Небесный терпкий мёд

Валерий Клебанов



Небесный
терпкий мёд





Избранное







Сочи
2006







УДК 882
ББК 84 Р6
К 48
К 48 Клебанов В. З.



Небесный терпкий мёд:
В. З. Клебанов – Сочи: ГУП «СПП». 2006. стр.


В новый сборник известного сочинского и кубанского поэта, члена Союза писателей России, лауреата Всероссийской литературной премии им. Александра Невского «России верные сыны» Валерия Захаровича Клебанова вошли избранные произведения из тринадцати ранее изданных им книг, представляющие почти все поэтические жанры, в которых автор успешно проявил себя, завоевав заслуженную популярность в городе и крае.


Книга издана авторской редакции.


Автор выражает благодарность за помощь в издании книги
заместителю генерального директора ТК «ЮГКУРОРТСЕРВИС»
С. Ю. Кононенко
депутату Законодательного Собрания Краснодарского края
 А. В. Горбунову

главе администрации посёлка Лоо

Куляну К. О.

УДК 882
ББК 84 Р6
 © В. З. Клебанов



















I







И жизнь обычная дана…



ЛИРИЧЕСКИЕ ВОСЬМИСТИШИЯ






















БОЛЬ, НАДЕЖДА И ЛЮБОВЬ

«Поэтами становятся люди жизнелюбивые, остро, до боли чувствующие жизнь… Всё, что пишет поэт, проходит через его «я», через его сердце».
Словно о моем земляке и добром друге Валерии Клебанове, стихотворце с тонкой, ранимой душой и благородным сердцем, сказал эти слова его коллега, монгольский поэт Б. Явуухулан.

Что-то в моём творчестве
слишком много боли.
Видно, время топчется
на больной мозоли…
Боль за родную Россию, за судьбу обездоленного народа, за будущее молодого поколения, тревожные размышления о разных аспектах нашей непростой жизни, о высокой и трагичной миссии поэта… Это и многое другое находит талантливое отражение в стихотворных миниатюрах Клебанова. Поражает разнообразие волнующих его тем.
Чеканные строки лирики наполнены яркими образами, неожиданными сравнениями, аллитерациями, то есть теми выразительными средствами, без которых стихи – не поэзия.
Меня как художника особенно радуют такие находки:
«покуда с гор тяжёлых туч не двинулись плоты»; «дуновенье прохлады развесило разноцветные флаги, как флот»; «белых хлопьев бессонные хлопоты»; «похож на чёрный иероглиф безлистый куст»; «белый взрыв расцветшей груши»; «мне больно видеть, как погоны летят с разжалованных лип» - и так далее, и так далее…
Картинки природы, пейзажные элементы для автора не самоцель, а средство образного воплощения раздумий, глубокого чувства, переживания:
«морозно блестят созвездья на лезвии декабря»;
«море пахнет остро, как карбид, водяной травой тысячелетий»;
«тихий, трепетный сумрак в саду – словно облачко чьей-то души»;
«а звёздный свет дрожал на голых рельсах, раздавленный колёсами судеб»;
«как медлит лист, расставшийся с листвой, задумчиво описывая петли»;
«приходят холода на бреющем полёте, отчаянно плеща по крышам и плащам»;
«почти не осталось лета в корявой коре коряг»;
«упираясь в мокрый ветер чёрным парусом зонта»;
«и края души, как отмели, зарастают камышом»;
«день проплыл мимо окон, что окунь, в серебристых чешуйках дождя»;
«но разве зря душа, как парус, взвилась над лодкою судьбы»…



В подобных примерах (а я готова цитировать до бесконечности!) зримость образов зачастую неотделима от их звукового оформления, а всё вместе находится в органичной связи с содержанием стихотворения, его основной мыслью.
Кроме того, включаемые в поэтическую ткань стихи о природе, образно сочетаемые с житейскими элементами, отличает редкая авторская наблюдательность: «всё больше жёлтой седины в кудрях берёз»; «о себе нам напомнила осень беспокойным круженьем стрекоз»; «пускай, расплавленная зноем, лениво рябью шевеля, морская синь встает стеною там, где кончается земля»; «уж небо закатом набухло, и тучи желты, словно йод, а сонная бухта, как буйвол, прибрежную гальку жуёт»; «и толкуют, что дождик надолго, меж собою пупырышки луж».
От некоторых пейзажных стихов Клебанова веет прямо-таки левитановской грустью; другие содержат глубокую философскую мысль, иногда щемящую, как в фильмах Андрея Тарковского: «В лохматых тучах неба край за лесом. Косой амбар, архитектуры пик. И плачущий заржавленным железом забытый путь, упёршийся в тупик».
Своеобразие и неповторимость поэтического голоса Валерия Клебанова, не раз отмечали авторитетные знатоки и ценители.
Через многие стихи проходит тема любви к многострадальной Родине и вера в ее возрождение, она неотделима от исторической памяти, от благодарности великим предшественникам: «Во мгле Вселенной Пушкин для России – её опознавательный огонь»; «Нет, дай вам Бог родиться Лермонтовым, хоть в мире нет страшнее счастья, чем разбивающимся демоном над человечеством промчаться!»…
Чиста и трогательна любовная лирика Клебанова. Здесь хочется адресовать читателя к таким стихотворениям, как «Стихия женщины…», «Ты уснула, свернувшись в калачик…», «Этот день, как подарок небес…», «Ты ненароком вдруг напомнишь…», «Это чудо, что мы ещё живы…» и многим другим.
Я написала эту статью с надеждой привлечь к творчеству однажды и навсегда покорившего меня поэта внимание других ценителей высокохудожественной проникновенной лирики. Книги Валерия Клебанова всегда открыты для вас, дорогой читатель!

Елизавета Травинова,
член Союза художников России,
г. Сочи
 







МЕНЯ ПУСТИЛИ ПО МИРУ СТИХИ


***
Раскинув снасти тайной страсти,
вершу свой безнадёжный лов,
страшась на людях, как напасти,
высоких чувств, красивых слов.

Пусть лишь во мне горит мой свет,
не видимый снаружи…
Так золотые кольца лет
хранят деревьев души.



***
Всё небо – в золотом овсе.
Как много света в душу льётся!
Я так стараюсь быть, как все,
но мало это удаётся…

Мои собратья! В этот час
подумал я в тиши вечерней:
а вдруг Господь нам отдал часть
и нимба своего, и терний?



***
В слепую удачу не очень-то веря,
мучительно дух собирая в комок, –
я сердцем стучался в закрытые двери,
а вот кулаком почему-то не мог.

Как тягостно жить, ни на что не отважась.
Но сердце имеет над временем власть!
И дрогнула всё же дубовая тяжесть.
И заскрипела. И поддалась…













***
Февраль хоть холоден, но краток,
и в этом есть отрадный плюс.
Я на его листе тетрадном
свой след оставить тороплюсь.

На фоне свежего мороза
авось я чем-то да блесну,
пока подошвы грубой прозы
не затоптали белизну…



***
Бессонных мыслей ворошенье…
В ночи яснее видит разум,
что жизнь – лишь средство выраженья
того, чем Небу ты обязан.

Твори, пока хватает воздуха,
пока земля ещё твоя,
а сердце – словно постук посоха
о каменистость бытия.



***
NN
От красивостей – оскомина,
да и проку ни на грош.
Только дальше от искомого,
от исконного уйдешь.

И, поверь, стыдиться глупо
речи терпкой и простой, -
как колодезного сруба
или поля с бороздой.











***
Не скрипнет дверь под дружеской рукой,
не запоёт затопленная печь.
И навсегда потерянный покой
уж некому и незачем беречь.

К чему перо, и кисть, и мастихин?
И для чего средь боли и разлада
в твоей душе рождаются стихи,
как дети в той семье, что им не рада?



***
Как я долго плутаю между
тёмных признаков и примет,
где легко потерять надежду,
как собака теряет след…

Окружённый людскою глушью,
диковат становлюсь и сам;
и, боясь обнаружить душу,
прикрываю её, как срам.



***
Уступаю себя по пядям,
отступаю под натиском лет.
Всё трудней оставаться крылатым,
если прежнего воздуха нет.

Но порой, возмечтав о паренье,
хоть не стоит мечта и гроша,
пообщипанное оперенье
вновь к себе примеряет душа…












***
Как изломала жизни линию
души возвышенная блажь!
Жена ворчит: «Всё это лирика…»
А я опять впадаю в раж.

То окрылённый, то раздавленный,
не сплю, ворочаюсь всю ночь…
Я так боюсь за Мироздание
и так хочу ему помочь!



***
Не дай вам Бог родиться Лермонтовым –
хоть двести лет назад, хоть ныне.
Людское чванство непомерное
отравит мозг и душу вынет.

Нет, дай вам Бог родиться Лермонтовым –
хоть в мире нет страшнее счастья, –
чем разбивающимся демоном
над человечеством промчаться!



***
По земле, что до боли кругла,
забывая, зачем я живу,
продолжаю тянуть, как бурлак,
своих песен и дней бечеву.

Сколько было уже – не сочтёшь! –
огорчений, потерь, пепелищ;
сколько будет ещё их... И всё ж
вдохновенно дорогой пылишь.










***
Мысль уже созрела, вроде,
но ты с нею не спеши.
Пусть она ещё побродит
палестинами души,

пусть помучается вдоволь,
одинока и нища,
в дебрях жизни бестолковой
сокровенное ища…



***
Не примеряй чужую участь,
не представляй свою иной,
не ной, что чей-то тёмный ужас
тебя обходит стороной.

Смирись со счастьем и не мучься,
что оттенил черты лица
прохладный лавр благополучья
взамен тернового венца.



***
Хоть трепещу, Господь, но всё же дай
терзанья те, что заслужил по праву.
Дай пить и пить из тёмной чаши тайн
смертельную, но сладкую отраву.

Вновь душу озареньем подстегни,
измучай разум бденьями ночными…
Меня пустили по миру стихи,
и если я богат – то только ими.









ЖИВ МОЙ ВОЗДУШНЫЙ ЗАМОК


***
Души двигаются ощупью
в мире злобы и разлада.
Хорошо, хоть небо общее, -
нам делить его не надо.

Обойдёмся звёздным светом,
остальное – тлен и прах…
Дух мой держится на этом –
как земля на трёх китах.



***
Говорят, я был нежным когда-то,
но куда всё девалось, куда?
Лишь порой под ребром туповато
вдруг заноют былые года.

Неужели не сыщется средства
набрести на свои же следы,
чтоб услышать волнение сердца
и почувствовать жженье слезы?


***
Время забыться, в конце-то концов, -
пожил – и дело в шляпе…
Но на душе моей боли кольцо,
словно на птичьей лапе.

Это оно мне дремать не велит,
в совесть впиваясь колко…
Бог не придумал строже вериг,
нежели чувство долга.











***
Всё бессмысленнее и зряшней
(а была ли она нужна?)
вавилонская эта башня,
на которую жизнь ушла.

Для того ли в хмельном запале
Небу бросил ты: «Трепещи!», –
чтоб сегодня тебя подмяли
неподъёмные кирпичи?



***
За то, что сердцем глух и слеп,
что сытно пожил,
слезой не орошая хлеб,
прости, о Боже!

И пусть меня острей ножа
в толпе прохожих
пронзит голодный взор бомжа
из-под рогожи…



***
Предвечерние краски дня,
ускользающий, зыбкий свет…
Я любил, чтоб любили меня,
но всегда ли любил в ответ?

Я чужим озоном дышал,
струны брал взаймы и колки.
Скольким душам я задолжал!
Как теперь отдавать долги?..











***
И. К.
Коль придётся с земными узами
распрощаться мне в свой черёд, -
положите меня на музыку,
на семёрку крылатых нот.

Чтоб осталась поющей малостью
моей сути хотя бы часть…
Ведь не главное, чтоб отмаяться;
дай мне, Боже, не отзвучать.



***
Дух сырости или тлена.
Лес выдохся и одрях.
Почти не осталось лета
в корявой коре коряг.

И ветви сквозят, как вены,
и трудно сдержать слезу,
когда вот такое время
в осеннем стоит лесу…



***
Надеешься, что от былого ушёл.
А вдруг, словно мытарь за данью,
оно за твоею бессмертной душой
костлявой потянется дланью?

А вдруг ненароком земное тепло
покинет и эту обитель,
где держит с трудом над тобою крыло
слабеющий ангел-хранитель?









***
Меня учили – медлить вредно,
твердили мне – поменьше спи,
ведь за тобой несется время,
как пёс, сорвавшийся с цепи.

Но не пойму я, что со мною.
Живу советам вопреки,
хоть явно чувствую спиною
разгорячённые клыки…



***
Кто ко мне проявил эту милость,
кто меня на такое обрёк:
отбывать бытие, как повинность,
отрабатывать, словно оброк?

Как прожить, чтоб не выстудить душу
и чтоб к высям не слишком влекло?
Быть не лучше других и не хуже –
кто сказал, будто это легко?



***
Словно оклик другого мира,
телефонный ночной звонок.
В трубке трепетно завибрировал
женский сбивчивый говорок.

И взволнованное: «Спасибо,
что вы есть, что нашла я вас…»
… Были б силы, – я всю Россию
обогрел бы собой – и спас.












***
Возможно, без корки хлеба
завтра останусь. Что ж!..
Возможно я сильным не был,
но уст не коснулась ложь;

и, устояв на самых
злых и крутых ветрах,
жив мой воздушный замок.
Всё остальное – прах…



***
Душа – владыка благ несметных;
но оттого, что тянет ввысь,
не отвернись от прочих смертных,
гордыней не отгородись.

Ты не за всё ещё ответил,
не всех приветил и согрел.
Спеши. Недолгий век отведен
для груды многотрудных дел.



***
Наш век, он уйдёт вместе с нами
куда-то в иные миры,
пронизанный нашими снами
и полный наивной муры.

Но то, что витало в поэтах,
возможно, в эпохе иной
прикроет собою планету,
как тонкий озоновый слой…








ВЕК СНОСИЛСЯ, КАК СТАРОЕ ПЛАТЬЕ


***
Я часто жизнью напиваюсь в дым,
хотя она всё горше год от года.
Я не ушёл из жизни молодым,
а старым уходить мне неохота.

И время, словно брагу, я тяну
из чаши, мне дарованной богами.
А жребий, уподобившись коню,
устало дышит впалыми боками…



***
Хотел бы сказать: «Я в расчете с судьбой»,
но что-то мешает, однако.
Уходишь со сцены, а долг за тобой
гремит, словно цепь за собакой.

Давно понимаю, что близок предел,
что манит небесная пустошь…
О, тяжесть земных нескончаемых дел,
когда же ты душу отпустишь?



***
Пусть не стану я снова молод,
но не сдамся судьбе легко.
Окунусь в твою гущу, Город,
как в кипящее молоко.

Не всегда мы здоровьем блещем,
но для горечи нет причин.
Сколько раз ты меня калечил…
Сколько раз ты меня лечил…











***
Пространства к вечеру продрогли.
Мир мглист и пуст.
Похож на чёрный иероглиф
безлистый куст.

День отмаячил, как и не был,
клубя дымы.
Вновь никаких вестей от Неба,
помимо тьмы…



***
В преддверии иного мира
не впасть бы в суетливый раж:
кому останется квартира,
кому достанется гараж,

а тайну главную открыть бы,
последним воздухом дыша:
кому теперь доверит крылья
осиротевшая душа?



***
Мой дом грустит, подкошенный судьбою;
век вековать придётся здесь и впредь…
И всё же отдает зубною болью:
«Увидеть бы Париж – и умереть».

Но страсть к России… Как мне с нею быть?
Родные прохудившиеся крыши,
бессилье, заставляющее выть…
А что в Париже?










***
Время капает из крана
и струится из трубы…
Наблюдать довольно странно
за свершением судьбы –

не какой-то и не где-то,
а своей и прямо здесь, -
где не вещая планета,
а Земля, какая есть.



***
Найти бы участь по плечу бы,
так нет... В такую занесло!
Теперь терпи её причуды,
каких – по первое число.

И пусть удача будет редкой,
терпи всю бездарь серых дней,
как сносит осень трёпку ветра
и измывательства дождей.



***
Я не мученик, не отшельник;
отчего же мои слова
так болят, как будто от шеи
отделяется голова?

Не был я сиротой казанской,
отчего же во сне кричу?
Надо всё-таки показаться
очень знающему врачу…












***
Выражая чувства скупо,
в излияньях не вольна,
жизнь, как преданная сука,
до конца тебе верна.

И пинок сочтёт за счастье,
и пустую кость возьмёт…
Смотрит нежно, дышит часто,
терпеливо ласки ждёт.



***
Я скручен, как бараний рог;
я сам себя на то обрёк,
хоть столько раз давал зарок –
быть выше дрязг и грязных склок.

Я говорил душе: «Пари!»
Она б смогла, держу пари,
когда б не будни-упыри,
когда б не жизнь, чёрт побери!..



***
Годы, годы, треклятые годы…
Груз былого свинцово тяжёл.
Говорят мне: «Душа на исходе,
а ты к Богу ещё не пришёл».

Отмахнусь от подобного бреда…
Люди, люди, греховная плоть,
ну откуда вы можете ведать
то, что знаем лишь я и Господь?










