Я помню, в Питере гулял...

На Колыме, где под ногами самородки,
Там, где туманом землю скрыло навсегда,
Не видел я ни хитрых баб, ни горькой водки,
И от любви меня судьба уберегла.

Но как-то в Питере, однажды расслаблялся-
Хорош собой, здоров как бык и при деньгах,
И если кто-то мне, ехидно улыбался,
Он от удара не держался на ногах.

Вот в ресторанчике, где места было мало,
Богатым мальчиком сидел я у окна,
Здесь всё чужое и всё тихо раздражало -
Фуфайка мне, в сто раз роднее пинжака.

Сюда вошла ты, словно фея, в дым табачный,
С каким-то финном старым, нудным и в очках,
Вполне возможно, день с утра был не удачный,
Зато под вечер счастье прыгало в руках.

Ты с ним по-фински говорила очень мило,
Но взглядом томным обжигала лишь меня,
И я подумал, как бы финна слить на мыло,
Что бы ласкать тебя до самого утра.

Его, чуть позже, за грудки подняв легонько,
Сказал - прости, братан, тебе не повезло!
Скандал не нужен был и он, икнув тихонько,
Трофей свой бросил, европейцам всем назло!

Тонул в шампанском наш уютный балаганчик,
Я по деньгам ходил, как будто по ковру,
Не буду врать – я не дешёвенький обманщик,
Но мне казалось, что всерьёз тебя люблю!

И я смотрел на грудь твою, как на награду,
Кружил мне голову пургой любовный хмель,
И вот когда мы нарезвились до упаду,
Понятно стало, что пора уже постель!

Я всю ласкал тебя горячими губами,
И всю хотел пройти с начала до конца,
Как вдруг нащупал у тебя между ногами,
Два очень маленьких…. мохнатеньких … яйца!!!

Я бил «любовь свою» жестоко, но не долго,
В глаза не мог смотреть больному подлецу!
И с чувством полностью исполненного долга,
Ногой ударил гаду, прямо по …. Ну, блин, народ! … Ну Ё…

На Колыме, где под ногами самородки,
Там, где туманом землю скрыло навсегда,
Не видел я ни хитрых баб, ни горькой водки,
И видеть их, совсем не хочется … пока.