Эхо в полях - 1

Тени – Модуляции – Глаза – Горизонты – Препятствия – Улики – Находки – Инкрустации – Начало всему

ТЕНИ
(Зеркало без зеркала)

      Мы – тени собственных желаний. Языки нашей страсти лижут опустошенные небеса. Если заглянуть нам под кожу, то можно увидеть, что наши суставы смазаны бирюзой. Нам кажется, что прохожие, которых мы встречаем на своем пути, давно мертвы, – как и звезды, горящие над нашими головами. Наши артерии похожи на липкую ленту для ловли мух. Наши сердца – высушенные виноградины. Как оказались мы в этом унылом, безжизненном месте, где официанты не требуют чаевых?
      Вереницы наших фантазий – это поезда, которые уносят нас в края, где привычки лопаются, словно перезревший плод; это единственное средство передвижения, которое не вызывает у нас аллергии. Те из нас, кто близко видел смерть, говорят, что она прекрасна. Когда-то наши сердца были огромными; наши детские души парили в них, словно кубики льда в огнистых коктейлях. Мы любили разгадывать шарады восхода. Стук отбойных молотков казался нам прекраснейшей музыкой в мире. Но теперь все шарады разгаданы. И нам остается только пристально следить за перемещением саранчи, пожирающей всходы семян, посаженных в нашем детстве.
      Эклиптика ночи наклоняется под острым углом. Мы ощущаем, как под ногами набухает клоака. Мы готовы к любым катаклизмам. Звезды падают с неба одна за другой прямо в наши бокалы. Мы осторожно вынимаем их и бросаем уличным музыкантам. Наши полуночные грезы напоминают медузы – выброшенные на берег, они оказываются ничем. Мы давно уже не доверяем географическим справочникам. Мы прожили свою жизнь раз и навсегда.
      Самые изощренные пытки не идут ни в какое сравнение с этим медленным закатом созвездий. Время, проведенное у телескопа, наполняет нас печальным блаженством.
      Поверяя друг другу свои сновидения, мы нередко оказывались в затруднении: начинаясь в голове одного из нас, сон продолжался в голове другого. Поэтому мы решили вручать каждому сну маргаритку. Так мы обменивались друг с другом цветами. Но постепенно нам это наскучило. И мы стали вооружать свои сновидения цепями и ножами. Мы просыпались в постелях, залитых кровью, и это больше, чем что-либо другое, убеждало нас в реальности наших снов.
      Однажды каждый из нас вручил своему последнему сну свое сердце. С тех пор мы мучаемся бессонницей.
      Утренний свет напоминает нам о солдатах, нарушивших присягу. Пять часов утра – подходящее время для казни. Завернувшись в окровавленную простыню, мы смешиваемся с толпой зевак.
      Наша радость скитается где-то за океаном. С нами осталось только наше хмурое безразличие. Но и оно норовит от нас ускользнуть. Если содрать с нас плоть, то обнажится не костяк, а хитроумное переплетение высохших чувств. Своими жестами мы ставим в тупик дипломатов. Мысль о том, что в Индии живут слоны, наполняет нас жалостью. Но мы не сочувствуем рыбам, обитательницам морских глубин. Расхождения во мнениях по поводу произношения "е" или "ё" – удобный повод для ссоры. Как жаль, что дуэли запрещены! Никто не может принудить другого к фальсификации собственного детства. Генералы проигранных сражений, мы отступаем с песнями на неведомом нам языке.
      Наши губы ароматны, как название философского сочинения. В глубине наших душ сталкиваются галактики и рождаются черные звезды.

