
Не знамо чего.
 Будет хитрым моё скольженье
Нагадит кому-то пегас, пролетев зигзагом.
Ты слышал: знакомый разум пришел в движенье?
 Кляксою присосался к рифмам словам бумагам.

+++

Ароматные прядки сирени,
Звонкий пир мошкары
И спокойствие чинное тени –
Все июня дары.

Слаще ладана дым от кострища.
Привкус яблочных чар.
Над сосновым уютом жилища
Хмурый облака пар.

И надеждами детскими греет
Летних дней частокол.
Где-то Август высокий седеет,
Вечной ношей тяжел.

Как десерт на богатом обеде
Вечер, только невмочь
 Ждать мальчишке на велосипеде,
Что уносится прочь.
 
+++

Ярко-красные жабры заката,
Вещих звезд серебристая чушь.
Синим окунем ночь сизовата
Заплывает в сонливую глушь.

Брось напрасные игры, подруга.
Эту ночь не пытайся поймать.
Холодна она, чтобы друг друга
Нам с тобою сильней обнимать.

+++
Ван Гогу.

Сквозь небо, изваянное мазками
Тревожной дрожью света и тоски,
Он молча смотрит, разведя руками,
И не находит искренней руки,
Что тянется к нему в ответ… и тщетно.
Труд снова горек, словно дым и хмель.
В его окно рассвет вплывает медно.
Опять его разобрана постель,
В которой сна не жди и не надейся,
Опять врезаясь кистью в полотно,
На кончике её – сознанье, бейся,
Чтоб молча вдруг воскликнуть: - Вот оно…
И ядовитой надышавшись крошкой,
Не предавая ремесло своё,
Пойти к молочным злакам той дорожкой,
Где ждет с тобою встречи воронье.
В морщинах есть бессмертия зачаток.
И пусть безумье укрощает нрав,
Душа оставит жгучий отпечаток,
Холст краской или кровью пропитав.


+ + +
 
Це-ло-вать… - Три бесконечных слога.
Таинство дыханья осязать,
Словно дар творения от Бога
Принимать, как милость – Целовать.

Точно по серебряной спирали
Млечного крупистого пути
В мирной тишине скользить к печали,
Будто неуместное: Прости.

Целовать – поверить в не смиренье,
В горечь Я, в неистовости Ты.
Это к небесам прикосновенье
Исповедью чистой наготы.

Этим звукам выучиться снова,
 Эхо их в смятенье отыскать.
На двоих делить четыре слова:
Целовать, ловить, любить, ласкать.

ДУХ

Не храню, не прошу тепла.
Словно хворост сгорю дотла,
В узком воздухе не остыну.
Ни в корысти, ни в ворожбе
Ничего не найду себе,
Вновь под Крест подставляя спину.
Что мне угли в твоей золе?
С ветром стелется по земле
Прах, слепому подобный змею.
Что мне клад? Заточенье. Ад.
Лишь пока отдаю - богат,
Лишь доколе дарю - владею.

ТЕБЕ

Как тысячеконечная печать
На сердце сжатом.
И никому из нас не выбирать,
Кто станет братом
Тебе, а мне страдалицей-сестрой
Сестрой безродной.
Вся жизнь грозит мне странною горой
Горой подводной...
Не протянуть рассеянной руки.
Легко и страстно
Пускай тебе смеются огоньки
Я гасну, гасну...

МАРИНА

Кистью ли Алой уст,
Прядью вороньей манишь, -
Цвет новой страсти густ.
В памяти белой канешь.

Стад неземных пастух,
Бедный распутный скромник.
Я не высокий дух,
Близкой любви паломник.

Будешь невечным днем,
Будто бы ливень сушу
Грудью кормить - огнем
Выжженный воздух - душу.

И под покров волны
Ляжет земля периной.
В свете немой вины
Будешь моей Мариной.

КУПАЛА

Ищу цветущий папоротник в парках,
А не в июльских молодых лесах.
Но здесь, в ветвистых изумрудных арках
Смешон запрет мечтать о чудесах.

А где-то поле говорит кострами,
В слепой туман плывут невест венки,
На берегу с нехитрыми дарами
Наперебой храбрятся женихи.

Листвой лукаво шелестит Купала,
В полях смешавший лихо смех и хмель.
Случилось то, о чем весна мечтала, -
И нынче весел возмужавший Лель.