***
Вот снова на иглу тоски
я, словно бабочка, наколот.
Холодный мрак дождём раскис;
в нём, как горох, рассыпан город.

Он близок мне – и столь же чужд.
Я в нём живу, но словно сослан…
Признаться в ненависти? Поздно.
В любви раскаиваться? Чушь.



***
Бледен ликом и скуп на улыбку,
был в судьбе я не шибко удал;
и, конечно же, первую скрипку
никогда и нигде не играл.

Век сносился, как старое платье;
но фантомно болит, как протез,
пустота от несыгранных партий,
от другими исполненных пьес…



***
Нам, Жизнь, осталось мало;
глядишь, и кончен бал…
И ты меня ломала,
и я тебя ломал.

Но разве мы устали,
хоть время нас и жмет,
пить жадными устами
небесный терпкий мёд?









ИСПЫТАЛА ДУША И ПОЛЕТ, И ПОЗОР

 
***
Небо Сретенья – в пелене.
Тяжко солнечному лучу.
Но сказала старушка мне:
– Я за вас поставлю свечу.

Помолюсь. Я молюсь за всех.
Как иначе-то выжить нам?
И ушла, излучая свет,
чтоб и мне приоткрылся храм.



***
Чуть не д смерти в лицах усталость,
обречённость и грустная злость…
Сердце снова от жалости сжалось,
но спасительных слов не нашлось.

Да и чем я смягчу их обиды,
чем на горькие раны плесну,
если теми ж гвоздями прибиты
мои руки к тому же кресту?



***
Рождество Христово или пасха,
всякий раз, когда колокола,
чую, как безверие опасно,
как душа беспомощно гола.

Может, ничего ещё не поздно,
но сомненья жгут, кровоточа:
по плечу ль подвижнический посох,
строгий пост и тонкая свеча?









***
Всё происходит, как в Писании:
мы так же к совести глухи;
и фарисеи те же самые,
и те же самые грехи;

и спесь, и зависть одинакова,
и вопиющий глохнет глас,
и снова ждём того, кто заживо
замучен будет вместо нас.



***
Бог не просит лишнего:
гонор истребя,
возлюбите ближнего
так же, как себя.

Из запаса личного
дайте ему света.
Бог не просит лишнего.
Сделайте хоть это…



***
Ты не ставь никому в вину,
если вдруг не найдёшь ответ,
что Создатель имел в виду,
выпуская тебя на свет.

Разве духом ты не окреп,
разве разумом не возрос,
потребляя небесный хлеб,
густо сдобренный солью звёзд?












***
Что с людскою сделалось натурой,
как она жестока и пуста!
Непонятной аббревиатурой
многим стало слово «доброта».

И напрасно, криком исходя,
чьё-то горе тянет к нам ладони,
как новорождённое дитя,
брошенное матерью в роддоме…



***
Жизнь – лишь отсрочка приговора,
но чем-то всё же хороша.
Есть в ней то зелье приворотное,
которым тешится душа.

Но есть и привкус тот железный,
когда нахлынувший испуг,
как у идущего над бездной,
вдруг перехватывает дух…



***
Для чего влачил он век,
как теперь узнать?
Спит бездомный человек
на своих узлах..

Спит спиной к добру и злу,
погружённый в бред,
на замызганном углу
лучшей из планет.










***
Зубы сжав и смиряя норов,
часть души своей уступи
и ютящимся в стылых норах,
и скитающимся в степи.

Даже если гнетёт бессилье,
помни: суть бытия – любовь.
Пусть тебе и не стать мессией,
но раздай свои пять хлебов!



***
Крещусь порою, но украдкой;
молюсь, но больше про себя.
Как неразумно жизнью краткой
распоряжается судьба!..

В спасенье верю – и не верю,
глотая пыль земных скорбей, –
но не даю проснуться зверю
в душе мятущейся моей.



***
Испытала душа
и полёт, и позор…
Пенье звонниц в ушах –
и стенания зон.

Что собор нам срубить,
что суровый острог.
Меж «любить» и «убить»
расстояние – слог…












***
Я, возможно, с ума не сойду
и не сгину в безглазой глуши.
Тихий, трепетный сумрак в саду –
словно облачко чьей-то души.

Видно, дух мой не столь одинок
и не столь беспросветна дорога…
Сердце сжалось в горячий комок
от нечаянной близости Бога.



***
До самого судного дня
сквозь жизни слепую нелепость
неси над безумьем меня,
мой дом, моя хрупкая крепость,

халупка, скорлупка моя
в косых переплётах оконных,
где вся теплота бытия
как свечка в Господних ладонях.



***
Ему дана была пустыня
и долгий, тяжкий путь по ней, –
где проступают и поныне
следы истерзанных ступней.

Пророк! Он даже диким зверем
был понят и спасён не раз…
А мы когда-нибудь прозреем?
Иль не для нас небесный глас?








ЧЬЯ РУКА ВЕДЕТ МЕНЯ ПО ЖИЗНИ?


***
Мокрым ёжиком сосен
и колючками юкк
на угрюмую осень
ощетинился юг.

Бабье лето уходит,
в водостоках плеща;
и топорщится город,
словно ворот плаща.



***
Белых хлопьев бессонные хлопоты
погребли неурядицу троп.
Сколько снежного хлопка ухлопано
этой ночью на каждый сугроб!

Стали дали до боли тверёзыми,
от их были былой – ни следа…
Засыпали мы с тёплыми грёзами,
а проснулись – стоят холода.



***
О, сколько в часы эти поздние
вселенского мрака в ночи,
где попусту падают звёзды,
желаний не чуя ничьих!..

И разве услышится Вечностью,
как, кутаясь в чёрную тень,
тревожно сопит человечество,
волнуясь за будущий день?











***
Готов весь мир душой обнять я,
все раны залечить собой…
Так отчего ж летят проклятья
в мой огород через забор?

Не мало в жизни удалось мне;
но, может, все успехи – бред,
коль так упорно пышет злостью
зоологический сосед?



***
Ах, Жизнь, ты сама невинность…
Но то, что болит во мне,
что вытерпел я и вынес,
не по твоей ли вине?

В тебя так наивно верю,
но знаю, что в миг любой
уйдёшь ты и хлопнешь дверью.
Вот так-то. И вся любовь…



***
Пусть воют собаки, пусть;
пусть кружится вороньё,
я чувствую: бьётся пульс,
а крики ворон – враньё.

Я снова тобой упьюсь,
Россия, родная ширь.
Нам трудно, но бьётся пульс.
Нам страшно, но будем жить.










***
Патриот, сидящий сиднем,
всуе в грудь себя не бью.
Только всё трудней, Россия,
говорить тебе: «Люблю».

Стала жизнь подобьем ада,
но бежать отсюда – стыд.
Мне чужих краёв не надо,
я своим по горло сыт.



***
Сознанье повторяет, словно эхо,
откуда-то запавшую строку:
«Люби страну не только в час успеха»,
что и пытаюсь делать, как могу.

Но в жизни за прорехою прореха;
плодится обездоленная голь…
«Люби страну не только в час успеха»,
я бормочу – и сглатываю боль.



***
Глубинное русское слово,
что сдобрено солью стиха…
На сердце – рубец от Рубцова,
чья боль не умеет стихать.

Стираются сроков постромки,
и жизнь ускользает из рук,
но крепко сколочены строки,
как старый бревенчатый сруб.












***
Не умею жить, как нужно,
видно, что-то с головой.
Оттого-то мне так душно
в атмосфере деловой.

В мире выгоды и торга
долго вытерпеть не мог:
то ль душа его отторгла,
то ли он её отторг…



***
Я не ценил свой срок земной,
душой беспечно рея…
Теперь, как ворон, надо мной –
потерянное время.

Уж не вернёт мне прежних сил
тот век, который прожит.
И сердцу, как листве осин,
не скрыть осенней дрожи.



***
До чего ж этот мир нелеп,
если в нём дорожает хлеб,
если другу в глухую тишь
лишний раз и не позвонишь.

Здесь на силу небесных тел
не надейся – напрасный труд…
Не поможешь, кому хотел,
не поедешь, куда зовут.











***
Чья рука ведёт меня по жизни?
Женская ли? Божья? Все одно…
Может, я не в той живу отчизне?
Но иной отчизны не дано.

Может быть, не те гудят погоды
и судьба порою вкривь и вкось;
может, я не ту любил все годы?
Но жалеть об этом не пришлось.



***
Годы, поздние годы мои!
Тяжелы ваши горькие плюсы.
Расставляются точки над «и»,
остаётся всё меньше иллюзий.

Сад за окнами чёрен и гол,
но, однако, ни страха, ни боли…
Ох, и трудно я к этому шёл,
как сапёр через минное поле.



***
Пусть старость пронзает меня
китайской иглою бамбука,
стерплю эту боль – и ни звука,
эпоху ни в чём не виня.

Она, задыхаясь, мечась,
пыталась уйти от ненастья…
Я плод её плоти, я часть
её невесёлого счастья.









Я ВАМ ДУШУ ОСТАВЛЮ ЖИВУЮ


***
Я свой среди простого люда,
где не сошёлся свет на мне,
где и мучительно, и любо
на неотъемлемой земле.

Где Вечность – прямо у порога,
где сад давно дремуч, как лес,
где и цветок чертополоха –
в ряду диковин и чудес…



***
Прохладой дни осенены,
но жаль до слёз,
что столько жёлтой седины
в кудрях берёз.

Заботы жатв горою с плеч.
Но даль строга.
Печальнее прощальных свеч
стоят стога…



***
Затянувшаяся пауза,
ты – как чёрная вода;
ты – как плаванье без паруса –
ниоткуда, никуда.

Словно всё, что было, отняли
и пустили нагишом;
и края души, как отмели,
зарастают камышом…









***
Старых зол надоели повторы,
и на новые жизнь не скупа.
Сколько можно, как ящик Пандоры,
этот мир открывать для себя?

Бесполезно бренчанье на лире,
ведь поэзия тут ни при чём,
если даже счастливейший в мире
в нём пожизненно жить обречён.



***
Кружатся чаинки чаек
в вечереющей тиши…
С тем, чего ты ждал и чаял,
расставаться не спеши.

Пожил ты или не пожил,
праздный, собственно, вопрос…
Просто жаль, что стало прошлым
то, что будущим звалось.



***
Соблазны, берущие в плен,
от них не отбиться и войском.
Мне слышится пенье Сирен
сквозь уши, забитые воском.

Твержу самолюбью: «Держись!»,
внушаю обидам: «Не плачьте!»
Вот так и плыву через жизнь,
канатом прикрученный к мачте.












***
Отодвинуты временем
к краю будущей бездны,
мы при нынешних веяньях
для страны бесполезны.

И она стала странною,
нас теплом не ссужая,
на словах – та же самая,
а на деле чужая.



***
Я ничуть не жалею о прошлом
и не жду никакого рожна.
В меру счастлива жизнь – и оплошна,
в меру радостна – и страшна.

В меру зряче я жил – и слепо.
Не суди меня строго, друг.
Вероятно, мне напоследок
будет в меру отпущено мук…



***
Я, наверно, не создан для почестей;
я ведь даже не бакалавр.
Да и вряд ли кому-то захочется
примерять к моей лысине лавр.

Я соринка в глазу государства,
у которого столько забот!
Пусть удастся мне то, что удастся.
А судьба и такая сойдёт…










***
Боль затаилась, приумолкла;
я сжился с ней и не лечу.
Привыкнуть можно и к Дамоклову
неотвратимому мечу…

Сгорает время, словно хворост;
а в суете о том ли речь,
что день за днём всё тоньше волос,
всё тяжелей проклятый меч?



***
Порой нашёптывает бес,
что обойдусь и без небес;
и вдруг ловлю себя на том,
что чем-то низменным ведом.

Душой я, вроде бы, не гол.
Откуда ж зависти укол
иль спеси всплеск? Откуда вдруг?
…И счастье валится из рук.



***
В горячке вагонной агонии,
в вокзалах, где сплошь голытьба,
скажите, куда вы нас гоните,
Эпоха, Страна и Судьба?

В каком захолустье Отечества
нам бросит затравленный взгляд
застывший у линии стрелочник,
который во всём виноват?












***
В городах, деревнях, электричках
всё отчетливей, что ни год,
полунищее наше величье
в одоленьи житейских невзгод.

И невольно приходит на ум,
что у нас, где б нога ни ступала, -
на костре, словно поп Аввакум,
весь народ – от велика до мала…



***
Губительна любовь к полёту,
но с ней сам чёрт тебе не брат.
Кулик, приверженный болоту,
не лебедь, хоть вполне пернат.

Мы в мире все чего-то стоим,
но знать бы, какова цена…
Есть песни-кличи, песни-стоны,
но лебединая – одна.



***
Я вам душу оставлю живую,
пусть блуждает во мраке сама, -
чтоб, как молнию шаровую,
её втягивало в дома.

Или в полночь над старой котельной
пусть она замерцает вдали…
Так огнями святого Эльма
в море светятся корабли.








БУДЬ СУДЬБЕ БЛАГОДАРЕН ЗА ВЫСИ


***
Не зря и в зной порой знобит нас;
как холоден между людьми
таможенный барьер снобизма
и зависти, и нелюбви!

Таимся по кротовым норам;
нас не роднят ни белый свет,
ни город, выросли в котором,
ни детство, где нас больше нет…



***
Простые пастухи и рыболовы
хранить в себе умели божество.
Куда же нынче делось Божье Слово
и скромные носители его?..

Бреду по одуванчикам и мятам;
дымком библейски веет от костра.
За что же ты меня ругаешь матом,
пастух с лицом апостола Петра?



***
Жмут годы; но наперекор им
желанье жить во мне растёт,
в суровый грунт вонзая корни,
как терпеливый тот народ,

что и в жестоком неуюте,
в степи холодной и нагой
умеет в чуме или в юрте
святой поддерживать огонь…











***
Тёплый угол жилья у печки
да настольного света клин…
Не уйти мне от истин вечных,
от себя и своей земли.

Ей, родимой, прощу немилость
и не стану «качать права», -
лишь бы жизнь моя тихо длилась
да потрескивали дрова…



***
Слово доброе нынче – роскошь.
Так пошлют, что слетишь с копыт.
Поколение отморозков
о душевности не скорбит.

И под носом у новой власти
сатанеющая орда
метит чёрною оспой свастик
православные города…



***
Припадаю душой к травинкам,
к уцелевшим в огне лесам.
Как они, я твоя кровинка,
край родной, и твоя слеза.

Пусть порой нестерпима ругань
и плевки, что летят в лицо, -
но на сердце сомкнулось туго
Золотое твоё Кольцо.










***
Тяжелы нашей жизни вериги,
а дорога трудна крутизной.
Но душа поселяется в книге,
словно птица в скворешне весной.

Пусть уже от тебя не зависит,
кто откроет её, а кто нет,
будь судьбе благодарен за выси,
не доступные звону монет.



***
Снова что-то во мне иссякло.
Не зажгутся стихом уста.
И душа, как пастушья сакля,
незатейлива и пуста.

Очевидно, живу убого
и в хандру, как в долги, залез;
и не в силах поверить в Бога,
хоть и хочется позарез.



***
Ещё понять мы не успели,
насколько прочен жизни наст,
а уж больничные постели
предуготованы для нас.

Ещё мы бьёмся в путах века,
то возмущаясь, то ворча,
а жало уж висит над веной –
последней жалостью врача…












***
Асфальта рыбья чешуя,
над ним – вкраплений охра:
то – человечьего жилья
светящиеся окна.

Гроза в ливнёвки утекла,
стих утомлённый город.
В нём – человечьего тепла
неутолённый голод…



***
Е. Т.
Забудутся ль маки киргизского детства –
пунцовый румянец любви и стыда?
Земля в разнотравье спешила одеться,
маня в свои лона овечьи стада…

Пахучий дымок кочевого уюта,
кружение коршуна, псов хрипота;
и неба огромная синяя юрта
над алою степью и снегом хребта…



***
Вырисовывая скулы,
подбородки и носы,
по вагону льётся скупо
солнце Средней Полосы.

Не до солнца людям этим.
Каждый лик суров и строг,
будто мы не просто едем,
а угрюмо «тянем срок»…









***
Шрам на душе, как от ножа,
останется от жизни этой.
И будет бедная душа
скитаться вечно с тёмной метой.

И даже если ей потом
жить в звере, дереве иль птахе,
ей не забыть ни этот дом,
ни этот век, ни эти страхи…



***
На ходу подмётки режет
племя новых, наглых бестий;
а вздыхать о жизни прежней –
дело бабушек в собесе.

Где их дочки да сыночки?
Чем платить за свет и газ?..
И морщинки в узелочки
скорбно собраны у глаз.



***
Обиды – углями в золе,
но клясть отчизну не годится,
ведь сердцем, как больная птица,
ты припадал к родной земле.

И, как бы ни была пресна
жизнь, обручённая с бедою,
удел твой – только тень креста,
что выпал Родине на долю.