      Мы часто посещаем кладбища и гадаем о тех положениях, в которых покоятся мертвецы. Все, связанное со смертью, вызывает у нас страстное любопытство. Белые тени выступают из гобеленов. Это бесплотные объекты наших угасших стремлений. Мы знаем: есть костры, которые оставляют после себя не пепел, а снег.
      Тот, кто отвергает риск, рискует когда-нибудь встретиться с ним, повернув за угол своего дома. Растворение амальгамы посредством жирных кислот доставляет неизъяснимое удовольствие маленькому сенбернару, бегущему на коротком поводке домашней привязанности. Как часто приходится наблюдать столкновение самомнений, которые на деле есть лишь веселые свистки двух паровозов, движущихся в одном направлении. Если бы каждый прохожий нес перед собой зеркало во весь рост, город мгновенно бы опустел. Человеческие недостатки годятся только для того, чтобы вызывать смех; в этом их высокое предназначение. Известно, что клоуны придумывают свои шутки загодя. Если миру ничто не предшествовало, то его существование – это шутка, которая, будь она сочинена заранее, свидетельствовала бы о невозможности предсказаний.
      Почтальон никогда не останавливается у наших дверей. Если бы он это сделал, мы решили бы, что наступил конец света. В партитуре мира индивид – всего лишь короткая пауза, предназначенная для того, чтобы дирижер мог вытереть пот со лба. Не доверяйте заснеженным склонам! Участвуйте в параде планет! Когда мы выходим в свет, наш загадочный вид служит продолжением отчета о наших неоконченных путешествиях. Камердинеры с изумлением принимают от нас дары, который мы извлекаем из глубин своей памяти. Не размахивайте перед нашими лицами газетными вырезками! От скрипа дверей нас бросает в дрожь. Бабочка, выпорхнувшая из-под каблука этой дамы в черном, рождает в нас самые радужные надежды. Истребление былой затаенности отличалось чрезмерной жестокостью и не могло притязать на почет, воздаваемый странствующим монахам.
      Нам подают нашу жизнь в хрустальных вазочках. Мы берем ее маленькой ложкой и поспешно кладем себе в рот. Хозяин дома, известный нумизмат, уверяет нас, что сейчас в цене только подделки.
      Мы сделали себе серьги из детских страхов. Они сверкают, когда на них падает чей-то взгляд. Нераспустившиеся пионы на берегах далеких озер – наша потребность в ежедневном общении. Не будь весны, мы бы совсем пропали. Кто создал эти весенние заблуждения, распространившиеся затем по всей земле в виде листочков отрывного календаря? Он никогда не искал нашей дружбы и благодаря этому пользовался нашим уважением. Живое сердце вместе с венами, артериями напоминает паука. Прозрачные насекомые сделались нам омерзительны с того дня, когда мы впервые услышали слово «спать». Тени делаются все длиннее. Но я не советовал бы вам вступать в разговор с нищим, прочно обосновавшимся на углу. Скаковые лошади, на которые вы поставите, сохранят вам верность и после забега.       Забудьте о приличиях: гуляйте в нашей душе сколько вздумается.
Мы принимаем к сведению все опечатки в энциклопедиях и словарях. Нас не интересует цвет преступлений, совершившихся при свете дня. То, чего мы ждем, обрадует нас своей неожиданностью.
      Ночь подходит к концу. Святые изображения осыпаются и уносятся утренним ветром. Торжественное шествие бастующих зверей. Их предводители безумны. Они вступают в разговор со своими зеркальными отражениями. Наглость этих зверей поразительна. Нищие и бродяги приносят нам свои выцветшие улыбки – это все, что у них осталось. Солнце стекает в желоб, прорытый нашим тщеславием. Заспанная девушка выглядывает из окна. Мы приветливо кланяемся ей и обещаем, что непременно отправимся в путешествие, но только в другой раз.


МОДУЛЯЦИИ
(Сезоны)