Но позабыв раскаянье и кару,
В безлюдном парке, проводив закат,
Ищу я не сокровище, а пару.
Отныне дару молчаливо рад.

ВЕЛОСИПЕДИСТКА

Наездница стройна. Её скакун
На солнце щегольским сверкает хромом.
А вид её, едва ль не детский юн
Полоска лба не мечена изломом
Печальных дум. Как блики над водой
Мелькают резво белые колени,
Сильна спина осанкой молодой,
А под ногой, как в небеса ступени,
Лежат педали. Царственная грудь
Отсчитывает вечный такт мгновений.
И далеко течет дороги ртуть,
Мелькая белизной своих делений.
Непринужденно волей стройных ног
Невидимыми сделав цепь и спицы,
Она заставит думать: - Может Бог
Отметил облик маленькой царицы?
И пролетая за верстой версту,
Велосипед кузнечиком стрекочет.
Она живет и дышит на лету,
И словно бы судьбе в лицо хохочет.

+++

У купален летних в людный час
Свежесть среди зноя покупая,
Понимаем: все, что было в нас –
Только слабость да печаль скупая.

+++
Спасенье сном. Проклятье пробужденья.
В младенческой укроюсь слепоте,
Но разума безжалостны сужденья
Покуда жизнь – пощечина мечте.

Сквозь странное зеркальное двуличье
Мне виден страх, надежда, чистота.
Наивной речи щебетанье птичье
Послышится, и мне споет мечта.

Но беспощаден бледный день. Знаменья
Ложатся тяжелее серых плит
На плечи нам. Проклятье пробуждения.
И тишина пощечиной звенит.

ПОРТРЕТ

Фигура из под стеганого крепа.
Походка. Взгляд. Но дай же мне ответ:
Счастливым претворяться так нелепо.
Осилишь ли слепящий счастья свет?

Земляника

Земляника – лесные веснушки
И густой белены забытье.
Но рубцами берез у опушки
Снова светиться счастье мое.

Здесь мелькают случайные лики
И в листе небосвода сполох
И сладка благодать земляки…
Поцелуй и мучительный вздох…

+++

Свет. Нежности изогнутый виток,
И снова ослепляет наслажденье...
Создатель мой, ну, как меж этих строк
Я описать чудесное паденье
Невинных душ в котел желаний мог?
И трепет их, и вновь растущий крик,
И сон святой нашедших единенье...
Благослови, Господь, мое виденье,
Когда я тайну чистую постиг...

+++

Он был странен и прост, тяжек и суховат
В общем странные слухи глухие ходили
Он всегда говорил: разве я виноват,
Что хочу одного, чтоб меня полюбили.
Он от слова рыдал, как от боли зубной
Если слово рождало с другим сочлененья,
От бессонных ночей он развелся с женой,
Как одно ненавидел свои сочиненья.
Он шептал в темноте полоумной весной:
- Что же солнце зажечь в небесах позабыли…
Пропадал по субботам в проклятой пивной,
Но хотел одного, - чтоб его полюбили.
Он у паперти грелся не ради грошей
Наблюдал лица тех, кто молился киоту
 Он любил алкашей, уважал даже вшей,
С образов вместо пыли стирал позолоту.
Он кормил беспризорных детей и собак
Сочиняя им сказки на стенах парадных,
А горбатым был как вопросительный знак,
И водилась за ним туча дел неприглядных:
То пристанет к девице сомнительных лет,
К той, что старый приводит к себе многоженец,
Просто спросит: - Скажи, есть любовь или нет?
А она отвечает: - Отстань, извращенец!
То чужой кошелек отберет у цыган,
Да отдаст его серой рассеянной бабке,
А старуха в ответ: - ты чего, хулиган!
Это ж мой кошелек – и как двинет по шапке.
Видно тысячу раз уж спросили его,
Отряхнув всю одежу от въедливой пыли:
-Что ты делаешь? Он говорил: - Ничего!
Я хочу одного, - чтоб меня полюбили.
Как водились гроши, он жестоко грешил,
И слонялся по улицам слева направо
Он водился с мерзавцами с дрянью дружил
Но была как вода ему злая отрава.
И в объятьях паршивой подруги скупой
Он плевал на мечты, продаваясь уюту,
Но, проснувшись, метался, сражаясь с тоской:
- Ты, любила меня, ну хотя бы минуту?
И на улице вновь оказавшись, пропал.
Словно ни во дворе, ни в пивной не бывало.
Что поделать? Бродяги известный финал.
Да и кто же не ждал бы такого финала?
Но едва глядя на перспективу Креста,
Что по правую руку Спасителя вырос,
Узнавали бродяги лицо неспроста.
Неужели о нем пел нам в сумраке клирос?
Душегуб, любодейник, болтун, шалопай
Не отмеченный вовсе чудесным деяньем,
Прежде праведных всех унаследует рай
Одиноким и страстным своим покаяньем.
Чтоб на землю опять возвратиться грешить,
И молить о любви в безысходной печали
Сочинять, тосковать и с отребьем дружить,
Чтоб как прежде мы снова его не узнали.
Знаю, много подобных, имейте же хоть
Каплю зоркости в будничной серой коросте.
Поклонитесь (ведь их принимает Господь)
Каждой странности, слабости, боли и трости.
И услышите против веленья молвы
Тихий шепот, и грешные души застыли:
- Посмотрите сюда, я такой же, как вы,
 И хочу одного, чтоб меня полюбили.

