Chilled to the bones. Cold to numbness. Frozen to

Плоти нанизаны на органные трубы,
которые выныривают из разодранных ртов трупов.
Когда мои пальцы пляшут по клавишам –
мертвые поют в небеса.
Услышьте…

Стужа причесала льдами всклоченные реки,
Снегири до крови исцарапали снегами грудь.
В белую зеницу одноглазого калеки
Суживалось солнце, от земли пускаясь в путь.

Kokainовым nigredo воздух пышет, дышит.
Белое и чёрное загадочно слились в одно:
Чистое, сверкающее и к истокам ближе –
От nigredo сонно, от cocaine пьяно.

Арлекины
Марлей спину
Укрывают;
Трубодуры
Трупов, урны
Воспевают;
Распадались
Краски. Стали
Все белее.
Все аллеи,
По которым
Ходим с феей,
Чуть мертвее.

Бледносинее тряпьё небес задумчиво застыло;
Стирано до хруста белоснежных простыней.
Братские сугробы завалили братские могилы.
Намертво мертво всё, даже я себе кажусь мертвей.

Пар дымится изо рта – курю мороз и льдины
Раздеваются деревья, одеваются в меха поля.
Греются пушистые по дуплам. По кореньям длинным
К ним сочатся мертвецы и просятся: «Пусти меня».

В час, когда покинешь свой уют с камином утром рано,
Выйдешь в лес, услышишь треск стволов и гул ветвей. -
Это музыка моя гуляет, песня моего органа,
Трубы чьи проткнули органы нанизанных людей.