Крысиный король. Сказка для взрослых

Крысиный король.
Сказка для взрослых
 
Навеяно балетом П.И.Чайковского
«Щелкунчик» в постановке Михаила Шемякина


В государственном театре
– карнавал.
Приурочен к звонкой дате
званый бал.

Он откроется спектаклем
гран-гала,
по Мышковскому – Мышакин,
o-la-la!

У подъезда стало тесно
от зевак,
ведь любому интересно
видеть, как

прибывает в лимузинах
весь бомонд,
и позирует картинно
звездный сброд.

Это, впрочем, лишь статисты,
гиль и тля,
записные юмористы
короля.

Вот и он: охрана в сером,
в сером – сам,
улыбаясь лицемерам,
по рядам

он стремительно проходит,
мил и прост,
и змеится вдоль прохода
тонкий хвост.

В шкурке бархатной и гладкой –
«Как хорош!» –
шепчут ближние украдкой,
пряча дрожь.

Алый занавес раздвинулся –
и вот
в мышьей маске балерина
чинно ждет,

когда с длинными усами
кавалер
ее вскинет вверх ногами
на манер

отвоеванной добычи –
и умчит
за кулисы, как обычай
им велит.

(Героиню кличут Мышей,
и она
при поддержках еле дышит –
так нежна,

но зато отменно крутит
фуэте,
так что в целом ее труд
на высоте)...

Пляшут суслики на сцене
и сурки,
хоть сурок в дивертисменте
не с руки.

Про него другая песня,
ля минор,
где о нем ведется лестный
разговор:

дескать, верен и покорен
мой сурок,
только слишком уж прожорлив
тот зверок…

Белых мышек прибежал
кордебалет,
будто вышколил Бежар их
в цвете лет,

а вскормили Баланчин и
Петипа –
абсолютна дисциплина
этих па.

Ждут героя. Только где же
храбрый принц?
Может, схвачен как мятежник –
меж столиц?

На дуэли и на шпаги
строг запрет,
хоть ристалище отваги –
лишь балет.

И, махнув на горе-рыцаря
рукой,
героиня согласится
стать женой

театрального, но всё же –
короля,
и Мышильдой назовётся –
вуаля!...





2.

Пуще прежнего бушует
карнавальный
вал.
Увлеченный зал не чует:
перелом
настал,

в громовых раскатах tutti –
грозовой
пожар,
и сейчас такое будет –
сгинет
мал и стар…

Молчаливый невидимка,
дирижер
даст знак –
и изменится картинка
прямо
на глазах:

свист пронзительной пиколки
над разливом
арф
сдует мышьи треуголки
и лишит всех
чар

повелителей
того и этого
миров:
и элитных,
и балетных
сонмы
грызунов.

Встанет вдруг,
зашевелившись,
весь
партер,
плотной грудой
устремившись
на пленэр.

Во главе с его величеством
крысиным
королем
через сцену просочится
свиток свит
в проём,

за которым – черный бархат
неизбывной
Тьмы,
а вдогонку – на литаврах –
лейтмотив
судьбы…


3

Всё. Закончилась премьера.
Сполох люстр.
Спит старик в глуби партера.
Перед – пуст.

Чуть погуще – в бельэтаже,
лишь балкон
не почувствовал пропажу –
там битком.

С облегченьем видишь лица:
весь народ
не успел в мышиный влиться
хоровод,

присягнув душой на верность
грызунам:
– «ваша крысость», «ваша серость», –
ну их в хлам!

Только страшно: вдруг, покинув
наш театр,
жуткую узрим картину:
город – взят,

и единственное место,
где их нет, –
тесный круг вблизи оркестра,
чей секрет

непосилен для разгадки
серым сим:
мусикийские порядки
вчуже им,

ибо магия аккордов
(то не чушь!)
отшелушивает корки
с наших душ

увлекая бесов в бездну,
плесень – в прах,
и высвечивая честно
боль и страх.


4


Коль напасти той повтора
не хотим,
к оркестровой яме взоры
обратим.

Не окрысился, как видим,
дирижер.
Он – герой, трибун и лидер
с неких пор.

Величавый, он подобен
статью – льву,
словно Вагнер и Бетховен
в нем живут;

интеллектом Баху равен,
щедр как Лист,
он почти что богоравен,
наш артист!

Его палочка – рапира,
властен жест,
он любого дезертира
взглядом съест.

Вот его-то и поставим
королем.
Ну, а танцы…
Спляшем сами.
Как смогём.