      Весной потоки несли спичечные корабли; только усилие воли помогало им избежать тихих ловушек. Джордж Гордон Байрон – самый красивый человек на свете. Почему же он хром? Бабушка называет меня «неслух». Она добра и не верит в бога. Ужас, мелькающий высоко над головой, внезапно опускается на лицо паутиной. И вот уже земля бьется, словно муха, к которой приближается невидимка-паук. Я ложусь навзничь на поверхность воды и управляю движением облаков. Человек с большой стеклянной головой и прозрачной грудью, сквозь которую можно было разглядеть ребра, прямоугольный, как шкаф, отращивал руки, как только я поворачивался к нему спиной.
      Гудки на реке. Величественное приближение к пристани большого белого парохода. Райская чистота палуб и кают. Если бы я был верующим, то рай представлялся бы мне в виде пассажирского корабля, а бог – мужчиной в капитанской фуражке.
      Чудесное прячется в подвале, на чердаке. Темный лабиринт, пахнущий свежей краской, – место, где соберутся те, кто уцелеет после атомных взрывов. В одном из углов лабиринта таится чудовище, которое дает о себе знать только своим молчанием. На чердаке можно обнаружить повешенного; его тело скрыто за простынями, вывешенными домохозяйками для просушки. Красная и белая смерть владеет моим воображением. Соседка просит у меня защиты от страха, который преследует ее, когда она поднимается на чердак. Дом полон лестниц, ведущих вниз, вверх, в никуда. Самая притягательная из них – та, по которой не взбирался ни один пожарный. Похороны начинаются во дворе. Ощущение торжественности, сходное с напряженным ожиданием праздничного парада.
      Добродушие американского клена, раскидывавшего свои ветви всякий раз, когда я выходил на балкон. А ведь были еще кусты акации, жасмина и таинственно пахнущая сирень. В аудитории института я приобщаюсь к сонатной форме. Похоронный марш медленно поднимается по ступенькам и исчезает в сияющей высоте. Еще одно место, которое арендовала смерть. Школа находилась на расстоянии тихого крика. Никто в этом здании не имел представления о том, как начинается день цветных черепах. Сладкий коржик, съедаемый на большой перемене, утешает непризнанного корсара и обещает ему новую жизнь. Однако вымазанные чернилами пальцы служат уликой. Все, что остается, – подарить свой портфель чудовищу из лабиринта и отправиться в плавание за золотым руном. Праздный мир предстает подобием огромного гонга. Прекрасные возможности заполняют его, как пчелы – улей. Я влюбился в эту девочку потому, что у нее были светлые волосы, и в другую, потому что она была молчаливой. Молчаливость долго представлялась мне сокращенным изданием всех достоинств. Майор Мак-Наббс редко раскрывает рот и никогда не теряет присутствия духа. Неожиданно обнаружилось, что я бегаю быстрее всех в классе. И все же улыбка учителя физкультуры кажется омерзительной, как затылок мальчика, сидящего впереди. Запах мастики примешивается к отвращению, которое вспыхивает, когда в лицо тебе летит что-то мохнатое и живое. Однако мысль о широкополой шляпе с пером возвращает утраченное равновесие. Я единственный остаюсь сидеть в то время, когда весь класс теснится у окон, чтобы посмотреть на девочку, у которой умерла мать. Я скучаю, слушая, как знакомый хирург играет на гармонике с двумя колокольчиками. Его румяное лицо напоминает мне о деревне. Мое бескорыстие проявляется в том, что я дарю другу на день рождение свою любимую книгу. Возможно, что я жалею о ней до сих пор. Неопределенные мечты имеют точки сгущения. Одна из них – большая синяя пуговица, в глубине которой колышутся водоросли и плавают рыбы. Светящиеся башмачки составляют мне компанию по ночам. Я шарю во всех углах, но нахожу лишь подделки. Я горжусь своими руками и умением терпеть боль. Я молчу часами в надежде, что мои губы срастутся, и я уже никогда не смогу говорить. Я предпочитаю общество стариков обществу сверстников. Покойники кажутся мне еще более тихими, чем старики. Я совершенно не боюсь мертвецов. И даже свойственный им запах не вызывает у меня отвращения. Несчастный случай: молния ударила в дерево, под которым во время дождя спрятался мой отец. Больничные палаты – сказка из 1001 ночи. Никакого беспокойства. Мне льстило сочувствие родственников и соседей. Учительница музыка приходила, одетая в параллельные гаммы; иногда на ней было платье цвета фа мажор. Воображаемые яблоки катились по клавиатуре в то время, как реальное предательство уже зрело у меня за спиной. Материнская любовь шлет привет ласточкам и ставит не на ту лошадь. Я рано выучился искусству пропускать воздух сквозь вытянутые в трубочку губы. Но мне так и не удалось избавиться от привычки шагать вприпрыжку. Тайное желание полета проникало в сон и возносило меня над крышами города. Мне часто снились неведомые города.
      Стройные белокурые дамы населяют мое воображение. Все они похожи на урожденную Анну Бейль. Свет дробится на призмы и треугольники, делая их черты еще прелестнее. В их зрачках отражается черная печаль и белые паруса. У меня на боку шпага – эспадрон, который мне подарила мать. Она надеется, что я займусь фехтованием. У моей судьбы трагический профиль. Я никогда не сумею сдать экзамен по русскому языку. Но и с другими предметами дело обстоит не лучше. Я стану одним из этих тихих покойников. Моя неподвижность, мой остановившийся взгляд будут исчерпывающими ответами на все экзаменационные вопросы. Белокурая дама положит в мой гроб флакончик своих любимых духов. Большой аквариум в здании вокзала придает текучесть желаниям. Но рельсы слишком коротки, чтобы дотянуться до тех стран, где я хочу побывать. Река, текущая неподалеку от дома, имеет отвратительный вид; за все время существования города никто не решился в ней утопиться. Обычный город, враг всякой праздности. Выстрел пушки приводит в движение уцелевших солдат. Окончание битвы при Бородине совпадает с началом уроков. Однажды игрушечное войско покинуло меня и ушло в неизвестном направлении. Возможно, оно и сейчас еще где-то сражается, но гонцы не приносят мне никаких известий. Одиночество неотличимо от облака и весны. Предательство ручьев, исчезающих в стоке. Держаться в стороне – лучший способ избежать разочарований. Первый же шаг, который Аполлон делает, преследуя Дафну, открывает ему, что его воображение занимает не дева, а лавр.

      Моя грудь полна мелких радостей и огорчений. Я несу их на другой конец города, чтобы выменять на ощущение приближающейся весны. Мне хотелось бы подарить каждому соотечественнику по большому перстню с рубином. Я снаряжаю экспедицию в страну, где самые маленькие желания удостаиваются премьер. Все так просто, что мне хочется плакать. Заручиться поддержкой проходящих мимо представляется необходимым, ведь у них такие открытые лица. Усталость толкает меня на тайные преступления. Я бы охотно поиграл в железнодорожника, но контролеры напоминают мне, что в прошлый вторник все поездки были отменены. Девочка в таком красивом платье должна знать все о радугах и фейерверках. Из-за вашего упрямства ураганы могут поменять направление. Как часто мне хотелось пожать вам руку! Но вы всегда отворачивались со словами: «Не стоит!» Ласточки должны чувствовать свое превосходство над воробьями, потому что им знаком золотой цвет вечернего одиночества. Где-то в далекой стране мы посадим это растение, и в конце жизни нам удастся увидеть его плоды. Сердце выпадает дождем, оставляя странный осадок. Подходя к полицейскому, придайте себе благожелательный вид, и вы обязательно найдете взаимопонимание. Я готов отказаться от всех завоеваний, ради возможности помечтать о них. Указания судьбы отчетливее всего проступают на замерзших стеклах во время зимних каникул. Это время хранит все звезды, которые когда-либо поднимались над крышами соседних домов. Есть королевства, где всегда звучит музыка. В пламени облаков нас притягивает не пламя, а облака.

