Ворон печальный ужин...

Хотели тела моего отпробовать в глуши,
и вороньё слеталось, будет пированье…
Они купили новый саван за гроши,
и в их зрачках я вижу смерти ликованье…

Ну, что ж, начнём с корней волос совсем седых,
да растревожив суть существованья,
вперёд пропустим птичек молодых,
пускай клюют мои последние страданья…

Уже наелись, нет… так в чём беда;
мы продолжаем наш печальный ужин…
Вот мой язык, - он, как протухшая вода;
его возьмите, ведь теперь он мне не нужен…

Я им без умолку по прихоти болтал,
и говорили; - У него язык подвешен…
Любимым лгал и в сети злые завлекал;
хотя снаружи был наигранно безгрешен…

Теперь к глазам… о, да, друзья мои…
Вот уж они то погуляли на раздолье;
и видели такое в наши дни,
что не упрятать даже глубоко в подполье…

В них отразились и любовь, и смерть,
и день, когда на крест всходил Сын Божий…
Осенних листьев золотая круговерть
да ветерок, на шёпот ангела похожий…

А что же нос… Его б не позабыть…
Он надышался вдоволь ароматов…
Он знал, как бьют и как умеют бить,
на родине пьянчуг и смачных матов…

И лишь однажды удалось ему вдохнуть
цветенье розы в колумбариях богемы…
Он так устал, что вдруг прилёг там отдохнуть
и стал писать пространные поэмы…

К моим губам, ворона, не коснись…
Их целованьем дева чистая ласкала…
И не вертись, ты слышишь, не вертись
и не хрипи с подобием шакала…

Я знаю, сладок мёд прикрытых губ;
на них ещё тепло её хранится…
Постой-ка, ворон, перелягу я под дуб;
осталось мало вашей стае веселиться…

Осталось сердце и клочок живой души;
но, правда, первое давно уже не бьётся…
А что душа… давно в загадочной тиши…
Ей там гуляется и сладостно поётся…

Хотели тела моего отпробовать в глуши,
и вороньё слеталось, будет пированье……