РОДНИК ЛИРИЧЕСКОГО ЧУВСТВА

О Валерии Клебанове я узнала несколько лет назад благодаря литературному вечеру в одном из городских поэтических клубов. Взяла почитать сборник «Избранная лирика» (2001 г.)
Первое, что прочла («Следуй своей дорогой»), очень понравилось. Это – как назидание всем настоящим поэтам: «Можешь писать – пиши!»
Короткие и яркие стихи В. Клебанова запоминаются сами собой, навсегда западая в душу. Так мне когда-то легко запоминались стихи С. Есенина. Это же потрясающе трогательно: «Готов я сбегать до Байкала, чтобы воды тебе подать», «Я из этой боли черпаю, как из глуби родника», «Пусть тебе и не стать мессией, но раздай свои пять хлебов», «Были б силы, - я всю Россию обогрел бы собой и спас» и т.д., и т.п.
«Чувство Родины – основное в моём творчестве», - говорил Есенин. То же и у Валерия Захаровича.
Постоянно хочется читать его стихи всем друзьям и знакомым. И все бывают потрясены: «Наш? Сочинский? Поверить трудно»… Вот тебе и «Нет пророка в своём отечестве»! Многие просят: «Перепиши», спрашивают: «Где можно найти?»
Одна сказала: «Что-то грустные у него стихи». А моё мнение: если бы стихи были весёлыми, вряд ли они были бы мне интересны. Стихи созвучны моей душе: «Я сердцем стучался в закрытые двери», «И морщинки в узелочки скорбно собраны у глаз», «Тяжелы нашей жизни вериги», «Мы все – как брошенные дети», «Человечьего тепла неутолённый голод», «Обиды – углями в золе», «Коченеющая Россия… Леденеющая душа…», «Даже выйти будет не в чем, если грянет Страшный Суд» и т.д., и т.п.
Но не только грустные стихи меня трогают; восхищают и такие строки: «Бросил Землю к твоим ногам в одуванчиках и крапиве», «Но закат горит в окне, как вино в бокале», «Душа, если надо, способна сама набресть на целебные травы», «Недаром под окном пасётся крылатый конь», «Прохладой дни осенены», а также многие, многие другие.
И то, что поэт написал в первой своей книжке («Ты откроешь меня на случайной странице, как в степи открывают родник»), со мною произошло!
Хотелось бы, чтобы и другие люди открыли для себя это удивительный источник.

Агния Маслова,
член литературного клуба,
г. Сочи









В БЕДЕ НЕ ОТЫЩЕШЬ БРОДА


***
Несущий навстречу людям
охапки своих щедрот,
не жди, что тебя полюбят, -
скорее, наоборот.

Не жди, что тебя упомнят
(не многим в том повезло!)…
С чего ж так душа упорна,
упряма – судьбе назло?



***
И. К.
Жить в глуши – это тяжкая мука;
и в промозглой тиши вековой –
что дороже сердечного стука,
вдруг ответившего на твой?

Ты почуешь, как дрогнет громада
окружавшей тебя немоты.
Два-три сердца… А больше не надо.
Лишь на них и рассчитывал ты.



***
Цепляешься за каждый новый день,
а жизнь уходит по шажку, по грамму;
и никакой из мыслимых затей
не обмануть свою кардиограмму.

Но, хмурясь временами и ворча,
ты радуешься всё-таки, что цел, -
хоть зеркальце над глазом у врача
сверкает, как оптический прицел.










***
Удача – особа жеманная,
а жизнь – как подпиленный сук.
Пора бы сбываться желаниям,
да всё им, видать, недосуг.

А мир был так тёпел и светел,
так цвёл благосклонностью звёзд!…
Выходит, всё это - на ветер?
Случайной комете под хвост?



***
Хоть зубами скрипи с досады, -
жизнь не сказка Шахерезады.
И дары к тебе с караваном
не придут, пыля по барханам.

…Опостылевшая работа.
Груз ненажитого добра.
Но тяжёлые капли пота –
как монеты из серебра.



***
В пёстрой толще культурного слоя,
что останется после нас, -
будет много, конечно, злого:
чёрных душ, завистливых глаз;

знаю, выглянут из-под ила
чьи-то когти, клыки, рога…
Но ведь жизнь и золото мыла,
и выращивала жемчуга!









***
Время грубо толкнуло в бок:
«Отлетал своё, голубок.
Не пошло тебе небо впрок,
никакой ты не полубог.

Что, обидно? А ты держись.
Сам ведь выбрал такую жизнь,
сам возжаждал той высоты,
что крута для таких, как ты»…



***
Я дерево, в общем, не хвойное,
на вечность рассчитывать – бред.
Приходится знаться и с хворями,
хочу я того или нет.

Ничуть не желает покоя
вся суть моего естества.
Но время настало такое,
когда облетает листва…



***
Ты, Жизнь, была обыкновенною,
по временам – ни то, ни сё.
Но были, были те мгновения,
что окупали это всё.

Был шум весны в листве упругой,
и дрожь дождя, и грохот гроз,
и страсть, в чьих огненных подпругах
тебя я, как на крыльях, нёс!












***
Младенческие коляски
да звонкие голоски –
как в полночь – дневные краски
иль в засуху – колоски.

В беде не отыщешь брода.
Как страшно – за годом год –
растет недород народа,
на убыль идёт народ …



***
Решётки на окнах. Решётки на душах.
Весь мир наш решётками словно удушен.
Неужто дошли до такой мы дешёвки,
что нас друг от друга спасают решётки?

Напрасно вам настежь раскрыл свою грудь я:
меж вами и мной – арматурные прутья.
И разве в иной зарешёченной раме
стыдом за людей не пылают герани?



***
Не спрятать голову в песок
учёнейших бесед;
и кровь не зря стучит в висок,
а тот недаром сед.

И чт твоих мелодий строй,
когда, вгоняя в пот,
тебя протащит, как сквозь строй,
подземный переход?..










***
Россия – мороз по коже.
Она, как душа, болит.
О, как же ты можешь, Боже,
не слышать людских молитв?

Когда-то была надежда…
Куда же она сплыла?
Тревожно и безутешно
стенают колокола.



***
Сатанинская орава,
что им горечь наших слёз?
Богом стал для них Варавва,
а не мученик Христос.

Всё под ними, даже Понтий,
прокуратор здешних мест.
И на каждой шее потной –
золотой священный крест…



***
Прежде жившие в душах чутко,
исчезают невесть куда
атрофированные чувства
чести, совести и стыда…

И сумеет ли излечиться,
чтоб мы снова дышать смогли,
перебитое, как ключица,
чувство Родины и Земли?









ТЫ НЕ УМРЕШЬ, МОЯ РОССИЯ!


***
Мы знаем – шаги их чугунны
и каждый свирепостью горд.
Они нами хрустнут, как гунны
скорлупами римских когорт.

Глухие к мольбам и заветам,
исчадия злобы и тьмы…
А самое страшное в этом
их имя зловещее: Мы.



***
Страстям подвержена утробным,
в нелепой ярости слепа,
любое место сделать лобным
способна глупая толпа.

Тесак, обрез, булыжник, жердь –
всё в ход идет в кровавом скопе…
А после к памятникам жертв
потянемся в глубокой скорби.



***
Как Небо о том ни проси я –
мне в благостной неге не жить,
пока остаётся Россия
горячею точкой души.

Пусть нет её бедам предела,
пусть мраком объята стезя…
Любить её – тяжкое дело,
да, видно, иначе нельзя.










***
Тихий ужас стал привычным.
Тихо сходим все с ума.
Тихо гибнут электрички,
тихо рушатся дома.

Так бесшумно ходит лихо,
будто вырубили звук.
И кому-то тихо-тихо
наши муки сходят с рук.



***
Жить бы нам, не горбясь,
чтобы дух парил,
оперённый гордостью,
словно парой крыл,

чтоб влекло нас кровное
пуще всех неволь -
и при слове «Родина»
не пронзала боль…



***
Не сойти за страстотерпца,
ведь не столь тернов венок;
а что часто ноет сердце,
в этом ты не одинок.

Сколько тех, кто, как проклятье,
но с покорностью рабов,
терпит мелкие распятья
ежесуточных Голгоф!..












***
Какая ж ты, Россия, пёстрая!..
Упырь, жирующий от века, –
и пригвождённый к перекрёстку
с клюкой осиновой калека –

всё это ты, как и при Гоголе, –
и в позолоте, и в пыли;
и над лесами полуголыми,
как встарь, рыдают журавли…



***
Кто ответит нам за рощи,
что росли спокон веков
там, где вылоснились рожи
дорогих особняков,

там, где нынче свищет ветер
без теплинки за душой?..
Кто за Родину ответит,
если станет вдруг чужой?



***
В это воскресенье прощены
будем все – и станет чуть полегче.
Но назавтра снова груз вины
ощутим, ссутуливая плечи.

Мы в своих поступках не вольны,
хоть бытует и другое мненье.
Но, когда бы не было вины, -
разве получали б мы прощенье?..










***
Звучит убийственный приказ.
Пристёгнуты рожки и диски…
Живые! Неужели вас
не вразумляют обелиски?

Для посылаемых на смерть
ещё не создано эрзаца.
Доколе же земная твердь
под ними будет разверзаться?



***
Опять, солдат, мешок пакуй,
любовь и нежность прячь поглубже.
Горька, как в «Слове о полку»,
вода, зачёрпнутая в Сунже…

Скрипит солдатская кирза
по пустырям, от крови пьяным.
И снова – нервы струн терзать
ополоумевшим Боянам.



***
Токуете, словно глухие тетери,
лелея свой выспренний стих, -
как будто забыли про Сунжу и Терек,
про кровь, обагрившую их…

От боли трещит облысевшее темя,
и стыд, словно нерв, обнажён,
и вечно со мною чеченская тема –
приставленным к горлу ножом.












***
Родина! Ты сыпью гильз патронных,
словно оспой, вновь поражена.
Снова ты – Россия похоронок,
плача материнского страна.

Для чего опять младенцев нянчить,
если время встало на дыбы?!
Ты могла бы жить совсем иначе.
Ты могла бы… Если бы да бы…



***
Наши беды легки на помине –
морят мором и трусом трясут.
Над широкой российской равниной
раскололся их клятый сосуд.

И бредёт мой унылый анапест,
от слепого бессилия зол,
где надежды забиты крест-накрест,
словно окна покинутых сёл…



***
Ты не умрёшь, моя Россия!
Воспрянь, отринь бредовый вздор.
Не опускай в бессилье синий,
страданьем высвеченный взор.

Чему б себя ни обрекала –
забудь. Вернётся благодать.
Готов я сбегать до Байкала,
чтобы воды тебе подать.








ТЩЕТНО ЛОБ НАД БУМАГОЙ МОРЩУ

***
Пока не рухнул на траву
последний тополь или ива, -
природа держит на плаву
мой дух светло и терпеливо.

Но ей все горше, как на грех,
над краем пропасти тесниться…
Бетонный век, железный век,
как тяжела твоя десница!



***
Куда ни глянь, - сплошные вырубки;
люд апатичен и покорен.
А вырубающие выродки
с размахом рубят и под корень.

…Поймешь ли ты, простецкий малый,
пивное таинство творя, -
что стала вдруг до боли малой
большая Родина твоя?



***
А.Е.
Рядом с ветхим своим теремом
(все ветшает, вот досада!)
человек взгрустнул под деревом
увядающего сада.

Воздух Вечностью пропитан,
трепет сердца не унять.
Словно память, по тропинкам
бродит сухонькая мать…










***
Кто-то снова, как пономарь,
забубнил у меня внутри:
«А ты близко не принимай,
а ты в голову не бери».

Я и рад бы на склоне лет
грусть похерить и жить шутя, –
ну, а совесть, что смотрит вслед,
словно брошенное дитя?..



***
Тяжко жить мне в реальном времени,
где всегда все слишком всерьёз.
В моем мире Анну Каренину
я бы выхватил из-под колёс!

А у вас, где всем не до шуток, -
что за страсть на сытый желудок,
что за искренность друг для друга,
если маски натянуты туго?



***
То ли с рюмкой ушла беспечность,
то ли он подумал про Вечность, -
но внезапно мой друг, как в трюм,
погрузился в угрюмость дум.

Стал он строг и тревожно собран,
весь готов к временам недобрым.
Бытия последняя пядь.
Дальше некуда отступать.










***
Как бездонно горьки их очи
карей грустью, тоскою синей!..
В пекле женского одиночества
изнывает моя Россия.

Достучусь ли до сизой хмари?
Власть небесная, отзовись!
По Ивану бы каждой Марье –
меньше было б горящих изб.



***
Чужое горе, чужая беда,
чужие – в лохмотьях – дети…
Давно нас пора отучить навсегда,
что все мы за всё в ответе.

«Гоните монету!» – чиновник орёт,
в народ запуская сети.
Он, ясное дело, не лишний рот, -
не то, что чужие дети.



***
Одичалые чада в люках
стынут… Глазки – как у волчат.
Стонут волости в стуже лютой,
хмуро горе своё влачат.

Что ж ты сделала, власть-разиня?
Сердцу больно, как от ножа.
Коченеющая Россия…
Леденеющая душа…












***
В аллеях сквера полуголых,
где ветер к вечеру охрип,
мне больно видеть, как погоны
летят с разжалованных лип,

как лужи ёжатся от стужи
и как свинцова полумгла,
где вряд ли все людские души
дождутся света и тепла…



***
Судьбе совсем не много надо,
чтоб нас к страданью подтолкнуть, –
ведь пострашней, чем муки ада,
порою будничная жуть.

Душа, как раненая нерпа,
на льдине вечных неудач, –
где всё на нервах, всё на нервах,
как объяснил знакомый врач.



***
Тщетно лоб над бумагой морщу,
и Пегас мой лишён идей.
Видно, кто-то наводит порчу
на поэтов и лошадей.

И не зная, за что наказан,
он куда-то во мрак пустой
всё косится огромным глазом
с отражённою в нём звездой…










***
Лишь заноет самолюбья ранка,
я её зализываю вновь.
Своё место в табели о рангах
с тихой грустью принял я давно.

И за то, что не отравлен злостью,
что не жажду участи большой, -
греет мои рёберные кости
сгусток, называемый душой.



***
Своя – до последней пяди,
счастливая, как на грех,
хотя не без тёмных пятен,
оплошностей и прорех,

Своя – до кончика нерва,
как слёзы, как пот со лба,
то ангел порой, то стерва, -
и всё же всегда – Судьба.



***
Ветер, что дикий зверь,
полночь трясёт, как грушу.
Кто там стучится в дверь?
Не по мою ли душу?

В утреннем полусне
страх отпустил, похоже.
Кажется, выпал снег.
Слава тебе, Боже.









КОГДА ТВОИХ КАСАЮСЬ РУК

***
А. К.
Стихия женщины… Окутав
тебя пьянящим флёром грёз,
она приходит ниоткуда,
но так, что по спине мороз,

но так, что выше всех религий
она – в тебе, она – вокруг.
Легки и сладостны вериги
тебя поработивших рук.



***
Бросил Землю к твоим ногам
в одуванчиках и крапиве…
По её горам и лугам
так всю вечность и пробродили.

Так и жили за годом год,
то любя друг друга, то муча, -
забывая, что Небо ждёт,
что-то светлое пряча в тучах…



***
Ты не любила слов высоких,
признаний пылких, пышных фраз.
И вместо роз пучок осоки
я подносил тебе не раз.

Но вида ты не подавала,
следя, как я душой мельчал…
Вдруг понял я: ведь ты страдала!
А я, дурак, не замечал.









***
Это чудо, что мы ещё живы,
что мир Божий к нам так терпелив;
и качают нас, словно на зыби,
свет и тьма, как прилив и отлив.

Это чудо, что осенью поздней,
достающейся нам задарма,
как весною, щекочет нам ноздри
запах жизни, сводящий с ума.



***
Ты ненароком вдруг напомнишь
о нашем времени ином –
и сердце мне теплом наполнишь,
как музыкой или вином.

И, как волна забытой страсти,
вплывает в речи странный бред…
И день сгорает в тех же красках,
какими прежде цвёл рассвет.



***
Не смог тебе всего я дать,
чего достойна ты.
И мысль об этом – словно яд,
а доводы – пусты.

Прости мне грусть усталых плеч
и выцветших волос…
Чего-то я не смог сберечь,
а что-то не сбылось.












***
Когда в нашем крохотном доме
зима поскребётся в стекло, -
мы души сомкнём, как ладони,
чтоб в них сохранилось тепло.

И Вечности шкура овечья
укутает нас дотемна, -
чтоб свечи играли весь вечер
в крови молодого вина.



***
Этот день – как подарок небес.
И хоть дело пока не к весне,
но не чудо ли дальний тот лес,
что чернеет сквозь выпавший снег?

И не чудо ль та чуткость во сне,
чьё дыханье с собой я унёс,
когда ты прикоснулась ко мне
тёплым краешком утренних грёз?



***
Когда твоих касаюсь рук
в часы духовной немоты, -
мне кажется, что всё вокруг
переменилось, но не ты.

Ты не исчезнешь никогда,
наивной не обманешь веры, -
пусть счёт идёт не на года,
а на эпохи или эры…










***
Я от судьбы не ожидал
тепла и доброты;
но всякий раз я оживал,
когда являлась ты.

Ты говорила: «Брось хандрить!
Закиснешь ненароком…»
Была невидимая нить
между тобой и Богом.



***
Не верится, что это мы с тобой
на желтизне старинных фотографий,
где воздух безмятежен, где прибой
застыл, накинув кружево на гравий.

