из воспоминаний молодого человека

Она жила, где-то там, где кончается скучный серый город, где множество бухточек и бесконечные полосы железнодорожных путей превращаются в сплошную грустную мрачно-серую массу; жила со своей старой бабушкой, которая отчего-то выходила по утрам на дорогу и всё смотрела, смотрела куда-то вдаль. Они проживали обычно, как все, вот только люди они были особенные… Она обычно просыпалась часов в 10 и долго лежала в кровати, смотря в приоткрытое окно; устремляя свой взор, через мутное стекло, на далёкое, казавшееся бескрайним, небо. И взгляд её был такой особенный, такой мягкий и заботливый, будто она любила свой старый ветхий домик в самом конце города, свою тихую, спокойную, размеренную жизнь и свою старую бабушку. Она всегда ходила тихо, не спеша, как-то плавно и мелодично двигалось её тело. Она часто гуляла в лесу, редко ходила с кем-то из сверстниц и уж совсем редко, почти никогда её не видели с мужчинами. Ей было 19, хотя мало кто знал о её возрасте. Никто не называл её по имени, всё это, при взгляде на неё, казалось глупым и лишним. Она не любила много говорить, а если и говорила, то только о чём-то размытом, не конкретном, будто не хотела никого обидеть, они ничего не выделяла, всё для неё было одним целым, будто она видела весь мир, всё, что есть в нём. Когда говоришь с ней, то кажется, что она намного старше. Её глаза смотрят на тебе так, будто она знает тебя целую вечность. Но она не любит смотреть долго на людей. Отчего? Не знаю… Я вообще мало знаю о ней. Не знаю даже её имени… Я помню её руки. Они как-то по-особому полюбились мне. Всегда такие тёплые, ласковые и такие заботливые, даже нежные, но робкие. Она никогда не давала мне обнять себя, всегда улыбалась. Только однажды я видел её грустною. У неё были светло-каштановые волосы, слегка вьющиеся на концах. Она любила разбросать их по плечам. Хотя, скорее не она, а ветер. Он любил её; часто она говорила мне, что любит ветер, но только тёплый. Тот, что, затерявшись в густом лесу, бродит между деревьев и обдаёт усталого путника своим неожиданным дуновением. Однажды я взял её за руку и спросил о том, как ей живётся, что она хочет от жизни. Помню, что тогда она впервые улыбнулась печальною, но ласковой улыбкой и, вынув свою руку из моей, молча поднялась и ушла. Я не мог догнать её, не знаю почему, но мне казалось это бесчеловечным насилием, тиранией по отношению к ней. Любое прикосновение, которого я видел, она не желала, я старался избежать. Мы любили молча смотреть друг на друга. Я брал её за руку, и мы садились на гладкую землю, на той самой поляне, на которой я стою сейчас. Ей нравился тот самый старый дуб, до ветки которого дотрагиваются мои пальцы сейчас, столько времени спустя… Как же она любила эти места! Наверное, больше всего на свете! Хотя, откуда мне знать? Мне трудно вспомнить, о чём мы говорили. Ей нравилось говорить со мной. Однажды она сказала мне об этом и, это было равносильно тем трепетным словам любви, что сказала бы любая другая девушка, но не она. Я понимал её, понимал, что, сказав их, она убьёт себя. Больше всего, мне кажется, она боялась цепей, клетки, заточения. Пусть даже в чувствах… Ей было страшно пристраститься к чему-то, полюбить… Когда мы прощались, она становилась холодной, но почему-то улыбалась ещё радостней, ещё счастливее. Лишь глаза выдавали её, она не любила прощаться, но вся жизнь её была одним долгим, длинным прощанием. Да, она была особенной девушкой. Я ни в чём никогда не клялся ей, а всем другим обещал много и ничего не выполнял, нет, я был искренним, просто я ошибался в себе, а ей я ничего такого не говорил, а теперь вот стою здесь и думаю не о тех, а о ней. Вы думайте, моя жизнь скучна? Нет. У меня есть семья, дети, увлечения, пристрастия, друзья. Всё, как у обычного человека. У обычного,… а она была необыкновенной! Она всегда выходила ко мне, когда я, стоя под окном, звал её гулять. Лишь один единственный раз она не вышла ко мне… Я грустил без неё, но не так, что мне было скучно, а, будто у меня отобрали самого себя. Я не мог найти себе места, старался увлечь себя работой, да чем угодно! Лишь бы дожить до следующего дня, когда она вновь улыбнётся мне и скажет своё тихое, доброе: «Здравствуй!» Будто я никто для неё, будто я обычный прохожий, а в тоже время, она, как я сказал, никого не выделяла. Просто она не хотела никого обидеть. Она подарила мне множество долгих минут своей жизни. То время, наверное, было тем самым жизненным отрывком, который хочется вспомнить один единственный раз в жизни, но именно вспоминая его, понимаешь, что значит вся твоя жизнь. Наверное, я выражаюсь как-то отрывочно, образно, но про неё я не могу говорить иначе. Ещё мы любили ходить к неглубокому мутному озеру на опушке леса. Она любила опустить ноги в воду и сидеть на берегу до тех пор, пока я наговорюсь. До тех пор пока не наступит тихий вечер, пока за спиной не застрекочут кузнечики и весь лес охватит необычайная музыка. Ей нравилось собирать полевые цветы, она приходила домой и ставила их в воду. Всегда, когда она срывала очередной цветок, на лице, в глазах её появлялась скорбь, но улыбка всё же не сходила с её уст. Я любил наблюдать за ней, когда она смеётся, когда что-то доказывает или настаивает. Она вообще редко была эмоциональной, но когда это всё-таки случалось, она вся будто становилась ещё более прекрасной, ещё более совершенной в моих глазах. Всё её тело преображалось от этих эмоций. Я помню то утро, когда я видел, как она просыпается. Эта был один из последних дней, которые мы провели вместе. Она как-то робко посмотрела на меня, закрыла глаза, а, открыв их, улыбнулась и провела своей рукой по моей щеке. Тогда, я тоже улыбался, но на моём лице было счастье, а она была печальна. Она, будто знала о том страшном расставании, которое ждало нас через несколько дней. Она всегда была нежной, но в те часы, что-то особое появилось в ней, что-то чудесное застыло на её лице и не исчезало до самого нашего прощального взгляда. Помню, что первое время, мне было как-то тяжело смотреть на то небо, на которое, должно быть, где-то далеко смотрела и она. Но постепенно, я перестал думать о ней. Лишь изредка. Когда проходил мимо её старого пустующего дома или когда один гулял в лесу. Даже сейчас, мне не важно знать, как её зовут, и я не клянусь, что буду помнить её вечно. Да и то, только потому, что мне не нужны клятвы, я и так буду…