Микрофон

 Микрофон – это я.

 Я – это микрофон.

 С детства у меня засел в голове вопрос: вот люди стоят перед микрофоном, говорят, говорят, а он сам-то что в это время думает?

 Этот вопрос неотступно ходил за мной. Я мечтал: настанет день – и я донесу до мира эту тайну: что думает микрофон, когда в него говорят. Я внутренне готовился к такому будущему. Я много читал. Я изучил устройство микрофона. Я спрашивал людей, что они чувствуют, когда стоят перед микрофоном. Почти все отвечали, что волнуются.

 Это преображение произошло совершенно незаметно, почти случайно. Просто я так сроднился с тем, что мне предначертано быть микрофоном, что, в конце концов, стал им. И в день, когда меня впервые вынесли на сцену в виде микрофона, я тоже волновался.

 Когда ко мне подключили ток в первый раз, это было страшно. Я завопил, с ужасом представив, как я погибну от замыкания. Но электрик был опытным человеком:

 -Чего эта бандура так скрежещет? – спросил он. – Выключить надо было звук!

 Я надрывался молча.

 За пять лет службы моим самым ярким впечатлением стал новогодний концерт. Что-то я до сих пор вспоминаю с грустью, что-то – с отвращением, но так или иначе – с надеждой, что ТАКОГО больше не будет. Тогда я впервые почувствовал, что это значит – быть микрофоном.

 Меня долго наряжали, обмотали серебряными нитями и надели на голову серебряный колпак. Я едва видел сквозь него, к тому же он был мне не по размеру и сильно жал. Я сопротивлялся, пока его надевали, я скрипел, как мог, вскоре мне стало жарко, но кому до этого было дело? Кто послушает микрофон? Оставалось ждать.

 Меня вынесли на большую сцену и поставили посередине, близко к краю. Как человеку интеллигентному, мне, сами понимаете, было непривычно стоять к залу спиной. Поэтому я долго пытался развернуться, особенно когда артист позволял. Есть, знаете ли, некоторые артисты, они не умеют обращаться с техникой, которую можно переносить с места на место. Она у них вечно вертится в руках. Но, даже если я поворачивался, то почти ничего не видел. Эти люди, которые не умеют обращаться с техникой, они пытаются свой недостаток спрятать за всякие резкие жесты, рывки, поэтому, стоило мне повернуться к залу левой
стороной, как меня тут же разворачивали на 180 градусов. В результате у меня началось головокружение, а здесь уж не до наблюдений.

 Позже на сцену вышла девочка. Она была маленького роста, но петь ей хотелось именно в меня, хотя поблизости стоял еще один микрофон, меньшего размера, и кто ей запрещал петь в него? И тогда меня согнули, почти пополам, и теперь я стоял к зрителям уже даже не спиной, а чем-то, что ниже спины. Вообразите, что должен чувствовать интеллигентный человек, если его поставили спиной к залу и согнули вдвое? Я пытался протестовать, из моей груди вырвался хрип, но зал засмеялся, а меня постукали по голове, и опять я покорно стоял, и от моей макушки отражались английские слова.

 Когда праздник вошел в кульминационную стадию, какой-то человек, выскочив на сцену, схватил меня, распрямил, поднял в воздух и долго бегал со мной по сцене. Что он пел, я не помню, уж очень сильно кружилась и болела голова, к тому же он резко потрясал мной в воздухе, носил меня на одной руке, тесно прижимался ртом к моей голове и, в конце концов, упал к моим ногам, обессиленный. Я взирал сверху вниз на его бритый затылок и обнаженную, залитую потом спину, после чего мне стало дурно, я упал поверх человека, он завопил, и меня в спешке унесли со сцены.

 Этот концерт не был единственным. Меня постоянно отдают в руки тех, кто сгибает меня пополам, опускает вниз головой в зрительный зал, чтобы разъяренная толпа орала приветствия и одобрение кумиру. Боже! как я всякий раз пугаюсь, что этот человек уронит меня, и толпа будет топтать меня, топтать, топтать, - какой это ужас, даже если только подумать об этом! Потому что они, не видя, могут затоптать человека, а здесь – какой-то микрофон… Люди! Они даже не знают, что я когда-то тоже был человеком, но у меня даже крови не осталось, и, если станут топтать, я буду только хрипеть и скрежетать зубами от боли. Как же они не могут понять, что у вещей тоже есть душа, что этот скрежет – это ее крики, а не вставленный не в ту розетку штепсель? Если я выйду из строя, меня выбросят на свалку…

 Вот об этом я думаю теперь, когда я микрофон и когда в меня поют и говорят. Я не обращаю внимания на слова и стихи. Я только думаю, почти молюсь: пожалуйста, осторожнее!


17 апреля 2002 г.