Пусть время девальвирует в цене,
но памятью давай вбежим обратно –
туда, где пляшут на твоей спине
щекочущие солнечные пятна



***
Капли высыхающих жемчужин,
белых бликов трепетная вязь…
Кажется, что я тебе не нужен, –
так ты сладкой неге предалась.

Кажется, что нет конца покою,
что в полёте замерли лета,
что всегда пребудешь ты такою,
зноем, словно мёдом, налита.












***
Ты уснула, свернувшись в калачик,
в складках пледа, сбегающих вниз…
В том, что жизнь не сложилась иначе,
знак Небес или чей-то каприз?

Спи, устав от нелёгкого быта,
с тёплой кошкой на тёплой груди.
Слава Господу, всё уже было,
кроме малости, что впереди…



***
Тебе признаться тороплюсь
во всём, в чём не успел, -
пока под кожей бьётся пульс,
пока рассудок цел,

пока ещё в семи верстах
последний всплеск огня,
пока терзает душу страх:
простишь ли ты меня?



***
Теплом дыханья дух мой укрепя,
ты вечной будь, иначе не смогу;
ведь жизнь закоченеет без тебя,
как голые деревья на снегу.

Я жив, пока ты греешь этот дом,
пока готовишь завтрак или ужин.
Пускай тебе я долго буду нужен –
и на Земле, и где-нибудь потом.








МОЙ КРАЙ РОДИМЫЙ, С ТОБОЮ ВЕТРЕНО

***
Страна рассветов тихих и росистых,
страна расстрелов и военных гроз, -
поэтами и бедами, Россия,
тебя твой странный жребий не обнёс.

Оцепенев в загадочном покое,
глядишься голубой печалью ив
в поток веков, что мутноват от крови,
от плача солон, сладок от любви.



***
Как быть, коль время постарело
и стало мифом,
коль опустели постаменты
его кумиров,

коль от холёных, сытых рож
завыть охота –
и только нищий бомж похож
на Дон Кихота?..



***
Г.К.
Слова утешенья не меркнут
и стоят, наверное, свеч.
Не меркнет под сводами церкви
зовущая к милости речь.

Пусть мир не спасти ей от муки,
заслон не поставить слезам, –
но страстно, как женские руки,
простёрты кресты к небесам…











***
Тоскующими избами
растроган я до слёз.
Струится, словно исповедь,
речушка вдоль берёз.

Зардели лодок днища
под Палехом заката…
Тобой, Россия нищая,
душа моя богата!



***
Мой край родимый, с тобою ветрено,
но чт чужая мне тишь да гладь?
Я завербован твоими вербами,
до гроба буду здесь вековать.

Пусть я не баловень и не выкормыш,
но без тебя я не жил ни дня.
Авось, в грядущем ты всё же выкроишь
аршин бессмертья и для меня…



***
Ты сможешь ли признаться, не сробев,
при этом самому себе поверя,
что промысел Создателя в тебе
присутствует хотя бы в малой мере?

Как формула проста: «Попутал бес!»
Но слишком уж во многом мы повинны…
Достанет ли терпенья у небес
вновь нас лепить из хаоса и глины?










***

Кто-то думает: «Пусть все валится,
я ж невинность храню и честь».
Но, поверьте, и наши «пальчики»
на обломках былого есть.

Прячем глазки, в тихонь играя,
только вряд ли нам быть в раю:
не бывает ведь «хата с краю»,
если Родина – на краю.



***
Постигается поздно,
что былое, по сути, –
разорённые гнёзда
человеческих судеб.

Опыт горек и труден;
а сперва, горячи, –
помнишь: к прутику прутик –
как весною грачи?



***
Исчезаем с земного лона
незаметно, но неуклонно, -
торопясь извести дотла
землю ту, что у нас была.

Что творим, и не знаем толком,
в дикий втянутые нон-стоп, -
оставляя своим потомкам
надвигающийся потоп.












***
Жизнь течёт в железном русле;
мир, как хлыст, материален.
Ущипну себя: не снюсь ли?
Нет, к несчастию, реален.

Значит, тот же тёмный фатум
правит мною, что и всеми.
И, как сельдь, мирюсь я с фактом
пребыванья в общей сети…



***
О, как этот мир не нов!..
Вот снова ночная тишь
промчится на крыльях снов,
словно летучая мышь.

А день заторопит нас
туда, где дождём облит
город избитых фраз,
город истёртых плит.



***
Для жизней людских, как известно
(пылай или небо копти), –
Земля – никудышное место,
но где нам другое найти?

Смирилась душа и не мечется,
но часто мерещится ей
подобье верёвочной лестницы
над зыбью тревог и скорбей…










***
Что небесам до нашей беготни,
что им горячность наша и поспешность?
Сгорают дни, – на то они и дни,
а Вечность спит, – на то она и Вечность.

С земной юдолью спорь или не спорь, –
но будь готов к любой её причуде.
Хранит Господь, – на то он и Господь,
а люди мрут, – на то они и люди…



***
Мы не боги. Мы это знаем.
Слишком тянут к земле грешки.
Потому-то и обжигаем
терпеливо свои горшки.

Пусть удел наш не слаще соли
и бесцветно проходят дни, –
но дымящиеся мозоли, –
всё оправдывают они.



***
О, сколько годовых колец!
А время множит их и множит…
И лишь во сне счастливым может
быть неминуемый конец.

Но жизнь, лукавя всякий раз,
то нагло лжёт, то мягко стелет, -
чем и удерживает нас
от преждевременных истерик.








ДУША УСТАЛА С СЕРОСТЬЮ БОРОТЬСЯ


***
Хоть нам того не хочется,
но очень уж заметно
сбываются пророчества
из Ветхого Завета.

И свищет ветер гибели,
как бег небесных конниц, –
шурша листами Библии
и листьями смоковниц.



***
Шипы терновые покуда
святого не коснулись лба,
но горек поцелуй Иуды
и неизбежен, как судьба.

И нет конца небесной силе,
и нет ничтожеству конца…
Кому-то – миссия Мессии,
кому-то – доля подлеца.



***
Мой странный дух живёт отшельником,
дешёвых радостей лишён.
За то, чтоб не бренчать ошейником,
не раз расплачивался он.

К таким диковинно упрямым
всегда действительность крута.
Как часто он бывал без пряника,
стремясь уйти из-под кнута…










***
Ворчим, Икаров зря коря,
что ими высь забыта.
А на Икарах – якоря
семьи, работы, быта.

Им нынче – как зубная боль –
намёки на паренье.
И тихо дожирает моль
былое оперенье…



***
Мы в этой жизни без чудес
обходимся вполне.
Обычный луг, обычный лес,
обычный свет в окне.

И чаша, что испить до дна,
обычная она.
И жизнь обычная дана,
которая одна…



***
Душа устала с серостью бороться;
ей не хватает розовых чернил.
Идут дожди. И серый цвет сиротства
себе иные краски подчинил.

Ты мог ли веселее жить, не мог ли, –
к чему упрёк риторики пустой?
Идут дожди. Миры насквозь промокли.
И не увидеть неба со звездой.












***
Щепотка боли в каждом блюде,
что преподносит нам судьба.
Откуда мы? Что мы за люди?
Зачем изводим так себя?

К чему нам эта непохожесть,
свой путь, особенный удел,
коль небо вздрагивает, ёжась
от беспросветных наших дел?..



***
Давно я тобой, эпоха,
как сквозняком, продут.
Здоровье моё по крохам
твои холода крадут.

Глядишь, так и выйду весь я,
ничем тебя не коря…
Морозно блестят созвездья
на лезвии декабря.



***
Всё больше брошенных детей…
Где разместишь? В каком приюте?
Как с Божьих сбились вы путей,
детей бросающие люди?

Не зря нас повергает в дрожь
творящееся на планете:
подумаешь – и вдруг поймёшь –
мы все – как брошенные дети…










***
Уж небо закатом набухло,
и тучи желты, словно йод.
А сонная бухта, как буйвол,
прибрежную гальку жуёт.

Над берегом – леса завеса;
и чудится город за ней,
где к ночи смешались созвездья
земных и небесных огней…



***
Собирая, как белые грузди,
блики памяти, что посветлей,
обойтись не могу я без грусти,
что, как грозди, свисает с ветвей.

И за то, что душа обогрета
теплотой, сохранённой в лесу,
в бархат позднего бабьего лета
благодарно роняю слезу…



***
Журавлиной стаи стон
над землёй суровой…
Осеняет нас крестом
красный лист кленовый.

Что посеял, то пожал –
яровые ль, озимь…
Беспощадно, как пожар,
догорает осень…











***
Р. Л.
Пусть нам больше костром не согреться,
не затеять подъём или спуск,
но остался на донышке сердца
горных троп можжевеловый вкус.

И над бездной, зовущею падать
в царство мрака, лишённое грёз,
давней юности цепкая память
держит нас, как страховочный трос…



***
Ты жертва житейской рутины,
забот о насущном куске.
Твой замок похож на руины,
душа твоя – на волоске.

Но в ней что-то сладко щекочется
и жжётся, и просится с уст,
и столько всего ещё хочется –
от новых ботфорт - до безумств!



***
Возможно, кто-то знает средство,
но я не ведаю, увы,
как жить, не утруждая сердца,
не напрягая головы.

Опустошенья опасаюсь,
ведь все мы – времени рабы…
Но разве зря душа, как парус,
взвилась над лодкою судьбы?







Я МНИЛ СЕБЯ ВОЗНЕСШИМСЯ НАД БЕЗДНОЙ

***
Что мне до того, что кто-то раньше
тот же путь проделал до меня,
так же кофе пил, глаза продравши,
и седлал крылатого коня?

Что мне до того, что в тех же путах
бился чей-то мозг, томился дух,
если вновь мне землю в первопуток
превратил небесный белый пух?



***
С. М.
Меня со счетов уж списали тишком,
но всё-таки, братцы, я выжил.
Стишок за стишком, как стежок за стежком,
судьбу свою новую вышил.

Не знаю, надолго ли эта судьба,
но лекари были не правы…
Душа, если надо, способна сама
набресть на целебные травы.



***
Как здорово, что дышится, как прежде,
и что ещё не перевёрнут лист,
и что пока на клавишах надежды
ещё играет грустный пианист.

Как хорошо, что можно кутать тело,
забыв, что время тикает в углу,
как будто не поставлены пределы
теплу и телу, телу и теплу.










***
День проплыл мимо окон, что окунь,
в серебристых чешуйках дождя…
Отчего, если счастье под боком,
жизнь порой так скушна и тошна?

Отчего, если тихо и просто
веет ветер, плывут облака,
так шершава житейская проза –
как небритая чья-то щека?



***
Мне кажется, что это – не со мной,
что не рождён я для такой планиды;
не для меня проходит век земной,
не подо мною тонут Атлантиды.

Не верится, что стану стариком,
что ждёт меня больничная перина…
Но тает у меня под языком
реальный шарик нитроглицерина.



***
Тебе не мало в жизни врали
и строили не мало рож, -
но наступаешь, как на грабли,
опять на подлость или ложь.

И вновь с душою потрясённой
в себя уходишь, сам не свой,
оставшись белою вороной,
хоть и пытался стать иной.










***
Мучишь блеклую строчку
и грызёшь карандаш…
А с себя-то сорочку
не сорвёшь, не отдашь.

Чтобы Родина выжила,
что ты сможешь, скажи, -
обладатель возвышенной,
но бумажной души?



***
Говорят, что жизни мало
посвятил я тёплых слов,
хоть она меня ласкала,
как и всех других сынов…

Жизнь, я помню долг сыновний,
на тебя ничуть не злясь.
Не грусти! Лишь я виновен
в том, что ты не удалась.



***
Шум праздника утих. И снова ты один.
Поблекла мишура недавнего успеха.
Вчерашний день во тьме подобием руин,
где, словно привиденье, бродит эхо.

Придётся зубы сжать и малость поостыть,
хоть гордая душа уже не станет мельче…
На каждого из нас довольно простоты
и жжения слезы, и зависти, и желчи.












***
Пришёл с дождя. С меня текло.
Поставил в угол мокрый зонт.
Вошёл в домашнее тепло –
и понял: в жизни есть резон.

И понял: малый гран тепла
дороже самых дивных див.
И обнял за плечи тебя,
немало этим удивив.



***
Ах, горы, горы… Уходя сюда
от повседневных радостей и горя,
с каким восторгом я вбирал в себя
высокомерие высокогорья!

Подставив мирозданию чело,
я мнил себя вознёсшимся над бездной…
О спуске было думать тяжело,
как о любой расплате неизбежной.



***
Кто она, безвестная мадонна,
что среди дымящихся руин
малое, кричащее, родное
прижимает к трепетной груди?

Сколько их по градам и по весям –
беженок, скиталиц, юных вдов?..
Жить одной любовью да поэзией
мир, как оказалось, не готов.










***
Было – веком, а стало – мигом;
Вечность слизывает следы.
Как в потоп, между мной и миром –
тусклый блеск дождевой слюды.

Смутно виден в пространстве мутном
город радостей, город слёз.
Он проснётся однажды утром, -
а его уже ливень снёс…



***
Уходя от вас всерьёз
в мир, где меркнут все лучи,
я с собою бы унёс
эту ветку алычи,

эту, в солнечном огне,
что – смертям в противовес –
расцвела в моём окне
обещанием Небес.



***
В ком-то зависть и злоба,
что, земное стерпя,
часть небесного свода
ты взвалил на себя.

Скалят зубы – и ладно.
Ты сопи и держись…
Кто сказал, что атлантам
светит лёгкая жизнь?









МИР ГУДИТ, КАК СОСУД ПУСТОТЕЛЫЙ


***
Тот, кто тайно владеет мною,
он, наверно, не слишком щедр.
Оттого бытиё земное
вижу, как в смотровую щель.

Словно вместо большого леса –
только щиколотки берёз…
Но, как видно, и этого среза
мне хватает… Порой – до слёз.



***
Комплексую, что прожил всуе
жизнь, подаренную однажды,
словно сунул фляжку пустую
умирающему от жажды;

словно брёл, как в лесу дремучем;
словно встал, да не с той ноги…
Комплексую, как будто мучат
неоплаченные долги.



***
Хоть мой город меня, как пелёнкой,
не укутывал нежностью чувств,
ноет совесть, как зуб под коронкой,
что я мало любить его тщусь.

Но ведь жутко, что летом и в стужу,
бесполезный рождая протест,
покрывает мне инеем душу
мерзкий холод «присутственных мест»!...








***
Сколько страшного за день, –
как из дьявольских недр…
Мир на радости жаден,
на трагедии щедр.

Мир помешан на риске,
души в пропасть маня…
Кто сегодня не в списке
жертв грядущего дня?



***
Всё было призрачно и хрупко,
но часто, крыльями шурша,
являлась белая голубка
к отцу, как мамина душа.

Как был волнением пронизан
старик и как светился весь,
когда скреблась о жесть карниза
небес воркующая весть!



***
Ах, жизнь, ты – обманная радость,
до боли недолог наш век.
Но снова, от горя оправясь,
ликует живой человек.

Он рад и оттаявшей хвое,
и лужам, и крикам грачей,
хоть, может, на все его хвори
не хватит и сотни врачей.












***
Обниму твои грустные плечи;
не вздыхай, будто всё утекло.
Нет печали, которой не лечит
человеческое тепло.

Пусть я не был надёжным причалом, –
но я рядом – и чувствую вновь:
нет вины, чтоб её не прощала
человеческая любовь.



***
N N
Пусть много судьба у неё отняла,
душа остаётся певучей и нежной.
Свинцовая тяжесть коварного зла
тушуется рядом с упрямой надеждой.

… Опять порицаю и рифмы, и стиль я.
Но снова придёт, припадая к земле.
Взгляну на неё – и покажется мне:
сквозь серенький плащ пробиваются крылья!



***
С виду вроде не зверь, не дебил
и не бомж с чердака иль подвала,
он в себе человека убил,
а живёт, как ни в чём не бывало.

Да к тому ж и добился всего,
ибо снюхался с бездной и бесами.
А ведь я ещё помню т о г о…
Ну да Бог с ним. И царство небесное.








***
Человеческая порода,
что с ней стало? И как же быть
нам, носителям генного кода,
побуждающего любить?

Боже правый! В твой край зазвёздный
я кричу сквозь глухую тьму:
неужели Ты зря нас создал
по подобию своему?



***
Я отдаю свой долг земной
мучительно и долго.
О, сколько же ещё за мной
неотданного долга!..

Не сплю, кусаю губы:
всегда ли был я щедр?
…А жизнь идёт на убыль,
как месяц на ущерб.



***
Мир гудит, как сосуд пустотелый,
и сужается сумрачный круг…
Жизнь, дарившая тему за темой,
неужели исчерпана вдруг?

Неужели до боли, до стона
был мой век лицемерен и лжив?
И сладка, и дурманна истома
оттого, что я всё ещё жив…












***
Проступили звёзды, как смола,
на коре сгустившегося мрака.
А душа твоя, хоть и мала,
с Вечностью тягается, однако,

будто бы и не было обид,
будто бы и не о чем жалеть ей…
Море пахнет остро, как карбид,
водяной травой тысячелетий.



