Прозрение
входил под своды галерей,
и было мне ужасно плохо
от необузданных идей.
Я был печален, очень бледен
и озадаченный немел,
на озаренья был я беден
и на раздумья был несмел.
Мне по душе была скульптура,
её монументальный мир.
Не принимал я Генри Мура,
народный Томский был кумир.
Тоталитарная эпоха
с партийной верой в коммунизм
нашла во мне святого лоха,
влюблённого в соцреализм.
Округло мыслил я и гладко
и не пересекал морей,
и стало горестно и гадко
мне от ущербности моей.
Вникал я в хитрые детали
и в бесконечность уплывал,
и образы вокруг витали —
те, что в себе я убивал.
Остроконечными углами
вонзались в грудь мою шары,
и над сознания углями
взрывались странные миры.
Голландский незнакомец Эшер
всю душу мне разворошил,
и понял я, что был я грешен,
тем что, как Эшер, не грешил.
Поток фантазии ребячьей
с его гравюр в меня хлестал,
и понял я, что был я зрячий
и что слепцом отныне стал.
1980–2006
Свидетельство о публикации №106111402338