      Фотография Шопена приводит меня в уныние. Я заучиваю наизусть отрывки из Байрона, не понимая и половины слов. Когда вы ощупываете древние одеяния, ваши пальцы становятся чрезмерно чувствительными, и вы начинаете изменять своим убеждениям, а это отдаляет меня от вас. Сигары космических кораблей прошивают насквозь небо моих детских воспоминаний. Слышите ли вы этот шум? Это стучат туфельки наших грез. Они принесли нам брызги фонтанов, выбрасываемых китами, и немного северного сияния. Мировая окружность сдавливает мне сердце эфирным обручем. Еще немного, и мои нервные окончания достигнут самых далеких звезд. С этой точки континенты веков кажутся маленькими островами. Выставленные в витринах напитки никогда не будут оценены по достоинству теми, кто придет после нас. Все вещи – это большие и маленькие хронометры. Мне до сих пор непонятно, почему их показания совпадают. Грусть полей сравнима лишь с печалью банковских вестибюлей. Сжимая в руках кредитные карточки весны, мы ожидаем, когда появятся всходы. Я ищу камни, похожие на перец. Они напоминают мне цепи колодца, звучащие в унисон. Издалека прилетают птицы с большими крыльями. Но мои ладони пусты. Я почти ослеп разглядывая глубоководных рыб моих снов. Подземные ходы, вырытые неизвестными существами, достигают как родильных домов, так и крематориев. Неужели фраза «я думаю о числе, о котором никто никогда не подумает» имеет смысл?
      Кратковременное перемирие в кольце пляшущих веточек ивы. Бой барабанов. Появление красных львиц. Сохранять бдительность. Только бы моя решимость оказалась сильнее меня.


ГЛАЗА
(Затмения)

      Мы хорошо представляем себе благородство слабости, но достоинство силы вызывает у нас сомнения. Об этом нам поведали искусственные красители, изменившие до неузнаваемости химию наших щек. Эти доменные печи поглотили сражения всех веков, чтобы выплавить из них маленькую бронзовую статуэтку. Невидимые богини выжимают молоко из своих набухших сосцов на купола и башни – так возникает ночь. Птички-колибри нисколько не похожи на грезы тех, кто стоит за прилавком. Одиночество маленького кузнечика становится поистине королевским, когда он прикладывает ухо к раковине, чтобы услышать разговор волн.

      Нас двое, и мелодия нашей судьбы написана на двух нотных линейках – это рельсы, по которым скользят катафалки наших бессонных ночей.

      Когда люди и животные больших городов засыпают, небоскребы встают на колени и молятся стеклянному богу, выпрашивая у него долгую жизнь.

      Бенгальский огонь сладострастия рассыпается фейерверком незаметных грехов. Поздний вечер сковывает наши движения. Мы познаем сравнительные достоинства утренних и вечерних зорь. Цитаты былых эпох, выступающие из темных уголков парка, что вы можете сказать в свое оправдание? Гордость принцессы, поданная на блюде с прихотливым рельефом, уведет нас в туманные страны, где еще не начиналось строительство гаражей. Антифон без примеси лицемерия. Осыпающаяся слава ледяных полков. Перегной с запахом расцветшего апокалипсиса. Вращение, замкнутое в самом себе. Небытие как местопребывание раздваивающегося бытия.
      Томительный слет покорителей диких пустынь подходит к концу. Бог удивления отворачивает край неба, и взгляду пилигримов предстает скрытая за ним пустота. Какие еще доказательства нужны тому, кто хочет убедиться в летательной способности мыслей? Ничто не дается даром, даже утренний час. Вы еще не решились расторгнуть заключенные вами сделки? Хрустальный арлекин наполняет наше существование смыслом сверх меры. Задумчивые шаги пересекают неустановленную границу. В этом заключена пропасть возможного. Напротив нас так редко возникают фигуры, достойные изображения, что кажется, будто ветер улетел навсегда. А еще в том краю вы встретите гримасы, сбежавшие с лиц растерянных филантропов. Приятно говорить комплименты.
      Преображение тела путем снятия с креста. Метаморфозы селений. Дым от сгоревших зорь. Печальная подборка трудновоспринимаемых фактов, составленная столь неумело, что ей не под силу нарушить очарование выходных. Прошлое невосполнимо! Говоря откровенно. Проходите, не мешайте Богу смотреть! Ныне и навсегда. Беспрекословно. Я бы не стал отказываться от этого предложения только потому, что в нем так много иронии. К тому же, все мы когда-то были детьми. В темноте пшеничные поля можно принять за волны смеха. Писк, который не покидает ухо ни при каких обстоятельствах. Ваша заработная плата вполне соответствует тому месту, которое вы занимаете во вселенной. Неопровержимые улики нашей слабости погибают стоя. Слепой идет по коридору и исчезает за дальним углом. Отвесно падающие лучи образуют циркуль, острие которого воткнуто в мое сердце. Механическое действие прибоев, разбивающих скалы цивилизации.
      Есть сияющие горизонты, которые не скрывают за собой никаких светил. Я возвращаю вам наблюдения, сделанные за мой счет. Мне так недостает участия тех женщин, беседующих о чем-то своем. Одна из них выстроила прелестный алтарь для моей любви. Расстояние между баком и ютом держится втайне капитаном этого корабля. Почтовые голуби наших снов, вы легко найдете дорогу обратно. Власть и еще раз власть. Пристальный взгляд ребенка. В нашем кругу честность ценится высоко. Остановившиеся глаза, из которых ушли сновидения. Путешественники возвращаются.