***
Мне слава – жена незаконная;
судьбу я нескладно лепил.
Но всё ж свою долю суконную,
наверно, за что-то любил.

Наверно, я чувствовал, Господи,
нутром Твою мудрую власть,
срываясь порой, как на осыпи,
но веря, что жизнь удалась.



***
Ты ввысь воспаришь сквозь тучи,
а мне истлевать в земле.
Ты тот, кто всегда был лучше,
талантливей и смелей,

Кто душу мою полвека
железом сомнений жёг…
Давай, мое альтер эго,
выпьем на посошок!



















II






Дерево Дружбы




ПОЭТИЧЕСКИЕ НОВЕЛЛЫ






























УРОКИ МАСТЕРА


Прочитанные и пережитые книги сочинского поэта Валерия Клебанова – учёба поценнее литературного института. Поставленная им планка, как неподкупный таможенник, просто не выпускает на бумагу малоценные, недозревшие, хотя и красиво оформленные строчки. Я стала писать меньше, и только те слова, что, как у Клебанова, «так болят, как будто от шеи отделяется голова». Нет, я не стараюсь подражать ему в форме или копировать приёмы. Просто каждое новое стихотворение примеряю – не стыдно ли ему будет рядом с клебановскими?
После «крещения» высокой поэзией Клебанова заметно изменился и круг моего чтения. Развился здоровый аппетит, хочется читать больше и больше, но вкусы стали привередливее: чем попало меня теперь не накормишь. Душа просто не принимает сияющие глянцем богатых спонсоров массовые творческие изыски. Устроит ли вас после божественного целебного напитка тепловатый вагонный чай?!
Пожалуй, это главный урок, усвоенный мной в «школе Клебанова»: ответственность за то, чем питаешь свой разум и сердце, и ответственность за всё, что сам несёшь людям.


Ирина Карцева,
член Творческой Лиги Кубани,
г. Тимашевск













СЛЕДУЙ СВОЕЙ ДОРОГОЙ

1
«Сэгви иль туо…» - строго
дал наставленье Дант.
«Следуй своей дорогой»,
не зарывай талант.
Не для пустого форса
через холмы и рвы –
«сэгви иль туо корсо» -
и не страшись молвы!

2
Сетовать ли, что косо
жизнь твоя, друг, пошла?
«Сэгви иль туо корсо»
в дебрях добра и зла.
Пусть не усыпан розами
путь твой в земной юдоли, -
«сэгви иль туо корсо»,
не отрекись от доли!

3
В жизнь ты пришёл без спроса,
так беззащитно наг.
«Сэгви иль туо корсо»,
не добиваясь благ.
Пусть твой негромкий голос
не перекрыл вытья, -
«сэгви иль туо корсо»
тропами бытия!

4
Горести – в горле костью,
путы – не развязать…
«Сэгви иль туо корсо» -
это легко сказать!
По-итальянски броско,
а по-российски – с дрожью:
«сэгви иль туо корсо» -
 даже по бездорожью.




5
Если ты сеешь просо –
вытоптать не спеши.
«Сэгви иль туо корсо».
Можешь писать – пиши!
Знаю: оно не просто –
быть до конца собой.
«Сэгви иль туо корсо»,
следуй своей судьбой.

6
Даже в пурге, без троса –
не пропади, не сгинь.
«Сэгви иль туо корсо»,
даже когда – ни зги!
Ветер тараня торсом,
веру не заглуши.
«Сэгви иль туо корсо» -
азимутом души!

7
Не устрашись разноса,
превозмоги укор.
«Сэгви иль туо корсо»,
а не крадись, как вор.
И от любви не скройся –
даже на склоне дней.
«Сэгви иль туо корсо»,
то есть – лети за ней.

8
Пусть даже – жизнь с откоса
за поцелуй, за взгляд.
«Сэгви иль туо корсо» -
ради любви – хоть в ад!
Ведь вознесла же Данта
к высям его величья,
ставши огнём таланта,
юная Беатриче!





ТРЕЩИНА МИРА

1
Избитую фразу о трещине мира
и сердце поэта – вдруг с новою силой,
как будто огнём разорвавшейся мины,
история наша во мне озарила.
Мой друг Камбулат! В наше время недужное
не сдержит беду никакая вожжа.
О, как сохранить нам старинную дружбу,
не дать, чтоб её захлестнула вражда?

2
Ты помнишь, мы рядом на фото,
и нам абсолютно не грустно.
Всё будет – любовь и работа –
работа до пота, до хруста.
Ещё наберем обороты,
ведь жизнь улыбается нам…
Мы оба в обнимку на фото.
Не рвать же его пополам!

3
Время «Боингов», «Шаттлов»
и полётов на Марс…
Отчего ж всё так шатко,
что касается нас?
И сквозь музыку клипа,
сквозь разгул трын-травы –
разве стона и всхлипа
не расслышали вы?

4
…Погибают, как и раньше гибли,
как поленья, брошенные в печь.
Только я, Страна, не новый Киплинг,
чтобы жуть кровавую воспеть.
Вряд ли кто-то сможет вдохновиться
для мажорных гимнов и баллад,
видя обезумевшие лица
 новобранцев, топающих в ад…




5
Там, где скал белы башлыки,
где увязли в снегу войска,
где показывает клыки
каннибальих времён оскал, -
в том краю каждый миг рисков,
как натянутая струна…
Эта груда мешков с песком –
для мальчишек твой щит,
Страна?

6
В этом мире хватает трещин;
разберёшься ль, какие – чьи?
Для меня же нет горя хлеще,
раны нет больнее Чечни.
А стихи – только множат пытки.
Да кого я ими спасу?
А тем более тех, убитых
этой ночью на блок-посту…

7
Снова слишком цена высока,
снова матери – в черных косынках.
Вместо сына, сыночка, сынка –
страшный ящик из грубого цинка.
Тщетно боль вопрошает: - Доколь?
Снова – кровь на обломках и щебне…
Но на ком вымещать нам, на ком?
И кого умолять об отмщенье?

8
…Я не знаю, как быть, Камбулат,
если воздух от дыма сер,
если дни горят и болят,
словно взорванный БТР?
Неужели грядущий люд
должен видеть, как в страшном сне, -
нас, выпрыгивающих в люк
с гребнем пламени на спине?







ПРОЩАЛЬНАЯ ГРУСТЬ ЛИСТОПАДА

1
Обнявшись навек, как братаны,
едины землёй и судьбой,
в четыре обхвата платаны
мой Город прикрыли собой.
Года проплывают плотвою…
И мнится: под кожей коры –
платаны стары, как Платоны,
и тоже, наверно, мудры.

2
О, детства пора, и пора молодая,
и зрелости годы – крылатые кони!
Я тоже давно, как один из платанов,
пустил в эту землю корявые корни.
Я слушал прибоя глухие раскаты
над краем тропы, убегающей круто…
Я здесь поседел. И кому теперь скажешь,
что было легко мне, что было мне трудно?

3
Ах, осень, нелёгкая плата
за счастье весеннего дня!
Прощальная грусть листопада
томит и терзает меня.
Что злиться, обиду глотая?
Былое попробуй верни…
И падают листья платанов,
тяжёлые, как пятерни.

4
…Всё было, мой Город: и мелкие склоки,
и чувство тобой защищённого тыла –
в дощатом домишке, на глинистом склоне,
где лоно твоё мою плоть приютило.
Прости меня, Город, что был я капризен,
холстину судьбы то поря, то латая.
Из будущей жизни мне духом, как бризом,
позволь шевелить шевелюры платанов…






СВЕТ ХРАМА


1

Скорбит от бед и от потерь
народа горестная память.
И разве наша жизнь теперь –
не паперть?

Смиренно милостыню ждёт
картуз, протянутый убого…
Но хватит ли на всех щедрот
у Бога?


2

Над головами и свечами
пришедших в Божию обитель
глазами, полными печали,
глядит Спаситель.

Падёт ли благодать Господня,
паря молитвой в этих стенах,
на поминаемых сегодня
чад убиенных?..


3

За что нас такой окаянной судьбой
земля наделила,
в отчаяньи вздев над собою Собор
Архангела Михаила?

Взойдут ли когда-нибудь снова ростки
всего, что мы рушим?
Уж больно церковные свечки тонки
в руках у старушек…







4

Мы дети греха – или солнечной плазмы?
С чего ж так низки мы и падки на деньги?
Зачем нас от храмов уводят соблазны?
Простите нас, грешных, Отец Иннокентий!

О, как мне безбожие жизнь омрачило!
Путь к высшей духовности мною не познан.
Возможно, хвачусь перед самой кончиной…
Не будет ли поздно?


5

Во дни времен, лихих и маетных,
над пропастями повисая,
душа колеблется, как маятник,
меж полюсами.

Всегда ли наше сердце чутко,
всегда ли зрячи наши очи?
Откуда ждать сегодня чуда? –
Ответьте, Отче!


6

…Святою водой Вы кропите светлицу –
углы и пороги, оконца и двери.
И блики надежды ложатся на лица.
Ах, если бы всем воздавалось по вере!

Мне вдруг показалось: в Вас что-то от Меня.
Вы той же формации интеллигентной.
Пусть зло на Земле мы, увы, не отменим,
но души окрепнут, Отец Иннокентий!









ПОКА БРОДИЛ ОН СРЕДЬ АЛЛЕЙ


1

Как я когда-то обивал
пороги на Тверском бульваре!
Но ни пороги, ни бульвар
пришельца не облюбовали.

Забылась горечь давних лет
и прихоти судьбы капризной…
Но разве бронзовый Поэт
мне вслед не смотрит с укоризной?


2

– Вам трудно писать после Пушкина? –
Мне кто-то вопрос задаёт,
не зная, что Пушкин – отдушина
любому, в ком сердце поёт;

что Пушкиным души разбужены,
разрушены цепи оков...
– Вам трудно писать после Пушкина? –
И я отвечаю: – Легко!


3

Хоть часто пел он свою лень,
лукавый наш российский гений, -
но по сей день берут нас в плен
плоды его небесной лени.

О, как трудилась его лень,
не зная отдыха и лени, -
пока бродил он средь аллей
иль чьи-то обнимал колени!









4

…И суеверие. И страх.
И слёзы истовой молитвы.
И на исчёрканных полях
казнённых вольнодумцев лики.

И возникающий в ночах
анчар с его дыханьем смрадным.
И столько жить ещё, влача
свой крест по лестницам парадным!..


5

Исполнив долг, он умирал в долгах,
обожествлён молвою и оболган.
Он так блистал, мудрец и вертопрах, -
а угасал мучительно и долго.

Ему везло в поэмах и любви;
был слог летуч, как будто шёл от Бога.
И знал ли он, что именем своим
теперь ему обязана эпоха?


6

Нет-нет, да кто-то с ним запанибрата.
Откуда наглость, я понять хочу.
Чуть из яйца, а уж готов гиганта
приятельски похлопать по плечу.

Мол, Пушкин прост и многое простил бы…
Ах, лилипут, не обожги ладонь:
во мгле Вселенной Пушкин для России –
её опознавательный огонь.







ДЕРЕВО ДРУЖБЫ
Л.М. Дмитренко
1
Россия! В разгаре свирепого пыла
враждующих мнений, амбиций недужных,–
наверно, болезная, ты позабыла,
что где-то на юге есть Дерево Дружбы.
Неужто забыла? Отсюда и кара нам.
Не крикнет же, впрямь: «Перестаньте беситься!»
волшебница дружбы Людмила Макаровна
в изношенных тапочках, в платье из ситца…

 2
Девчушкой пришла она к этому Древу,
лечила ушиб ему каждый и вывих,
внушая святую и светлую веру
гостям, постигающим тайну прививок.
Годами плелось изумрудное кружево
над чёрными безднами адских расщелин.
Как дети, поверили в Дерево Дружбы
король и премьер, космонавт и священник…

3
Землицу горстями сюда привозили.
Здесь боль Хиросимы, Хатынь и Освенцим.
Где брали Вы, хрупкая женщина, силы,
чтоб каждому дать хоть по капельке сердца?
Но люди тянулись сюда, как паломники,
и множилась Дружба – за веткою ветка;
и высилось Древо над веком изломанным,
как некая Мекка надежд Человека.

4
Оно задевало за самое-самое,
Земле обещая спасенье от гибели, –
как вечно живая зелёная заповедь
из самой заветной, немеркнущей Библии…
В витринах музея накоплено столько
возвышенных чувств, сокровеннейших чаяний!
Но в щуплой фигурке, присевшей у столика,
мне видится горечь и мнится отчаянье.


5
Неужто всё то, что нам было нагадано,
сбывается ныне, страданья умножив?
Неужто напрасно, Людмила Макаровна,
полвека корпел Ваш прививочный ножик?
Но вдруг – оживленье средь зелени сада, –
нежданно пожаловал гость из Нью-Йорка:
«Спешу, но заехал! Лет двадцать назад я
здесь ель посадил… Ах, как выросла ёлка!»

6
Как выросла ёлка… Но сколько погублено
лесов по России и всходов надежды!
Всё куплено-продано, продано-куплено…
Где Родина та, что была у нас прежде?
Где радость былая от птичьего пения,
где тихих бесед задушевная прелесть?
И глупо твердить: «Наберитесь терпения», –
ведь столько за век мы за свой натерпелись!

7
Пеньки сиротливо чернеют огарками
тех свечек зелёных, что душу нам грели…
Слепыми щенками, Людмила Макаровна,
к Вам жмутся в испуге берёзки и ели.
Здесь боль ощущаешь особенно остро, –
как будто по щебню стопами босыми…
Хвоинками ёжится крохотный остров –
Оазис Любви в одичавшей России.

8
Не знаю, кого эта грустная повесть
от страха спасёт, от безверья излечит…
Бредёт меж дерев Одинокая Совесть,
устало сутуля печальные плечи.
В какую мы пропасть сползаем, нищая?
Чей замысел чёрный всё светлое рушит?
Дождинки последними каплями счастья
мерцают на веточках Дерева Дружбы…



















III



Не дано забыть никому




СТИХИ О ГЕРОЯХ КУБАНИ















В РИФМАХ, КАК В БРОНЗЕ
Валерий Клебанов написал книгу стихов в честь героических воинов, уроженцев Кубани и бывшей Адыгейской автономной области, участвуя в создании «Большого поэтического венка» всем воинам нашего края, увенчанным высшими воинскими наградами.
В предисловии к сборнику Герой Советского Союза Владимир Козлов и почетный член ассоциации Героев Кубани, участник войны, заслуженный литератор края Кронид Обойщиков отметили «легкий, отточенный и образный поэтический стиль» автора, украсивший коллективный сборник и по достоинству возвеличивший воинов-героев.

Пусть же вечно, во всех поколеньях, -
а им, верю, не будет конца, -
каждый подвиг хранят от забвенья
благодарных потомков сердца!
Так написал Валерий Клебанов в стихотворении, посвященном Герою Советского Союза Г. В. Коваленко, а в стихах в честь другого Героя автор высказался с афористической выразительностью:

Коль могу я помочь хоть чем-то,
чтоб никто из них не был забыт, -
пусть и старший сержант Яковченко
будет в рифмах, как в бронзе, отлит.
Авторы предисловия отмечают, что книга талантливого поэта-патриота – «это одно из колец, органично соединяющих прошлое с настоящим и будущим».
У меня, уже десяток лет наблюдающего за активной творческой работой моего друга, яркого и оригинального мастера стиха Валерия Клебанова, к изданию многих книг которого я имею непосредственное отношение, давно сложилось вполне определенное мнение: это прекрасный, талантливый современный русский поэт, значение и место которого в кубанской, да и вообще в российской литературе еще по-настоящему не оценено.
Недавно кубанский литературный журналист Алексей Соболь в статье «Поэт Валерий Клебанов о России, о себе и о нас» дал такую оценку нашему общему другу: «На мой взгляд, к лучшим нынешним поэтам относится Валерий Клебанов… автор тринадцати сборников стихотворений, житель г. Сочи. Поэтические сборники В. Клебанова… созвучны нашему времени, пронизаны глубоким патриотическим пафосом и содержат высокие гражданские мотивы. Это философски мудрые, окрашенные горечью утрат и вместе с тем лирически нежные стихи… Поистине нельзя не радоваться и не удивляться многогранности поэтического таланта В. Клебанова, его широкому творческому горизонту и глубине постижения человеческого опыта» (газета «Рассвет» № 29 от 22-28 июля 2005 г.).
Мне трудно что-нибудь добавить к этой высокой оценке.

Алексей Горбунов
депутат
Законодательного собрания
Краснодарского края





СЛОВНО МСТЯЩИЙ СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ

Герою Советского Союза
Георгию Терентьевичу Невкипелому
Над Москвою, от снега белой, -
треск разрывов, моторный рёв.
Там командовал Невкипелый
 эскадрильей штурмовиков.

Украинец кубанской ковки,
в сорок первом воздушный ас,
он огнём и манёвром ловким
отличился в боях не раз.

От его штурмовой атаки,
от разящей его руки
у врага загорались танки
и взрывались грузовики.

На десятки уже и сотни
счет пошёл молодецких дел,
когда в чёрной, смертельной зоне
его вражий огонь задел.

Были выбиты все подпорки
из-под крыльев… Их пламень сгрыз.
Словно мстящий святой Георгий,
Невкипелый понёсся вниз.