+++

Позабыв о хлебной корке,
Припасенной на обед
Два мышонка в темной норке
Спят, до всех им дела нет.

Утащив кусочек сыра
Спрятав на десерт зефир
Спят, их тесная квартира
Что уютный, теплый мир.

Греть дыханием друг друга
В нежности сплетя хвосты,
Могут, не страшна им вьюга
И ленивые коты.

Два сердечка в пол обхвата
Нежно и легко стучат
Спят влюбленные мышата
Нет счастливее мышат.

Пусть судьба к нам грешным строже
Нет, ни славы, ни грошей
Я прошу… подай нам Боже
Счастья, что у тех мышей…

+++
Птица-Судьба

Посмотри: да мы с тобою одни...
То ли песню то ль петлю затяни,
Но над буднями меня подними,
Дай мне Слово, что владеет людьми.

Чаек хохот нам грозил над волной
Ты тихонько побеседуй со мной
Обо всем чего боялся не зря,
Только скройся вновь в клубах октября.

А чего ещё с зарею подашь,
Горя странного проверенный страж?
Молчалива Божьей Воли Раба
Неприрученная птица - судьба.

Что отмерено - нести тяжело,
Только тенью вновь застыло крыло.
Разомкнуть уста крылатой велю:
То ли песню затяни то ль петлю...

+++

Гордая сестра степного ветра
Черная наперсница страстей.
Что твоя задерганная Федра?
Ипполит, обманутый Тезей?

Пролитую кровь расцветишь страстью,
Тонкую зажав в ладонях нить,
Ты наделена единой властью:
Исповедать, воскрешать, казнить.

Дай мне жизнь одним своим дыханьем,
Иль всего до капли уничтожь!
Если вдруг повеет расставаньем –
Протяни свой яд, подставь свой нож!

Слышишь, дочь неистового духа,
Бьется свет моей мечты живой?
Счастье, клевета ли, оплеуха –
Принимаю все, что пленник твой!

+++

Не грызут свои сыр воришки
И в подполье не шуршат.
Мышки вслух читают книжки,
Чтоб угомонить мышат.

О морях и о походах
О разбойниках лихих
Рыцарях и сумасбродах
О каменьях дорогих,

О любви и о свободе
Об изысканной еде
Пишут в них, а злой погоде
Не достать мышей нигде.

Чутко навострили уши
И притихли сорванцы
Храбрость в тоненькие души
Заронили им чтецы.

Быстрые мышаток ножки
Отдыхали только миг:
- Папа, сладкие обложки
У твоих чудесных книг!

+++

Слова в волненьи пляшут бестолковом
Порой их смысл тайн иных темней.
Была любовь доныне только словом,
Что светлой стало плотию твоей.

Но чище слов и плоти упоенней
 Счастливое лишь на твоем челе
Молчание, что речи сокровенней
И слаще поцелуя в полумгле.

+++

Роптать не торопись: и ты не Бог.
А топи упований слишком вязки.
Не смоешь безразличия плевок
Слезами с безупречно белой маски.