      Тени прячутся под деревьями. Торжествует покой.

      Малейшее усилие отзывается бесцеремонной болью. Нам никогда не обрести былую подвижность. Наступает вечер горячего асфальта и разноцветных реклам. Высоко в небе парит одинокий парашютист. Ночное небо хранит тайну полярных вздохов. В какую бы сторону мы ни обернулись, перед нами повсюду вставали величественные замыслы погибших эпох.

      Вид пустого неба становился невыносимым. Горные отроги прилагают отчаянные усилия, чтобы удержать себя в неподвижности. Птицы хватаются крыльями за воздух. Окунув руки в свои подсознательные желания, женщины преподносят миру подарки, которые ему не нужны. Их настойчивость приносит успех на берегу, где песок еще не высох от волн, а за дюнами уже бродит невинность.

      Разрастание подкожных тканей приводит к разобщению мышц воли. Мы нашли тело своей решимости на пустыре с отсеченными членами и отрезанным языком. И всего за пять минут до рассвета!
      Движение его мысли оставляет в небе след, подобный северному сиянию. Следы на песке быстро превращаются в лужицы из лунного серебра. Параноическая страсть еще не коснулась золотоносных жил обнаженного тела. И на всем лежал отпечаток зари. Неудержимый рост корней и соцветий. Пылающий телескоп. Трава обнаруживала склонность к стремительному размножению и плавные жесты возникали в тумане над лугом. Взмахи ветвей изменяли облик деревьев.
      Религиозная облачность с выпадением метафизических осадков – вот наш прогноз на ближайшие три столетия. Беззаботность вчерашнего дня. Что вы знаете о ней? Снисходительность давно не в моде.
      В этом журнале можно найти много забавных фотографий. Их делает тот человек, у которого большая родинка на плече. Пыльные декорации не отзываются на аплодисменты. У дирижера – приятное лицо освистанного артиста. Устрицы стоят дорого, но в них нет ни примеси лжи.

      На стенах этих домов, покрытых трещинами, можно прочесть замыслы преступлений.

      Постепенно открываются глаза плюшевого медведя. Их доверчивость станет собственностью той девочки, чья мать носит светлый парик. Понемногу светлеет. И вот мы выходим на равнину, усеянную останками ложных клятв и невыполненных обещаний. Уцелевшие мачты покрыты мхом, который шевелится от прикосновений нежных течений. Неожиданно появляется воспоминание: зеркало с заключенным в нем лицом. Осторожность не считается добродетелью на этих глубинах. Рукотворная женщина возносит свои мысли к подножью небесных гор. На ветвях просыпаются птицы.

      Акации врозь избыточность утверждений несет на себе всю тяжесть неисполненных приговоров.
      Встречи по пятницам отменены. Пустая арена населена невидимыми пигмеями. Народные промыслы переживают не лучшие времена. Хмурят брови лепные украшения. Шарики из хлопка успешно отражают солнце, тошнотворное, как афиши. Высохшая трава вновь оживает.

      Пройдут годы, и я с улыбкой буду вспоминать этот смех. Прекрасно вычерченная энцефалограмма, тающая на солнце. Поспешите обзавестись потомством. Наибольшее уважение у меня вызывают те железнодорожники, у которых во рту свисток. В плавучих доках, стоящих на отмелях, печальные моряки ведут счет прибылям и потерям.

      Списки увольняемых, подготовленные на века вперед.

      Фруктовые лодочки медленно продвигаются по сверкающей глади озер. Обнаженные тела воспринимаются так естественно на фоне одетого зеленью леса. Остановка по пути в сад неизменно приветливых песнопений, восстанавливающих чрево вчерашнего дня. Символ грядущих приобретений, разбросанных как попало. В этом хаосе, испещренном блеском рубинов, надлежит пребывать вечно. Загадочное поведение ветра настораживает бабочек, осыпающих его золотой пыльцой.