Он разнёс огневым ударом
клятый гитлеровский обоз,
что по рельсам стальным удавом
полз к столице, да не дополз!
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

…Где когда-то свинца и пороха
над землёю гремела смесь,
в подмосковном посёлке Дорохово
Невкипелова имя есть.

Нынче гордо оно красуется
на табличках вдоль тихой улицы,
где крылатый погиб герой,
что за Родину встал горой.


ОН В БЕССМЕРТЬЕ ПРОБИТЬСЯ СМОГ

Герою Советского Союза
Петру Тимофеевичу Гредину
В этом мире все люди временны,
но есть что-то, что выше нас,
что подвигло связиста Гредина
на геройство в войну не раз.

И с каким бы ожесточением
битва жаркая ни велась,
в каждом пекле, без исключения,
обеспечивал Гредин связь.

Даже раненый, с поля боя
не ушёл, а что было сил,
зубы стиснув от жгучей боли,
автоматом врага косил!

Наш земляк! Он, в Победу веря,
вызывал на себя огонь,
ибо знал: фашистского зверя
мы без этого не добьём…

И когда завладела хутором
с его помощью наша часть,
вместе с ранним, багряным утром
наступил его Звёздный Час…

Петя Гредин! Простой и дерзкий,
он в бессмертье пробиться смог –
и навечно над Абадзехской
солнце славы своей зажёг.

Вижу, как, ободрав колени,
тянет провод он под огнём, -
чтобы связь людских поколений
не закончилась вдруг на нём.









ТОТ САМЫЙ ПУЛЕМЕТЧИК

Герою Советского Союза
Николаю Семеновичу Иванову
Он жил в станице Славянской,
и кто подумать мог,
что подвигом прославится
кубанский паренёк?

Но ворог ночью тёмною
взорвал страны покой –
и вся она, огромная,
пошла в священный бой.

Не раз врага сурово
в свинцовый переплёт
брал Коли Иванова
горячий пулемёт.

Не думал он про орден,
когда, верша успех,
шёл с боем через Одер
у града Фюрстенберг.

Из пулемёта кроя,
не помышлял, поверьте,
что Золотом Героя
страна его отметит.

Ведь сколько Ивановых
от края и до края
той страшною войною
прошло, врага карая!

Но, выделен средь прочих,
и нынче жив-здоров
тот самый пулемётчик
полковник Иванов.

Пусть долго-долго дни его
привычный держат строй.
Согрет любовью Киева
кубанский наш герой!





ПОД МАЛЕНЬКИМ ГОРОДОМ ЗВАЛА


Герою Советского Союза
Василию Петровичу Иваненко
Он был человек из народа,
крестьянин кубанских кровей.
В огонь сорок первого года,
в свинцовый его суховей

шагнул он, разящ и неистов,
с гвардейской отвагой в душе.
Был принят в ряды коммунистов
в сыром полевом блиндаже.

Сражался, как все, он… А слава
ждала его, кроясь во мгле, -
под маленьким городом Звала
на чешской горящей земле.

Был выбит тяжелым раненьем
комроты… Но в яростный бой
поднялся сержант Иваненко
и роту увлёк за собой.

И взяли высотку! Но жарко
пришлось им… Свирепствовал враг.
Отважная рота сержанта
отбила пятнадцать атак!

На гребне двадцатого века,
у страшной войны на краю
был ранен сержант Иваненко
в том праведном, тяжком бою.

Но знал, истекающий кровью,
что русский народ не согнуть.
И слава Звездою Героя
украсила бравую грудь.

…Вскипая волной белопенной,
цветут на Кубани сады…
Спасибо, сержант Иваненко,
за взятие той высоты!








СЛАВОЮ БЫЛ УВЕНЧАН

Кавалеру трех орденов Славы
Николаю Григорьевичу Бугайцу
В Старотитаровской когда-то
был прицепщик он, тракторист.
Но проснулся в нём дух солдата,
лишь над Родиной меч навис.

Помкомвзвода в стрелковой части,
закалённый в огне боец, -
в горле костью для фрицев часто
становился наш Бугаец.

Разве можно забыть то лето,
страшный сорок четвёртый год,
где кровавой и дымной лентой
пролегал Украинский фронт?

Но, в кулак зажимая нервы,
Николай был огонь и риск.
Он в атаку поднялся первым
возле станции Волочиск.

Неприятеля колотил он
беспощадно в лихие дни –
и у города Коломыня,
и на склоне горы Мутны.

Он и снайпером был. И вороги
поплатились, исчадья зла!
Сколько их протянуло ноги
от карающего ствола!

Подбивал он «пантер» и «тигров»;
не забыть их предсмертный вой…
И вернулся он в Старотитаровскую,
пусть и раненый, но живой.

И, хоть славою был увенчан,
сел за трактор с милой душой.
Тот героя узнал, конечно,
и, ликуя, пахать пошёл!






СТОИЛ ЦЕЛОЙ ГВАРДЕЙСКОЙ РОТЫ

Кавалеру трех орденов Славы
Михаилу Александровичу Власову
Его родина –Великовечное.
Поэтическое село!
Здесь мечтать бы над тихой речкою,
да война стряслась, как назло!

И железной рукою властной
оторвав его от семьи,
она бросила Мишу Власова
на защиту родной земли.

Был крестьянин, а стал сапёром;
вскоре славу в боях сыскал,
то средь мин рубя коридоры,
то притаскивая «языка».

И за эти его «забавы»
у поселка Шляхетский Ляс
награждён был орденом Славы
он, как помнится, в первый раз.

Доводил он врага до одури,
до трагедий и горьких драм.
Помнит город Франкфурт-на-Одере,
как удерживал он плацдарм.

И когда потянулись к Одеру
части наших ударных сил,
ко второму представлен ордену
был отчаянный Михаил!

Снова подвиг – и снова слава…
Ты, Отечество, не забудь,
как твой сын на полях кровавых
среди мин прокладывал путь.

Может, целой гвардейской роты
стоил воин такой один,
что прорезал в огне ворота
к наступлению на Берлин!







РАСПРАВЛЯЯСЬ С ЖЕСТОКИМ ВРАГОМ


Кавалеру трех орденов Славы
Фёдору Сергеевичу Бугаю
Когда встали за Родину грудью
весь народ, весь передний край,
управлялся успешно с орудием
заряжающий Фёдор Бугай.

Он родился в селе Мостовое,
русский парень, кубанская кость.
И на ратное дело святое
его подняли ярость и злость.

Когда в августе сорок четвёртого
разгорелись бои у Бендер,
орудийным огнем перечёркивал
он и дзоты, и БТР.

Стало ясно у города Варка,
что не светит агрессорам рай.
Не жалел для них адских «подарков»
ангел мщения Фёдор Бугай!

Закрепившись за речкой Пилицей
и огнём расширяя плацдарм,
не давал он врагу распрямиться,
бил по флангам его и тылам.

Помогая форсировать Шпрее,
каждый плот прикрывал он и бот,
беспощадно снарядами брея
и пехоту, и прочий сброд.

И когда пробивались к Рейхстагу,
продолжал проявлять он отвагу,
автоматным, гранатным огнём
расправляясь с жестоким врагом…

Что солдатского подвига выше,
если мужество бьёт через край?
Из войны он со славою вышел,
несгибаемый Фёдор Бугай!





РОМАНТИЧЕСКИЙ ОРЕОЛ
Герою Советского Союза
Камчари Бароковичу Бжигакову
Из майкопского педучилища
адыгейского парня Камчари
прямо в огненное чистилище
боевые кони умчали.

О гвардейцах-кавалеристах
помнят воины тех времён.
Лихорадил не раз фашистов
миномётами эскадрон.

О, какой на земле поляков
разгорелся тогда сыр-бор!
Но и Одер прошел Бжигаков
возле города Ратибор.

От фашистов летели перья,
стал ощипанным их орёл…
Миномётная кавалерия,
романтический ореол!

И рассветом, рождённым в стрельбах,
судный день уже занимался.
Впереди была ещё Эльба
и сраженье за город Майсен.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

…Наш герой не расстался с армией.
Стал полковником. Славно жил.
И слова, высокие самые,
он по-рыцарски заслужил.

Только он и в вечном покое
часто видит, словно во сне,
как летят огневые кони
с миномётами на спине.

До Берлина они домчали
смертоносный, разящий груз…
Спи спокойно, герой Камчари,
ты достоин и Звёзд, и муз!






…И СВЕРКАЛА ЗВЕЗДА НА ГРУДИ

Герою Советского Союза
Константину Петровичу Василенко
В Адыгее, на Киевском хуторе
он родился в крестьянской семье.
Не случись того страшного утра,
он бы пахарем был на земле.

Но отчаянно и крылато
всех, кто дочь её или сын,
Мать-Страна позвала с плаката –
и откликнулся Константин.

С сорок третьего он – гвардеец.
Где бегом, где ползком, где вброд,
на ходу махоркою греясь,
шёл за Костей стрелковый взвод.

Свиста пуль и снарядного визга
им тогда перепало с лихвой.
И, форсируя с ходу Вислу,
взвод ввязался в неравный бой.

Что там было! Зверевший противник
всё, что можно, в атаки бросал,
но гвардейцев не смог опрокинуть
весь его огневой арсенал.

Враг свирепствовал – до исступленья,
но бойцов наших лучше не зли!
И дождались они подкрепленья,
и смели эту нечисть с земли…

Мимо польских и прочих селений
к цели той, что ждала впереди,
бравым соколом шёл Василенко,
и сверкала Звезда на груди…

А потом, когда кончилась бойня,
долго жил он, Отчизне служа…
За неё и теперь неспокойна
в небесах капитана душа.







ЕГО ЖИЗНИ СИЯЮЩИЙ СЛЕД
Герою Советского Союза
Ивану Ефимовичу Яковченко
Ни прибавить теперь, ни убавить,
но забыть не позволит Господь,
как дрались уроженцы Кубани,
дух в боях закаляя и плоть.

Коль могу я помочь хоть чем-то,
чтоб никто из них не был забыт,
пусть и старший сержант Яковченко
будет в рифмах, как в бронзе, отлит.

Для себя его образ открыл я,
вдруг узрев, как победной весной,
плащ-палатку раскинув, как крылья,
он ведёт наступательный бой,

как за Одер без всяких ковчегов
по изрытому взрывами льду
помкомвзвода Иван Яковченко
переходит врагам на беду,

чтоб с бойцами родимого взвода,
что врага беспощадно косил,
удержать свой плацдарм до подхода
остальных наступающих сил!

Наседали фашисты, но тщетно!
Их свинцовой уздой укротив,
после этих боёв Яковченко
обнаружил Звезду на груди.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

…Жизнь меняется круто и резко;
не для воина лоск или шик.
Тихо жил он потом в Тихорецке,
станционный простой весовщик.

Но, как быстро года ни бежали б, –
всей армаде бесчисленных лет
не стереть со священной скрижали
его жизни сияющий след!







КАК СЕГОДНЯ ГЕРОЯ НЕ ВСПОМНИТЬ!


Герою Советского Союза
Александру Степановичу Пешакову
Там, где с неба несчастья валились,
с огневою наукой знаком,
Александр Пешаков, армавирец,
управлялся с зенитным полком.

…Небо в дырах разрывов, как сито;
чёрным дымом чадят «мессера».
Это – дело гвардейских зениток.
Слава вам, пушкари-мастера!

Сколько б в воздухе смерти ни висло,
был надёжен ваш огненный щит.
Позади уже Одер и Висла,
над Германией небо трещит.

Лишь гвардейцы умели одни так
обеспечивать мощный прорыв,
скорострельною силой зениток
корпус танковый плотно прикрыв.

Были сбиты десятки и сотни
злых стервятников с чёрным крестом…
Как сегодня героя не вспомнить,
не вчитаться в короткие строки
наградных пожелтелых листов!

…Боже правый, как небо бурлило,
беспощадный огонь расплескав,
где при доблестном штурме Берлина
отличился опять Александр!..
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

И я искренне счастлив, что нынче
довелось мне венок моих слов
посвятить Вам, полковник-зенитчик,
бог огня Александр Пешаков.








ПОДВИГ СТАЛ ДЛЯ БОЙЦА ПРИЗВАНИЕМ
Герою Советского Союза
Давиду Мисаковичу Языджяну
Еще в финскую сочинский парень
был крещён боевым огнём,
а потом шёл к Победе в паре
со своим броневым конём.

Жаль, что в деле его я не видел,
как в любое он пекло въезжал,
наш отважный механик-водитель,
лейтенант Давид Языджян.

Танк для воина – то, что надо,
если знает он в этом толк.
Взял Давида к себе, как брата,
инженерно-танковый полк.

И пошло потом, и поехало!
Минный тральщик стал парню мил.
Далеко разносилось эхо
Языджяном подорванных мин.

А в боях у польского Костшина
танк его поработал так,
что за ним, как по полю скошенному,
потекла лавина атак!

Подвиг стал для бойца призванием,
и делам его нет цены.
Орден Ленина, Красного Знамени
и Отечественной войны…

Сколько было им видано крови,
сколько боли и горьких слёз!
…Золотую Звезду Героя
май победный ему принёс.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Время многие стёрло лица;
но Давидова слава досель
всё кружит, как гордая птица,
над посёлком Зубова Щель.







СТАЛ ИСТИННЫМ РУССКИМ ГЕРОЕМ

Кавалеру трёх орденов Славы
Николаю Ивановичу Грицаку
В Темрюкской станице Тамань
рождённый в далёком двадцатом,
он встретил кровавую брань
с другими гвардейцами рядом.

Орудий отрывистый лай,
дым битвы, тяжёлый и едкий…
Шел к славе Грицак Николай
дорогами пешей разведки.

Он с присказкой: «Врёшь, не возьмёшь!» –
давил пулемётные точки;
где надо – граната, где – нож, -
всё это – разведчика почерк.

Жила в нем былинная сила;
её ощутили враги:
немало фашистов скосил он,
немало забрал в «языки»…

А в Латвии, в городе Клави
в горячей атаке лихой
он стольких поверг, что для славы
и трети хватило б с лихвой!

Готовый и ночью, и днём
к борьбе с сатанинским отродьем,
он в праведном гневе своём
стал истинным русским героем.

Когда же паденьем Берлина
закончилась грозная сечь,
бойца приютила, как сына,
зелёная, тёплая Керчь…

Героями Время расцвечено.
Я верю: в полях и лесах
остались светиться навечно
следы удалого разведчика
по имени Коля Грицак.






УДАЛОЙ КОМАНДИР ОРУДИЯ
Герою Советского Союза
Ивану Абрамовичу Кутинову
Жизнь Ивана была не торной;
доставался хлеб нелегко.
Но названье станицы Упорной
на характер его легло.

В мукомолье он был умельцем;
но, когда разразился гром,
он, вздохнув, попрощался с мельницей
и покинул родимый дом.

Превращал в горящие груды
танков Гитлера грозный лоск
удалой командир орудия,
старшина бронебойных войск.

И, огнём в оборону вклинясь,
он за Одер, где бой кипел,
у немецкого пункта Киниц
чуть не первым попасть сумел.

Тут на наших поперли танки,
но Кутинов держал удар.
И захлёбывались атаки,
и удерживался плацдарм.

Старшина, окрылённый смелостью,
был и вправду, как бог огня.
Перемалывалась, как в мельнице,
в том огне любая броня…
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Он к своей мукомольной доле
вновь вернулся после войны.
И посверкивала Звездою
грудь геройского старшины.

…Как бы нас забвения тина
ни засасывала во тьму, -
то, что сделал Иван Кутинов,
не дано забыть никому!







СТАЛ ЛЕГЕНДОЙ, ЗАКОНЧИВ ПОХОД


Герою Советского Союза
Григорию Васильевичу Коваленко
С сентября сорок первого года
Коваленко Григорий в строю.
Помначштаба… Разведка… Пехота…
И всегда – на переднем краю.

Вся война с её силою грубой
сделать с ним не смогла ничего.
Он прорвался с десантною группой
за Дунай – и не выбить его!

Ведь гвардейцы в сраженьях не гнулись.
И не дрогнул Григорий, пока
всей громадою не подтянулись
к нему главные силы полка…

Он по рыжей от крови планете,
по Европе, свинцом залитой,
с каждым днём приближался к Победе,
приближался к Звезде Золотой…

Уроженец Майкопа легендой
стал, победно закончив поход.
Где сегодня герой Коваленко?
Говорят, в Запорожье живёт.

Он полковник в отставке. Регалий
боевых у гвардейца не счесть.
Я ж хочу, чтобы все услыхали,
как Кубань воздает ему честь.

Пусть же вечно, во всех поколеньях,
а им, верю, не будет конца,
каждый подвиг хранят от забвенья
благодарных потомков сердца!









