За славой!

Приятель мой прославиться решил!
Недолго думая, как их достичь –
Заманчивых, заоблачных вершин,
Где с давних пор гнездится эта птица,
Не каждому дано так устремиться,
Чтоб перья слету у нее остричь –

Издать собрался книжечку стихов!
В ней, словно на параде встанут в ряд
Прекрасные плоды его трудов.
И рифмами заточенные строчки
И запятые, и тире, и точки...
Уж тешил сердце будущий парад.

Издать-то можно -- было б, чем платить.
А, верно, было, ибо он уверен,
Что запросто откроет эти двери,
Где будут почитать его и чтить.
А может быть, ну чем не шутит черт,
Какой-нибудь чудак стишок прочтет!

Уже он видел этот «самиздат»,
Поклоннику подписывал свой томик
Страниц примерно в триста пятьдесят,
И сердце тешил радостной истомой,
Что вот же, одному ему из всех
Достался замечательный успех.

--Но где стихи, где воинство его?
Без армии и генерал бессилен!
Так что же делать – нет ни одного!..
По пустякам не стоит горевать,
Не боги ведь горшечниками были,
И Ян к столу скорее – сочинять.

«О, белизна бумажного листа...
Нужны или наивность, иль отвага
Для первого пятнающего шага...» -
Так мудрый Солоухин написал.
Наш Ян, не зная мудрости и страха,
Как раз годился для таких похвал.

Без трепета берет он чистый лист...
С чего б начать? О, голова пустая,
Все думу ждет, а там лишь ветра свист...
Вдруг, встрепенулся, бодро начертал,
Красиво, посреди строки: «Рубаи»,
Вздохнул и вновь надолго заскучал.

Мучительны поэзии ростки.
Блуждает Ян осоловелым взглядом
И думает: «Да пусть я буду гадом,
Когда не напишу хотя б строки!».
Весь день сидел, измучился, вспотел,
Но Музою, увы, не овладел.

В шкафу его пяток случайных книг.
Тиснением, красивым коленкором,
Сохнутом, Яну дареная Тора,
Была для глаз приятнее других.
Но в мудрости ничуть не уступая,
К ней прислонилась книжечка «Рубаи».

Подходит к шкафу Ян, берет Хайяма
И открывает книжку наугад,
Читает, сокрушается: «Ах, мама,
Наверно, все же сын твой будет гад!»
На стол бросает книжку, чуть не плача.
А за окном играли «Кукарачу»,

Как будто над поэтом веселясь.
Потом тенОр запел про Риголетто.
Но все ему мешает, все бедлам
Ах, Муза, Муза, сжалься над поэтом!
И вдруг, о радость - строчка родилась:
«Пошел бы ты, Хайям ко всем ....»

Как счастлив стал и как собою горд.
Пришел ко мне и говорит: «В натуре,
Я так не перся от литературы,
Покуда сам не сочинял стихов...
Но ты ведь раньше начал сочинять,
Так помоги мне книжку написать»

Ах, Пушкин, Пушкин! Помню, ты учил:
Не продавайте, братцы, вдохновенье!
А лучше рукопись... Да кто ж ее купил?!
Писал бы я про «Чудное мгновенье»,
Тогда конечно – не было б проблем...
Но мы не выбираем наших тем,

Они приходят сами по ночам.
Но что бы тема не ждала под дверью,
Не надо двери на ночь запирать.
Уйдет к соседу – не закрыто там
И станешь плакать над своей потерей,
И локти незажившие кусать.

Как ни печально признаваться, но
Неприхотливой оказалась Муза –
Напялила обличье, а оно…
Судите сами – и усы, и пузо,
И руки не чисты, и ум не чист,
И рот неполнозуб и не речист.

Пришло – сидит и требует стихов,
И зубочисткой дырку ковыряет.
Каких успел я натворить грехов,
Что муз таких Судьба мне посылает?
Но выбор сделан, – если б даже тать
Мне заказал, и то бы стал писать!