      Восхождение как вам заблагорассудится в зачехленном виде пусть все провалится неожиданность пугающая наверняка.
      Распадение связей на уровне нравов сопровождается выбросом потаенных желаний. Мы дарим своим девушкам нарядные вечера, одетые по последней моде. Движение маклеров беспорядочно в самом начале дня. По худеющей окружности Земли кошки-миссионеры возвращаются на пастбища своих предков. Мы находим забавными те распоряжения, которые нам доставляют в портсигарах, выложенных лепестками сирени. Наши рукописи обладают высокой электропроводностью. Мы хладнокровно совершаем как хорошие, так и дурные поступки; ничто не может вывести нас из равновесия. Окончания наших мыслей так наэлектризованы, что прикосновение к ним вызывает смертельный шок.

      Все в мире искусственно, как наш календарь. Чему равна скорость времени? Не превышает ли она скорость света? За пределами человеческого рассудка находится все, что находится за его пределами, и еще многое другое. Пять или шесть планет из разных галактик обмениваются новогодними поздравлениями. Мы лелеем свои причуды, вздрагивающие от самого легкого дуновения.

      За пределами беговых дорожек царит мир. Горные инженеры не возражают против повышения окладов. Их работа трудна: они изучают повадки земли. Городские карусели делают свой последний круг. Их фосфоресцирующие глаза обещают невиданные фейерверки. О покинутой родине им напоминает бабочка дирижера. Кафе закрывается, и мы выходим на улицу, чья молодость заключена в ее древних камнях. О ночь, щедрая и снисходительная, как эта маленькая книга, которую ты сжимаешь в своей руке! Для успеха цирковых представлений необходимы искусные акробаты. Приближающийся ураган будет принят со всеми подобающими случаю церемониями. В глубине пруда можно увидеть розовых рыб, счастливо уклоняющихся от встречи с крючками из закаленной стали. Корабли в доках приветствуют начало рабочего дня. Вернувшиеся из отпуска пастыри деревьев возвращают птицам их звонкие голоса. Телефонная трубка флиртует с автоответчиком. Здесь-то и начинается забавная история сумочки из крокодиловой кожи. Передовицы газет объяснят вам все. Сегодня вечером вы, подобно нам, маленькие радужные прощания, воспрянувшие кольца света.


ГОРИЗОНТЫ
(В 80 дней)

      Задумчивый пассажир крадет с витрины часы и набивает карманы снедью. В последний раз он смотрит на окна своего дома. Я не думал, что он найдет в себе мужество совершить этот подвиг прямохождения.

      Среди восточных морей есть одно, в которое солнце окунается перед тем, как появиться на горизонте.

      В пустыне, высушенной вековыми ветрами, живут странные насекомые. Их большие глаза прекрасны; они похожи на изысканные жесты уличного регулировщика.

      По вечерам к морю приходят женщины, чтобы окунуть в него свои руки цвета выгоревших надежд.

      Поднимая трубку телефона, мы слышим усталое дыхание путника, которому нечего нам сказать. Наблюдая за полетом стрекоз, он определяет свое положение относительно центра Земли. Удовлетворенный результатами вычислений, он усаживается под деревом, чтобы немного поспать. Сон, возвышающийся над всеми снами, стремительное забвение всех маршрутов, ушедшие в тень сожаления, рыдания, обезоруженные листопадом, курчавые голоса овец, ясное сознание истребленных слов и туманов.
      Можно ли не поддаться чарам этих ласковых глаз? Луна выглядывает из-за облаков, как будто ничего не случилось. Всякая вина отныне будет покрыта мраком. Кроны деревьев скорбно склоняются над тем, кто сегодня лишен корней. Степная полынь сходит с ума от звездного света. Чем питаются травы – об этом может рассказать почва: подземными ископаемыми, высохшими костями, перегноем любви, страхами, разбавленными темнотой, быстро мимикрирующими ящерицами.

      Ночь убежала. Впереди сверкали крыши неведомых городов.