IV


Пегас навеселе


(Поэтические пародии)
















ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТЬ ИРОНИИ

Нежданно-негаданно я стал «героем» одной из остроумных пародий моего литературного товарища Валерия Клебанова. Сморозил стихотворную нелепость – и получил по полной программе. И никаких обид!
Да и какие обиды, коль за эту веселую работу взялся вдруг поэт, чья лирика с непременным флером самоиронии только и могла подготовить читателя к этой встрече – встрече с целым букетом его пародий и эпиграмм.
Итак – Валерий Клебанов. Автор полутора десятков книг, сборников стихов и литературных переводов, лауреат Всероссийской премии им. Александра невского, эссеист, литературовед. Мастер знаменитых восьмистиший, сочетающих и лаконизм, и тонкую лиричность, и острую философскую мысль.
Лирик, философ, и вот – нате вам! –пародии и эпиграммы! Невзирая на лица и места пребывания этих самых лиц на различных ступенях поэтического Олимпа. И никому ни поблажки, ни послабления. Ни великим, ни мало кому известным стихотворцам, которые если и сохранятся в памяти читателей, то только благодаря пародисту.
Остроумная ироничность (на самом себе опробованная!), тонкое чувство русского языка, глубокое знание поэзии, внимание к литературным процессам вообще – все это делает пародийные сочинения Клебанова интересными, насыщенными, зачастую – хлесткими. Нет нужды пересказывать, цитировать наиболее яркие строфы и строчки – читатель сам найдет для себя и забавное, и оригинальное. Но на одно обстоятельство все же хочется обратить внимание. И пародии, и эпиграммы, здесь представленные, это, прежде всего – хорошие стихи. Полные свежих рифм, неожиданных аллитераций, умного и значительного содержания.
И еще одно, редкое по нынешним временам свойство – доброжелательность. Нет в эпиграммах Клебанова ни высокомерия, ни поучительности, ни – тем паче – злобного хамства, столь характерного, к сожалению, для немалого числа литераторов, пробавляющихся взаимной бранью и почитающих себя стихотворцами.
К поэзии Валерия Клебанова – в его лирико-философской ипостаси – я давно отношусь с интересом и даже неким душевным трепетом. И неожиданное открытие Клебанова как сатирика и юмориста, остроумного, наблюдательного, вдумчивого – тем большая для меня радость. И я спешу поделиться этой радостью с его новыми читателями. И желаю им веселых и полезных минут.

Алексей Горобец,
 член Союза писателей России,
ст. Полтавская












Нина Никулина
(г. Сочи)


ЖДУ – НЕ ДОЖДУСЬ


«Сидит моя собака у порога –
Вот дом, а вот порог.
Такою жизнью бы пожить немного
Сподобил Бог».
 (Н. Никулина)


Я не унижусь до «презренной прозы»,
Поэзия мне с детства – как маяк.
Но что за удивительные грёзы
И позы замечаю у собак!

Училась я у классиков немало:
Ахматова, Цветаева, Надсон…
Но далеко не то я принимала
За верный поэтический фасон.

Пусть не ревнует Женька Евтушенко,
Сей лидер стихотворных забияк.
К нему не изменю я отношенья, –
Но что за чудо – нежный лай собак!

Сидит моя дворняга у порога,
В уме все ассонансы перебрав.
Жду – не дождусь, когда по воле Бога,
Она мне выдаст дивное «гав-гав!».

















Григорий Мазлумян
(г. Сочи)


ИМ НУЖЕН Я


«Попробуйте стихи мои принять
Без бурных продолжительных оваций».
(Г. Мазлумян)


Лишь рот раскрою, чтоб стихи читать,
Светясь, как воплощенье муз и граций, -
А зал уже давай рукоплескать…
Я их молю: «Избавьте от оваций!»

Но – бесполезно! Где ни появлюсь, -
Не выпадало мне таких моментов,
Чтоб на меня с небес, как Божий груз,
Не рушился обвал аплодисментов.

Друзья мои! Джигиты! Кунаки!
Да я ж поэт не хуже многих прочих.
Сожмите ваши лапы в кулаки,
Чтоб я сумел прочесть хоть пару строчек!

Но мой народ в любви ко мне суров:
Словесного ему не нужно блеска.
Им нужен я, один из их богов, -
И вновь ладони горячи от треска!












Николай Дащенко
(г. Абинск)


БОГ УБЕРЕГ


«Мне, конечно, обидно чертовски,
что с Рубцовым я не был знаком,
не пришлось мне встречаться
с Твардовским,
разбавляя беседу вином».
(Н. Дащенко)


Хоть обидно, но Бог уберег,
и с Хайямом не портил я печень.
Может, стал бы изящней мой слог,
но цирроз был бы мне обеспечен.

Жаль, что был я и трезвый, и мирный,
по-есенински ухать не мог,
пригвождённым быть к стойке трактирной
не пришлось. А то пел бы, как Блок.

Да, немало подобных обид
мне доставила злая судьбина.
Но зато меня любит Абинск, -
и обида не столь уж обидна.

Пусть не вышел я в звёздные барды,
но сберёг свой семейный уют,
обходя стороною те бары,
где другие с великими пьют.












Ирина Карцева
(г. Тимашевск)


КРАЖА БЕЗ ВЗЛОМА


«Войдёшь без спросу в дом чужой…
Сочтут за вора».
(И. Карцева)


Вошла без спросу в чей-то дом
И без утайки.
Но, вижу, страх сверкнул огнем
В глазах хозяйки.

Как объяснить, что я пришла
Открыть ей душу,
А не за-ради барахла
Трясти, как грушу?

Ведь не топор же под полой,
А нежный томик.
Она ж меня, гляжу, метлой
Из дома гонит.

Плевать мне на её гусей,
Тряпьё и сало.
Я самоё себя у ней,
Уйдя, украла.

Мужик её латал хомут,
Угрюм и жилист…
Помрут, но так и не поймут,
Чего лишились!









Алексей Горобец
(ст. Полтавская)


НОСТАЛЬГИЯ ПО РЖАНИЮ


«…Где ты так безнадёжно
Узнаваем
Своим «И-а» на чьё-то
«И-го-го…»
(А. Горобец)


Привет, шестидесятники!
Я ваш!
Из той же стаи, табуна, квадриги.
Все в пене наши взмыленные
Гривы.
Но мы опять готовы
На реванш…
Ещё мы о-го-го!
Ещё мы смачно
Хрумтим овсом.
И каждый крупный круп
Лоснится лоском.
Аппетитный хруп
С любым из них рифмуется
Удачно.
Я духом с вами.
И в пылу порыва,
Будь вы вблизи
Иль даже далеко,
Готов на ваш зазывный
«И-го-го!»
Всегда ответить
Сладострастным «И-а!»












Иван Даньков
(г. Краснодар)


КТО, ОКРОМЯ МЕНЯ?


«А ты в сторонке тихо сядешь,
Опять надолго загустишь.
Со мной, раздёрганным, не сладишь
И отрешённо поглядишь…»
(И. Даньков)


Не строй мне глазки на диване;
Я им, раздёрганный, не рад.
Ты думала, я просто Ваня,
А я – Боброк и Коловрат.

О ласках и не думай даже,
Я сам давно забыл про них.
Ты называй меня: «Мой княже».
И стяги гордые храни.

С родной страною вон что стало…
Кто, как не я, спасёт народ?
И недобитых супостатов
Кто, окромя меня, добьёт?

Кому страшнее долг супруга,
Чем басурманские ножи?..
Да не реви ты, как белуга,
А лучше стремя подержи!















Евгений Тищенко
(г. Краснодар)


ФЕТОВА ФЕНЯ


«Шелест, шёпот, стрекотанье,
Шевеление фонем…»
(Е. Тищенко)


До того дострекотался,
Что три дня не пью, не ем.
С Фетом чуть не побратался,
Нахватав его фонем.

Его «робкому дыханью»
Я, ей-богу, нос утру!
Но помещику братанье
С голытьбой не по нутру.

Только зря он барской плетью
Угрожает мне со зла.
Феня прошлого столетья
Разве зря в меня вросла?

Разве сын я незаконный?
Что ж их светлости твердят,
Будто с лексикой суконной
В их калашный лезу ряд?

У самих-то, что ни классик, -
Не поймёшь, кому родня.
Так что зря ты, Афанасий,
Катишь бочку на меня.












Вадим Неподоба
(г. Краснодар)


СО МНОЮ НЕ ПРОЙДЕТ


«Не желаю более скрывать,
Что считаю делом распоследним
Кровную фамилию менять».
(В. Неподоба)


Мне предложили: «Хочешь псевдоним?»
Какие-то барыги на базаре.
По говору и признакам иным
Я понял, что ко мне их подослали.

Я зыркнул так, что звякнуло в глазах:
«Я не Бугаев вам и не Климентов.
Я самый, что ни есть. Я расказак.
Я не из ваших тёмных элементов».

Ханыге пригрозил я: «Не морочь
Башку казачью инородным паром».
Хотя, поддав, порой и я не прочь
Услышать, что я Шелли или Байрон.

Но похмелюсь – и снова как гранит.
Вновь Неподоба, хоть подобных тыща.
От бесовщины дух мой охранит
Нагайка, что торчит из голенища!












Иван Варавва
(г. Краснодар)


ДУМА ПРО КАЗАКА ИВАНА


«За Кубань, за быт наш вольный,
Хлебосольный, житный край,
Казаки, по чарке полной
Наливай да выпивай!..»
(И. Варавва)


Хороша была суббота
И к тому ж пьяным-пьяна.
Я, как тот казак Голота,
Проказачил дотемна.

Как я гострой шаблей жикал –
Только пух летел с курей!
А до дому пнулся, - жинка
Не признала, хоть убей.

Нашумела, наорала,
Напустила кобеля.
«Я ж кобзарь Иван Варавва», -
голосил напрасно я.

Почивать пришлось у тына.
А когда взойшла заря, –
Ремыгала вся скотина
На меня, на кобзаря.

Я ж моргал, як малохольный…
Знай же, батько атаман:
За Кубань, за быт наш вольный
Пострадал казак Иван.











Владимир Медков
(г. Москва)


ТАЙНЫ ВНУТРЕННИХ СЕКРЕЦИЙ


«Лишний день мозолит ноздри каплями на дне.
Жить не хочется, ей-богу, даже на Луне.
Сколько можно тратить нервы на пожатье рук
И гореть во имя спермы от сердечных мук?»
(В. Медков)


Я пугаю всех учёных
Пядями во лбу.
Мой предшественник Кручёных
Корчится в гробу.

Заумь, детство футуризма,
Шалость на заре…
Я ж способен петь, как клизма,
С каплями в ноздре.

Ясным словом не согреться,
Алексей учил.
Тайны внутренних секреций.
Сперма. Дыр-бул-щыл…

«Я бессилен, мёртв и болен»,
Графоманства зуд;
И «оскоминами воли»
Сам себя грызу.

Никакого, кроме бреда,
Смысла нет во мне.
Нет подобного поэта
Даже на Луне.









Андрей Вознесенский
(г. Москва)


БЕЙ, БАБА!


«И женщина разгневанная бьёт!»
(А. Вознесенский)


В «Конкорде» стряслось или в «Боинге»,
но помню, что при дизелях.
Зелёный, как после попойки,
дед бабу бабах в фюзеляж!
С таким не особо поспоришь, -
свиреп, матерщиной треща.
Но баба, божественный кореш,
садисту всадила леща!
Бей, баба,
лупи и не кашляй,
оторва, бесамемуча!
За все твои горькие каши
сандаль, измочаливай, мучай.
За то, что авансы проматывал,
насчет премиальных темнил.
Любовь – мордобоя праматерь.
Лупить, что любить.
Скрымтымным!
Хлебальник его в заусенцах
и брюквою брюхо!
Бей, баба!
С тобой – Вознесенский.
Который?
Андрюха.

















V






Голос Амшена



ПЕРЕВОДЫ С АРМЯНСКОГО





















Ашот Кочконян


***
Здесь, на склоне горы Пархар,
Я когда-то был юн и свеж.
Не ходил, а легко порхал,
И Пархар мне дарил свой свет.

А в лесу каждый бук и граб
Был мне рад, словно друг и брат.
И любила любая ель
Под мою поплясать свирель.

Пусть я в хижине жил тогда,
Но она мне была – чертог.
Как вода, протекли года,
И пора подводить итог…

Но я слышу – журчит ручей,
Словно вновь наступил апрель,
Воскрешая в душе моей
Ранних песен забытый хмель.

Хоть мой шаг сегодня не скор,
Хоть мой волос давно уж сед, –
Но я вижу на склонах гор
Моей юности лёгкий след.

Пусть сегодня мой певчий путь
Повторяет кудрявый внук,
Ты, Пархар, к нему ласков будь,
Всех поэтов могучий друг.

Как хочу, чтоб он пожил всласть,
Чтобы пелось ему светлей,
Чтобы впору ему пришлась
Мной оброненная свирель!








***
Поколенья – как звенья цепи –
Воедино связали эпохи.
Эту связь вековую цени,
Прибавляй к ней посильные крохи.

Знай, что будет достигнута цель
Процветанья и общего блага
Лишь тогда, когда вся эта цепь –
Без гнилья, слабины или брака.

Пусть пророки иные подчас
Предрекают нам близкие беды, –
Наша цепь им случиться не даст.
Устоим, как отцы или деды!

Нам ведь в жизни не мало дано –
За её небольшие мгновенья
Отковать золотое звено.
В этом цель моего поколенья!


***
Эти хлопья, летящие с неба,
Может, чьи-то послания нам?
Белизна мельтешащего снега –
Не сродни ли она письменам?

Может, кто-то из облачной выси,
Исстрадавшись от долгой тоски,
Сыплет тысячи крохотных писем,
Адресованных душам людским?

Всё кружат и кружат они немо
И касаются наших ресниц,
Словно тайны далёкого неба,
Невесомо летящие вниз…

Вдруг на вашей ладони растает,
В водяной превратившись комок,
В этот миг не снежинка простая,
А загадочный звёздный намёк?





***
Полюбил я за долгие годы
Свежесть рос и рассветный багрец –
В час, когда поднимается в горы,
Словно облако, стадо овец.

Мне не тяжек пастушеский посох,
Как и песенное ремесло.
А отара на лоне откоса
Вдруг напомнит мне птичье крыло.

День пройдёт по вершинам, по склонам,
И отара уснёт, подустав,
Напоённая горным озоном,
Светом солнца и соками трав.

Будет спуск, словно музыка, медлен
К тихим сёлам, что еле видны, –
Где младенцы в своих колыбелях
Спят и видят молочные сны.

Пусть та мощь, что отара впитала,
Передастся глоток за глотком
Этим чадам, сокровищам малым,
Что героями станут потом!


***
Над глыбою Фишта вечерняя мгла,
А море далёкое в зареве.
Закатная грусть на природу легла,
Все звуки притихли и замерли.

Уж первая в небе возникла звезда…
И чудится в эти мгновенья,
Что будет рассвета всё сущее ждать,
Как я своего вдохновенья.










***
И звуки колыбельных песен,
И плит могильных скорбный гуд –
Друг другу вторят в мире тесном,
Что часто так суров и крут.

Бессонны матерей тревоги
Над колыбелью малых чад,
Когда военные дороги
Полынно гибелью горчат!..

О, сколько юношеской крови
Ты по-вампирьи пьёшь, война,
Врезая в мраморы надгробий
Их трепетные имена…

Сгинь, крови алчущий громила,
Уйди в забвенье поскорей.
Пусть солнце будущего мира
Осушит слёзы матерей.


***
Я горжусь своей армянской речью.
Пусть в ином наречьи я не тверд, –
Я ж не кто-то встречный-поперечный.
Я ведь армянин. И этим горд.

Может быть, кому-нибудь и любо
Всё в себе сменить – и плоть, и дух;
Стать своим среди чужого люда,
Позабыв и вид родимых букв.

Только про меня такая байка
Никогда не сложится, друзья,
Знайте все, что я – праправнук Айка,
Языком ему обязан я.

Пусть другие надевают маски,
Кто рождён для ханжества и лжи.
Буду говорить я по-армянски,
Буду говорить. Покуда жив.







***
Когда-то любил по ущелью Сачин
Бродить я с овечьей отарой.
Там воздух вечерний прохладу сочил,
Там дуб рос, могучий и старый.

Простая рубаха была мой наряд,
Постелью служила овчина.
А пятки мои и поныне горят
От каменных тропок Сачина.

Под дубом я часто часами грустил;
От дымки вершины синели.
И плыли в ту дальнюю горную синь
Воздушные звуки свирели…

Порой, засыпая, терял я овец
И сильно пугался спросонок;
Когда ж их потом находил, наконец,
Был голос мой радостью звонок…

На днях побывал я в ущелье Сачин.
О, Боже, что делают годы!
Тот дуб заповедный давно опочил
И рухнул, как сломленный горем.