И если ты во мгле молчать привык
Во власти безучастного смущенья,
Откроется костром из мирных книг
Чудесная эпоха просвещенья.

Вращая лживых мельниц колесо,
Кровь вспенится, и жребий свой бросая,
Толпа плюет в блаженное лицо,
Не помешаешь ей, себя спасая.

А сказано, что не спасется тот
Когда пред небом разойдутся горы,
Кто сердце от страстей убережет.
Ему и смерть не даст случайной форы.

Роптать не торопись: и ты не Бог.
Напрасно в мир слепые очи вперить
Стараешься, покуда ты не смог
Противясь тьме, страдать, грешить и верить.


 +++

Свернулся мир в моем дверном глазке,
Застыл гадюкой телефонный провод,
Нет повода поддакивать тоске.
Снег, осень, тишина – ничто не повод.

Не жду свой рейс, зевая в пустоту,
Иссякнет дней моих скупая квота.
За ширмой двое в аэропорту
Увлечены иллюзией полета.

Живу, запоминая те слова
Что мучает как впредь любовь-заика.
Их повторяя, двигаюсь сперва
От шепота до искреннего крика.

Все оживет со мной, меняя вид.
Вновь распахнутся двери перед нею,
И телефон унылый зазвонит
Секундой раньше, чем окаменею.

+++

Есть дар непревзойденной простоты:
Петь вслед ушедшим, улыбаться встречным,
Раскрашивать бумажные мечты
То золотым, то синевато-млечным.

И радугу рисуя на окне,
Пред хмурым небом запирая двери,
Надежды тяжесть не искать на дне
Покинутой души, не ждать потери.

Есть дар непревзойденной простоты:
Любить, не маясь, отдавать, не споря.
Не верить тем, кто говорит, что «ты»
Из эха счастья станет стоном горя.

+++
Кроме дрожи призрачной кругов,
Что растают разойдутся шире,
Ничего не изменяя в мире,
Кану камнем в омуте веков.

На мгновенье разбудить дано
Время одиноким звонким всплеском
Мне, чтоб вновь к другим чужим довеском
Опустится на глухое дно.

И застынет, суету браня,
На воде бесчувственною тенью
Жизнь, чужая странному движенью
Неизменна, словно до меня.

Но взлетит легко случайный вздох
Вечности, мгновеньем возмущенной.
Исповедь души моей прощенной
Будет слушать безначальный Бог.

+++
Молодым, – все жалеть и злиться,
А не прятаться по дворам.
Лавой истине их излиться,
Мир построить, разрушить храм.

Заискрится их страстью вера,
И сгорит в домовых печах:
Чья-то скорая злая карьера
Кто в героях, кто – в палачах.

И не выставишь им охраны
Не прознаешь ты их дорог
Молодым – открытые раны,
Молодым – нажатый курок.

+++
Лапти лебеди лебеда
На березовых тонких скрижалях
Черно-белых, прочти, когда
Станешь грезить о дальних далях

О заморских дворцах
О днях, бездорожных своих скитаний
О лукавых чужих купцах
 И о чуде чужих свиданий.

Сам под всеми дождями мок
Сам глотнул аравийской суши,
Но медвежий мой уголок
Только он и спасает души.

Хоть поёт свои песни Крит,
Манит блеском чудесный Пафос,
Только сердцу на век открыт
Черно-белых берез акафист.

Лебедь, лен, лебеда, любовь, -
Повторяю словарь недлинный
И стоит неподвижно вновь
Светлый холм – богатырь былинный.

И сияет один на нем
 Величаво тревожно строго
Как на храме седым огнем
Купол солнца во Славу Бога.

+++
Нежность больно бьется под кожей
И тебя не устанет звать.
Мне – прохладою непогожей
Одному в тишине дышать.

Что бессмысленно и убого:
Сердцу верить? Внимать уму?
Просто воздуха слишком много
Ты оставила одному.

Жизни, света и счастья – мало.
Жутко дышится и смешно,
Чтоб смиренье не унимало
Крик, летящий с небес на дно.

Нежность больно стучит под кожей,
Неподвижен застынет стыд.
Небо вновь под сырой рогожей
День истраченный приютит.