      Слышатся гудки игрушечных паровозов. Лучшие отели те, в которых останавливался арабский шах. Очищенная вода взбирается на девятый этаж и прибывает вовремя к месту своего назначения. Он не запомнил ни названия отеля, ни номер комнаты. Он выходит на балкон: город простирается до самого горизонта. Его гордость задета безразличием огней, мерцающих вокруг него. Он возвращается в комнату, и его тень уступает ему дорогу. Его взгляд устремляется на колеблющиеся ряды букв, которые поглощают его усталость. Теоремы одиноких ночей, самоотверженные поиски истины, глазные судороги – все это теперь представляется ему дешевым круизом, сбором средств в помощь неродившимся поколениям. Яркие лучи источали дивный аромат, оседающий на языке привкусом обещаний. На самом деле это были только что выложенные стены, поросшие мхом. Глядя сквозь бойницы, он различает мнимые даты ушедших эпох. Ожесточенное сопротивление прошлого прерывается звонком колокольчика. Он спускается вниз, чтобы отведать мысли давно умерших философов и изгоев. Торопливое сложение полномочий, приведение к присяге на плацу, изумление гнева – все это сплеталось в единую нить с сомнениями в святости папы, поиском беатификации и верой в укрепляющее действие новых фармацевтических средств. Из дальних углов доносились невнятные вздохи свергнутых идолов, атмосфера была перенасыщена благодатью.
      Люди на улице поднимали головы навстречу всполохам злобы и милосердия.
      Но вот гроза кончается. Опустошенный странник теряет сознание. С тихим звоном сознание падает у его ног. Этот звон поселяется у него в голове как какое-нибудь жужжащее насекомое. Однако он не замечает ничего, кроме зеркала на дверце шкафа, занимающего единственный темный угол в комнате. Его начинает раздражать несоответствие далеких целей и ближайших средств. Он вспоминает, что пространство между звездами заполнено невидимым светом. Он обдумывает эту мысль снова и снова и под конец понимает, что дамбы все равно будут снесены. Он закуривает сигарету, пытаясь различить в извивах дыма зовущие очертания горизонта. Растворение солей и обледенение мозговых извилин. Его взгляд устремлен в ту сторону, с которой ничто не сравнится. Периметр его комнаты уменьшался, проникая в мозг, и там превращался в маленькую боль, от которой ему хотелось плакать. Он прячет свои рыдания в дальние закоулки души и потом с трудом находит дорогу обратно. В его мягких, как всегда, движениях чувствуется некоторая неуверенность – симптом овального перенасыщения отходами безоблачных производств.
      Он ушел до рассвета. В записке, оставленной на столе, было сказано: «Я не верю метеорологам». Мы слышали, как он бормотал: «Детство настигает нас еще в колыбели. Оно завязывает узелки на шнурках наших ботинок и привязывает нас к воздушным шарам, разноцветным, словно дольки лимона. Едва я сделал первый шаг, как за мной последовала вереница всех человеческих заблуждений. Мое отражение караулило меня за стеклами оружейных лавок. Но теперь все позади. Я научился дышать целлофановым туманом и прятать свои глаза в обрывки пластиковых афиш. У меня есть друг. Он поклялся мне в своей верности на созвездии Южного Креста. Я побывал на выставке ожиданий. Я прошел по лабиринтам грез и страстей. Мне знакомы мечты насекомых, сны растений, желания птиц и зверей. Я сделал из своих преступлений надгробный памятник тому возмущению, которое дети испытывают, когда взрослые отправляют их спать. Загадки философов, утверждения политологов, призывы моралистов кажутся мне шарами из гуттаперчи. На предложения продавцов я отвечаю смущенной улыбкой. Мой слух больше не улавливает послания радиолокационных волн».
      Эти зигзагообразные пещеры можно увидеть теперь на открытках. Громадные небоскребы выстроены посреди пустыни.
      Он перешел улицу и вошел в кафе напротив. Суета электромагнитных изображений обрушивается на его обнаженный мозг. Бывшие судовладельцы взбираются на столы, чтобы увидеть окончание матча. Их сыновья – члены религиозной секты, известной своим доброжелательным отношением к раскаявшимся морякам. Сквозь воды аквариума за ним следят насмешливые глаза подростков. Тоска, прозрачная, как плавники рыб.
      Он выходит на улицу. Лица тайных агентов ясно показывают, что оккупация началась.
      Поздние прохожие с удивлением смотрят на человека, не признающего ни улиц, ни перекрестков. Он бросает им под ноги листовки, написанные от руки. Они читают их с холодным недоумением, характерным для жителей этих мест.

      Нежность никогда не будет оправданием жестокости, хотя у них много общего.

      Философская вера угасает сама собой; типографы к этому не причастны.

      Я слышал, как море шептало молитву.

      Все причалы признаны недействительными.

      Мужчина берет билет и возвращается в город, над которым он часто пролетал, когда был ребенком. Он чувствует себя пилигримом будущего, ступившим на необитаемую планету. Ни крики новорожденных, ни бормотание стариков не могут лишить его удовольствия от соприкосновения с реальностью грез. Он звонит по телефону. Женский голос сообщает ему, что он может занять свое место. Он удивлен таким снисхождением: он не знал, что его место свободно. Он живет в радостном ожидании гибели. Его детство открывается ему навстречу, словно алый тюльпан. Он внимательно пересчитывает тычинки. Постепенно ему становится понятной органическая механика его жизни: подлинность звезд, ложные прорицания, одноглазые гадалки с пальцами, испачканными в табаке, трапеции, сталкивающиеся под куполом цирка, карта, спрятанная в лесу. Он понимает, что его неугасимая тоска была первой степенью посвящения. Теперь он должен научиться прыгать сквозь горящий обруч и превращать свои видения в облака. Зодиакальный свет разливался по небу всякий раз, когда солнце падало за горизонт – то было предвестие перемен. Зима в тот год похитила город. В душе путешественника расцвели эдельвейсы. Он чувствовал, что его решимость будет оправдана.
      Субботние вечера раскрывали им свои объятия, и они кружились парами, подхваченные музыкой, сочиненной на пылающих небесах. Их предчувствия сбывались по ту сторону мраморных стен. Все было им в новинку. И они не жалели о том, что покинули страну испуганных рудокопов.

