Исповедь человека, объевшегося гласности

 ИСПОВЕДЬ ЧЕЛОВЕКА,
 ОБЪЕВШЕГОСЯ ГЛАСНОСТИ


 Я спрячусь в раковину осени
 От шума человеческого моря,
 От соли разъедающего горя
 Державы ракового корпуса.

 Уйду в листву и синь с собакой
 Шуршать обрушенным распадом,
 Здесь дышится, а большего не надо –
 Не чувствовать себя макакой.

 Здесь я есть я, равновелика
 Себе, затоптанной траве, вороне,
 Реке и дереву, собаке и корове,
 И с неба проступающему Лику.

 Здесь раковая травка повилика
 Не ознобляет тело осознаньем
 Недальнего конца существованья,
 Ибо иное здесь представить дико.

 И хочется лишь прекратиться тихо,
 Желательно, на этом же лугу,
 Лежать под листьями, и больше – ни гугу...

 И никогда не знать про свары,
 Убийства, грабежи, пожары,
 Аварии, насилия и нары,
 Землетрясения, цунами и пургу.

 Простите, я так больше не могу!

 Хочу не знать:
 Про экономику в отсутствие товара,
 Про мафию с немыслимым хабаром,
 И дальше, дальше, вглубь бювара:

 Про печенегов, половцев, хазаров,
 Ивана Грозного с его опричным даром,
 Петра Великого с решительным угаром,
 Екатерин, Елизавет и лейб-гусаров,
 Керенского с печальным пеньюаром,
 Ульянова с германским гонораром,
 С броневика вещающего с жаром,
 Про деток царских, убиенных даром,
 Про нищих фантазёров-коммунаров,
 Про зверски фанатичных комиссаров,
. Про паранойю Сталинских кошмаров,
 Про Гитлера с предательским ударом,
 Про кукурузы северной гектары,
 И Брежневский нектар стационаров,
 Про кулуары, их репертуары,
 Про перестройку, трезвости фанфары,
 (уж в писсуарах пьют фиксатуары),
 Что государством управляют кулинары,
 Ветеринары, бочары, швейцары;
 Народ, роясь, выходит на бульвары,
 Бастуют дети, дамы, санитары,
 Переворот прошёл стремительным катаром
 Верхних дыхательных путей,
 А мы всё те же, без затей,
 

 И всё летит в тартарары,
 И вверх возносятся шары...

 А я с кошёлкой на базаре,
 Напротив явно хамской хари.

 Про это слышать НЕ МОГУ.

 Уж лучше тут я, на лугу...

 1991г., октябрь.