Он лёг поперёк и отрезал пути
К тем пастбищам детского рая, –
Куда никогда мне уже не пойти,
На лёгкой свирели играя…















Ованес Овак

***
Это, осень, твоё чародейство –
Дуги гнутых плодами ветвей,
Урожая волшебное действо,
Смех довольных удачей людей.
Сколько мёда накоплено в сотах,
Сколько летней густой теплоты
В сердцевинах, наполненных соком,
Нам сегодня даруют плоды!
Хлеборобы трудились, как надо;
На их ликах – багряный отлив;
И сливается пламя заката
С золотыми колосьями нив.
Жаль, что это веселье растает…
Беспокойство вселяется в грудь, –
Ведь уже журавлиные стаи
Отправляются в дальний свой путь.
И за песнями, стихшими к ночи,
С гор в долины сгоняя стада,
К нам приходят, тоску напророчив,
Холода, холода, холода…

***
Здесь прежде лес шумел, а нынче ты один,
Могучий дуб, стоишь, вцепившись в камни.
Столетний великан, доживший до седин,
С морщинистыми, грубыми корнями.
Здесь почвы больше нет средь каменных руин,
Лишь редких стебельков под ветром колыханье.
Что пьёшь ты, старый дуб, из каменной груди?
Как сохраняешь чистое дыханье?
Столетняя тоска живёт в тебе, поди,
Грусть одиночества вползает в сердце скользко.
Печаль утраты душу холодит,
Проходит жизнь, наслаивая кольца.
И сквозь густой наплыв тех годовых колец
Тебе, усталый дуб, небось, нередко снится,
Как будто вкруг тебя опять бушует лес –
И свеже-зелены былых собратьев лица…


***
Хочу быть величавым, как река,
И нежным, как небесная лазурь;
Уметь пленяться лаской ветерка,
Уметь смирять свирепость диких бурь;
Не дать себя подмять лихой судьбе,
Любой удар смертельным не считать,
Упрямство и податливость в себе,
Бесстрашие и мягкость сочетать.
Но как бы жизнь ни вознесла меня, –
Ты, голова, от счастья не кружись,
Чтоб на величье мне не променять
Простую человеческую жизнь.
Пусть, как горам, достанет мне ума
В себе соединить и дол, и высь:
Подножия, где лепятся дома,
С вершинами, что в Вечность вознеслись.

***
Ах, детство, ты сгорело, как заря,
Твои мерцания почти потухли.
Но память, словно тёплая зола,
Всё сберегает под собою угли.
Проходят дни, проносятся лета;
От этого нам никуда не деться.
Но в сердце сохранился навсегда –
В одном из уголков – осколок детства.
Неся потери, мы проходим сквозь
Заботы, беды; расточаем силы
На боль и радость, на тоску и злость;
Но впечатленья детства – негасимы.
Соль испытаний жизненных – горька.
Как часто мы напрасно тратим годы,
Пытаясь течь, как скудная река,
В песках пустынь теряющая воды…
Но помогает нам осилить боль
Не злато, не заморское наследство, –
А первая, далёкая любовь –
Как лучшее воспоминанье детства!





С О Д Е Р Ж А Н И Е
Стр.
I. И ЖИЗНЬ ОБЫЧНАЯ ДАНА… (лирические восьмистишия)
Е. Травинова. Боль, надежда и любовь………………………………

МЕНЯ ПУСТИЛИ ПО МИРУ СТИХИ
Раскинув снасти тайной страсти………………………………………
Всё небо – в золотом овсе……………………………………………..
В слепую удачу не очень-то веря……………………………………...
Февраль хоть холоден, но краток……………………………………..
Бессонных мыслей ворошенье………………………………………...
От красивостей – оскомина……………………………………………
Не скрипнет дверь под дружеской рукой…………………………….
Как я долго плутаю между…………………………………………….
Уступаю себя по пядям………………………………………………...
Как изломала жизни линию……………………………………………
Не дай вам Бог родиться Лермонтовым………………………………
По земле, что до боли кругла………………………………………….
Мысль уже созрела, вроде……………………………………………..
Не примеряй чужую участь……………………………………………
Хоть трепещу, Господь, но всё же дай………………………………..

ЖИВ МОЙ ВОЗДУШНЫЙ ЗАМОК
Души двигаются ощупью………………………………………………
Говорят, я был нежным когда-то………………………………………
Всё бессмысленнее и зряшней…………………………………………
За то, что сердцем глух и слеп…………………………………………
Предвечерние краски дня………………………………………………
Дух сырости или тлена…………………………………………………
Меня учили – медлить вредно…………………………………………
Кто ко мне проявил эту милость………………………………………
Словно оклик другого мира……………………………………………
Возможно, без корки хлеба……………………………………………
Душа – владыка благ несметных………………………………………
Наш век, он уйдёт вместе с нами……………………………………...

ВЕК СНОСИЛСЯ, КАК СТАРОЕ ПЛАТЬЕ
Я часто жизнью напиваюсь в дым…………………………………….
Хотел бы сказать: «Я в расчете с судьбой»…………………………..
Пусть не стану я снова молод…………………………………………
Пространства к вечеру продрогли…………………………………….
В преддверии иного мира……………………………………………...
Мой дом грустит, подкошенный судьбою……………………………
Время капает из крана………………………………………………….
Найти бы участь по плечу бы………………………………………….
Я не мученик, не отшельник…………………………………………..
Выражая чувства скупо………………………………………………..
Я скручен, как бараний рог…………………………………………….
Годы, годы, треклятые годы…………………………………………...
Вот снова на иглу тоски………………………………………………..
Бледен ликом и скуп на улыбку……………………………………….
Нам, Жизнь, осталось мало…………………………………………….

ИСПЫТАЛА ДУША И ПОЛЕТ, И ПОЗОР
Небо Сретенья – в пелене……………………………………………...
Чуть не д смерти в лицах усталость………………………………….
Рождество Христово или пасха………………………………………..
Всё происходит, как в Писании………………………………………..
Бог не просит лишнего…………………………………………………
Ты не ставь никому в вину…………………………………………….
Что с людскою сделалось натурой…………………………………….
Жизнь – лишь отсрочка приговора……………………………………
Для чего влачил он век…………………………………………………
Зубы сжав и смиряя норов……………………………………………..
Крещусь порою, но украдкой………………………………………….
Испытала душа………………………………………………………….
Я, возможно, с ума не сойду…………………………………………...
До самого судного дня…………………………………………………
Ему дана была пустыня………………………………………………...

ЧЬЯ РУКА ВЕДЕТ МЕНЯ ПО ЖИЗНИ?
Мокрым ёжиком сосен…………………………………………………
Белых хлопьев бессонные хлопоты…………………………………...
О, сколько в часы эти поздние………………………………………...
Готов весь мир душой обнять я………………………………………..
Ах, Жизнь, ты сама невинность……………………………………….
Пусть воют собаки, пусть……………………………………………...
Патриот, сидящий сиднем……………………………………………..
Сознанье повторяет, словно эхо……………………………………….
Глубинное русское слово………………………………………………
Не умею жить, как нужно……………………………………………...
До чего ж этот мир нелеп………………………………………………
Чья рука ведет меня по жизни?………………………………………..
Годы, поздние годы мои!………………………………………………
Пусть старость пронзает меня…………………………………………

Я ВАМ ДУШУ ОСТАВЛЮ ЖИВУЮ
Я свой среди простого люда…………………………………………...
Прохладой дни осенены………………………………………………..
Затянувшаяся пауза…………………………………………………….
Старых зол надоели повторы…………………………………………..
Кружатся чаинки чаек………………………………………………….
Соблазны, берущие в плен……………………………………………..
Отодвинуты временем………………………………………………….
Я ничуть не жалею о прошлом………………………………………...
Я, наверно, не создан для почестей……………………………………
Боль затаилась, приумолкла…………………………………………...
Порой нашёптывает бес………………………………………………..
В горячке вагонной агонии…………………………………………….
В городах, деревнях, электричках……………………………………..
Губительна любовь к полёту…………………………………………..
Я вам душу оставлю живую…………………………………………...

БУДЬ СУДЬБЕ БЛАГОДАРЕН ЗА ВЫСИ
Не зря и в зной порой знобит нас……………………………………...
Простые пастухи и рыболовы………………………………………….
Жмут годы; но наперекор им…………………………………………..
Теплый угол жилья у печки……………………………………………
Слово доброе нынче – роскошь……………………………………….
Припадаю душой к травинкам…………. …………………………….
Тяжелы нашей жизни вериги…………………………………………..
Снова что-то во мне иссякло…………………………………………..
Ещё понять мы не успели……………………………………………...
Асфальта рыбья чешуя…………………………………………………
Забудутся ль маки киргизского детства………………………………
Вырисовывая скулы……………………………………………………
Шрам на душе, как от ножа……………………………………………
На ходу подмётки режет……………………………………………….
Обиды – углями в золе…………………………………………………
Агния Маслова. Родник лирического чувства………………………

В БЕДЕ НЕ ОТЫЩЕШЬ БРОДА
Несущий навстречу людям…………………………………………….
Жить в глуши – это тяжкая мука………………………………………
Цепляешься за каждый новый день…………………………………...
Хоть зубами скрипи с досады…………………………………………
Удача – особа жеманная……………………………………………….
В пёстрой толще культурного слоя……………………………………
Время грубо толкнуло в бок…………………………………………..
Я дерево, в общем, не хвойное………………………………………...
Ты, Жизнь, была обыкновенною………………………………………
Младенческие коляски…………………………………………………
Решётки на окнах. Решётки на душах………………………………...
Не спрятать голову в песок……………………………………………
Россия – мороз по коже………………………………………………..
Сатанинская орава……………………………………………………...
Прежде жившие в душах чутко………………………………………..

ТЫ НЕ УМРЕШЬ, МОЯ РОССИЯ!
Мы знаем – шаги их чугунны………………………………………….
Страстям подвержена утробным………………………………………
Как Небо о том ни проси я……………………………………………..
Тихий ужас стал привычным…………………………………………..
Жить бы нам, не горбясь……………………………………………….
Не сойти за страстотерпца……………………………………………..
Какая ж ты, Россия, пёстрая!…………………………………………..
Кто ответит нам за рощи……………………………………………….
В это воскресенье прощены……………………………………………
Звучит убийственный приказ………………………………………….
Опять, солдат, мешок пакуй…………………………………………...
Токуете, словно глухие тетери………………………………………...
Родина! Ты сыпью гильз патронных………………………………….
Наши беды легки на помине…………………………………………...
Ты не умрёшь, моя Россия!……………………………………………

ТЩЕТНО ЛОБ НАД БУМАГОЙ МОРЩУ
Пока не рухнул на траву…………………………………………….…
Куда ни глянь, - сплошные вырубки…………………………………
Рядом с ветхим своим теремом……………………………………..…
Кто-то снова, как пономарь……………………………………………
Тяжко жить мне в реальном времени…………………………………
То ли с рюмкой ушла беспечность………………………………….…
Как бездонно горьки их очи………………………………………...…
Чужое горе, чужая беда……………………………………………...…
Одичалые чада в люках……………………………………………...…
В аллеях сквера полуголых……………………………………………
Судьбе совсем не много надо………………………………………….
Тщетно лоб над бумагой морщу………………………………………
Лишь заноет самолюбья ранка………………………………………...
Своя – до последней пяди…………………………..…………………
Ветер, что дикий зверь…………………………………………………

КОГДА ТВОИХ КАСАЮСЬ РУК…
Стихия женщины… Окутав……………………………………………
Бросил Землю к твоим ногам………………………………………….
Ты не любила слов высоких…………………………………………..
Это чудо, что мы ещё живы……………………………………………
Ты ненароком вдруг напомнишь………………………………………
Не смог тебе всего я дать………………………………………………
Когда в нашем крохотном доме……………………………………….
Этот день – как подарок небес………………………………………..
Когда твоих касаюсь рук………………………………………………
Я от судьбы не ожидал…………………………………………………
Не верится, что это мы с тобой………………………………………..
Капли высыхающих жемчужин……………………………………….
Ты уснула, свернувшись в калачик……………………………………
Тебе признаться тороплюсь……………………………………………
Теплом дыханья дух мой укрепя………………………………………

МОЙ КРАЙ РОДИМЫЙ, С ТОБОЮ ВЕТРЕНО
Страна рассветов тихих и росистых…………………………………..
Как быть, коль время постарело……………………………………….
Слова утешенья не меркнут……………………………………………
Тоскующими избами…………………………………………………..
Мой край родимый, с тобою ветрено…………………………………
Ты сможешь ли признаться, не сробев……………………………….
Кто-то думает: «Пусть все валится…»………………………………
Постигается поздно…………………………………………………….
Исчезаем с земного лона……………………………………………….
Жизнь течёт в железном русле………………………………………..
О, как этот мир не нов!…………………………………………………
Для жизней людских, как известно……………………………………
Что небесам до нашей беготни………………………………………..
Мы не боги. Мы это знаем……………………………………………..
О, сколько годовых колец!…………………………………………….

ДУША УСТАЛА С СЕРОСТЬЮ БОРОТЬСЯ
Хоть нам того не хочется………………………………………………
Шипы терновые покуда………………………………………………..
Мой странный дух живёт отшельником………………………………
Ворчим, Икаров зря коря………………………………………………
Мы в этой жизни без чудес…………………………………………….
Душа устала с серостью бороться…………………………………….
Щепотка боли в каждом блюде………………………………………..
Давно я тобой, эпоха…………………………………………………..
Всё больше брошенных детей…………………………………………
Уж небо закатом набухло………………………………………………
Собирая, как белые грузди…………………………………………….
Журавлиной стаи стон………………………………………………….
Пусть нам больше костром не согреться……………………………..
Ты жертва житейской рутины…………………………………………
Возможно, кто-то знает средство……………………………………..

Я МНИЛ СЕБЯ ВОЗНЕСШИМСЯ НАД БЕЗДНОЙ…
Что мне до того, что кто-то раньше…………………………………..
Меня со счетов уж списали тишком…………………………………..
Как здорово, что дышится, как прежде……………………………….
День проплыл мимо окон, что окунь………………………………….
Мне кажется, что это – не со мной……………………………………
Тебе немало в жизни врали……………………………………………
Мучишь блеклую строчку……………………………………………..
Говорят, что жизни мало……………………………………………….
Шум праздника утих. И снова ты один……………………………….
Пришёл с дождя. С меня текло………………………………………..
Ах, горы, горы… Уходя сюда…………………………………………
Кто она, безвестная мадонна…………………………………………..
Было – веком, а стало – мигом………………………………………..
Уходя от вас всерьез……………………………………………………
В ком-то зависть и злоба……………………………………………….

МИР ГУДИТ, КАК СОСУД ПУСТОТЕЛЫЙ…
Тот, кто тайно владеет мною………………………………………….
Комплексую, что прожил всуе………………………………………..
Хоть мой город меня, как пелёнкой…………………………………..
Сколько страшного за день…………………………………………….
Всё было призрачно и хрупко…………………………………………
Ах, жизнь, ты – обманная радость…………………………………….
Обниму твои грустные плечи………………………………………….
Пусть много судьба у неё отняла……………………………………..
С виду вроде не зверь, не дебил………………………………………
Человеческая порода…………………………………………………..
Я отдаю свой долг земной…………………………………………….
Мир гудит, как сосуд пустотелый……………………………………
Проступили звёзды, как смола………………………………………...
Мне слава – жена незаконная………………………………………….
Ты ввысь воспаришь сквозь тучи……………………………………..

II. ДЕРЕВО ДРУЖБЫ. (Поэтические новеллы)
И. Карцева. Уроки мастера.
Следуй своей дорогой………………………………………………….
Трещина мира………………………………………………………….
Прощальная грусть листопада………………………………………..
Свет храма……………………………………………………………..
Пока бродил он средь аллей…………………………………………..
Дерево Дружбы………………………………………………………..

III. НЕ ДАНО ЗАБЫТЬ НИКОМУ. (Стихи о героях Кубани)
 А. Горбунов. В рифмах, как в бронзе………………………………
Словно мстящий святой Георгий……………………………………..
Он в бессмертье пробиться смог……………………………………..
Тот самый пулеметчик………………………………………………...
Под маленьким городом Звала………………………………………..
Славою был увенчан…………………………………………………...
Стоил целой гвардейской роты……………………………………….
Расправляясь с жестоким врагом……………………………………..
Романтический ореол………………………………………………….
И сверкала звезда на груди………………………………………….…
Его жизни сияющий след………………………………………………
Как сегодня Героя не вспомнить………………………………………
Подвиг стал для бойца призванием…………………………………..
Стал истинным русским героем………………………………………
Удалой командир орудия………………………………………………
Стал легендой, закончив поход………………………………………..

IV. ПЕГАС НАВЕСЕЛЕ. (Поэтические пародии)
Алексей Горобец. Доброжелательность иронии…………………….
Нина Никулина. «Жду – не дождусь»………………………………..
Григорий Мазлумян. «Им нужен я»…………………………………..
Николай Дащенко. «Бог уберег»……………………………………..
Ирина Карцева. «Кража без взлома»………………………………….
Алексей Горобец. «Ностальгия по ржанию»…………………………
Иван Даньков. «Кто, окромя меня?»………………………………….
Евгений Тищенко. «Фетова феня»…………………………………….
Вадим Неподоба. «Со мною не пройдет»…………………………….
Иван Варавва. «Дума про казака Ивана»……………………………..
Владимир Медков. «Тайны внутренних секреций»………………….
Андрей Вознесенский. «Бей, баба!»…………………………………..

V. ГОЛОС АМШЕНА. (Переводы с армянского)

Ашот Кочконян
Поколенья – как звенья цепи………………………………………….
Эти хлопья, летящие с неба…………………………………………...
Полюбил я за долгие годы…………………………………………….
И звуки колыбельных песен…………………………………………..
Над глыбою Фишта вечерняя мгла…………………………………...
Я горжусь своей армянской речью…………………………………...
Здесь, на склоне горы Пархар………………………………………...
Когда-то любил по ущелью Сачин…………………………………...

Ованес Овак
Это, осень, твоё чародейство………………………………………….
Здесь прежде лес шумел, а нынче ты один………………………….
Хочу быть величавым, как река………………………………………
Ах, детство, ты сгорело, как заря……………………………………..