+++

Райских грез золотым одеялом
Укрывались, таясь от судьбы.
С каждым днем отзывался металлом
Тяжкий звон вездесущего «бы»

Если б слабые листья узнали
Кто коснется впервые земли
Неужели в холодной печали
Счастье это они бы спасли?

Если б ведал я чуткой душою
Час разлуки с тобой наперед
Неужели надеждой слепою
Излечить бы сумел твой уход?

+++
Леонардо знал: воздух черный…
А. Блок

Здесь повсюду он – воздух черный,
Воздух гибели, воздух зла.
Нераскаянный жгучий вздорный
Помнит темные он дела.

В нем, и ангельское молчанье
И улыбки слепых мадонн
С веком траурное прощанье
Самый выгодный черный фон.

Обещанье беды и смуты
Залило Леонардов грот
Слаб Давид, разорвавший путы
И кровав Себастьяна пот.

Обезглавленные святыни
И толпы оголтелой гам
Вам оставить сынам доныне
Черный воздух тяжелых рам.

Не трудись, а робей радетель
За изменчивые умы.
Смотрит странная добродетель
Из прозрачной картинной тьмы.

+++
Гори страданием, а мир наступит следом.
Страшись, когда покою нет помех.
В ком совесть не жива, тому и грех неведом
Свой собственный, неразделимый грех.

И вовсе ни к чему разыгранные драмы
И справедливость в лавровом венце
Ведь совесть от грехов нам оставляет шрамы
С предательской улыбкой на лице.

А мы обречены на крест свободной воли
Летим к земле и плачем на лету
И доверяя нас заботам чистой боли,
Приводит свет в земную темноту.

+++
Посиди у моей постели
И опять помолчи о том,
Как забыть этот мир хотели
Мы, свой сон называя дом

Оглянись на мою лампаду,
Что светила мечте немой.
Нет мне с долей безумной сладу,
Так побудь в этот час со мной.

Эти губы одно умели:
Трепет губ повторять твоих.
Посиди у моей постели.
Тесно в комнатке на двоих.

Притаюсь… это страшно, знаешь
Шевельнуться едва, и вдруг
Вздрогнешь ты и опять растаешь,
Испугавшись дрожащих рук.

РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Так без пробелов, не щадя чернил,
Сто тысяч раз припоминаю облик
Один лишь твой, да только в том и подвиг,
Что сердца своего не уронил
Тебе в ладонь, и не рыдал безумно,
И о любви своей не голосил.
Среди твоих друзей довольно шумно,
Скрываться в шуме том хватает сил
Пока ещё… Какая оговорка!
Меж именами вновь встает дефис.
Вот самая крутая в мире горка,
И я с неё лечу как в детстве вниз!
А не мечты ль одни к тебе манили?
Великодушно их простила ты.
И аромат осенней прелой гнили
Вдохну теперь я запахом мечты.
Как вовремя ты горе разбудила.
Встряхну я обалделой головой.
Конец признаньям! Кончились чернила!
И ускользнул от слова облик твой!

+++

Вновь походкой той несуетливой
В дом, где вряд ли поселится тишь,
Я войду. По улыбке тоскливой
Среди всех ты меня отличишь.

Зная твердо искуса науку,
И уняв безответную дрожь
Ты возьмешь мою слабую руку,
Как впервые ко мне подойдешь.
Никого в своем сердце не носишь,
Шут равны пред тобой и злодей.
Только взглянешь, и точно не спросишь
Почему мной пугали детей.

Гордо бледные плечи расправишь
Так пантера готовит прыжок.
Спеть недолгую песню заставишь
Глупой страсти проклятый рожок.

Не узнать твоих тайн незавидных
Только краткою лаской прильнуть.
Слов не помня пустых и обидных
Мне подарит пожар эта грудь.

Если станет мечтать мне теплее,
То на пару часов и ночей,
И от боли опять околею
И душою и плотью – ничей.

Всех, кого позабыть ты хотела,
На мгновенье во мне оживи.
Что ж, спасибо, у нежного тела
Я похитил хоть каплю любви.

Так к чему в этой ночи никчемной
Умиляюсь пылающим льдом?
В мир вторгаясь душою бездомной,
Я оставлю мучительный дом.

 Ни грядущего нет, ни былого,
Если крови попробует ложь.
Ты меня незнакомого снова
Как впервые за руку берешь.