      Он бежал все дальше и дальше, оставляя позади себя свои лучшие мысли. Он гнался за неуловимыми ожиданиями, прятавшимися в расщелинах дней. Наутро, однако, он всегда возвращался обратно, покрытый лепестками сбывшихся снов.
      Бесплодные набеги на давно разрушенные города, заговор маятника и клепсидры, осознанная нежелательность выхода в ночь. Беседовали обо всем на свете, исключая правила внутреннего распорядка и голоса сирен, заключенные в стеклянные ящички, из которых выкачан воздух. И постепенно образовываются привычки, которые нисколько не лучше прежних, хотя со стороны это выглядит как амфора, украшенная ароматом снов. Загадочная смена времен года уже не приводила путешественника в изумление. Он потерял способность удивляться и равнодушно проходил мимо бездомных кошек, вымаливающих подаяние, часов с зияющим циферблатом, птиц, заключенных в цепи нелепых метаморфоз, сомнамбулических велогонок, башен с рухнувшим фундаментом и площадей, движимых страхом уснуть навсегда.
      Лоцманы океанских глубин постепенно превращаются в обычных туристов. Игроки в гольф зачехляют клюшки. Серебряная посуда вся продана, и пора заплатить за вход.


ПРЕПЯТСТВИЯ
(Барьеры)

       «Те песни, которыми мы развлекались в молодости, теперь состарились. Гудки пароходов и шум волн – вот все, что напоминает нам о нежных глубинах. Легкими своего сердца я сдуваю пыль, покрывающую ресницы боли, и жгу ваши письма.
      – Мысли девушек пахнут резедой, а чувства – фиалкой. Как-то раз я встретил женщину, окутанную ароматом будущего. Ей это поразительно шло.
      – Ботанический сад полон грустных деревьев. Мы должны поспешить, если хотим поздороваться с той баржей, чья труба красного цвета. Я плачу, думая о волнах, пляшущих у нее за кормой.
      – Реки огня текут по земле и небесам. Победа досталась нашим противникам, и вы напрасно приводите в чувство окаменевшую трубу; кузница умерла, не оставив ей ничего в наследство.
      – Испарения дня сгущаются и оседают на окнах: это глубокая ночь. Все происходит мгновенно, и нет времени для сведения счетов.
      – Я не раз встречал седых путешественников. Вероятно, картографы что-то напутали, поэтому их путешествия затянулись. Что не мешает им нравиться женщинам и играть в теннис.
      – В одиннадцать часов ночи я всегда испытываю печаль. Мой доктор объясняет это скрытым процессом дезактивации трансформно–полиморфного эндоморфина. Вы когда-нибудь видели во сне привидение?
      – С раннего утра и до позднего вечера мы готовим себя к тяжелой работе по усыплению тела. Ни женщины, ни кометы не в состоянии нас разбудить.
      – Я бы хотел узнать имя владельца этого магазина. Мы часто бываем здесь, и никогда не уходим с пустыми руками – что странно, потому что наши руки – это деревья, живущие на подаяние, как, впрочем, и наши ноги.
      – Я могу свести вас с хорошим хирургом. Но предупреждаю: у него мания величия. Он воображает себя изобретателем всех протезов и периодически устраивает им смотр.
      – День близится к концу, а наша тоска все еще с нами. Мы останавливали машины и спрашивали у водителей дорогу в рай. Они качали головой, а одна девушка подарила нам свой чудесный смех».

*

       «Мы полны тревожных предчувствий. Когда с нами заговорила слепая женщина, мы подумали, что наступил конец света.
      – Я люблю стоять за спиной часового и подслушивать его сокровенные мысли. Сильный порывистый ветер с трудом избавляется от преследовавших его дымов.
      – Ваша ладонь бессмертна как последняя терцина «Рая». Морщины на вашем лице говорят о том, что во вселенной есть еще жизнь.
      – Я взволнован. Вы заметили перемену погоды? Где-то происходят катаклизмы, о которых мы ничего не знаем.
      – Для тревоги нет оснований, уверяю. В городе повсюду видны следы ремонтных работ. Из этого я заключаю, что мы не единственные, кто заботится об улучшении мира.
      – Когда-то вы подарили мне линии грез, сходящиеся у горизонта. Это было так давно, что с тех пор я потерял направление. Блуждание без цели – вот что заполняет мою жизнь. Я так рассеян!
      – Я не вижу ничего, кроме бездомного, играющего на аккордеоне. Он пытается нам что-то сказать. Но мы проходим мимо, как будто наши сердца конфискованы. Посмотрите вокруг: это тело вечернего бога. Вам не нужно искать оправданий – они всегда под рукой.
      – У меня шипы вместо глаз. На что бы я ни посмотрел, все поворачивается ко мне спиной. Я – словно цилиндрический дикобраз, заснувший посреди улицы. И так всегда.
      – Успокойтесь. В двух шагах отсюда есть мраморная усыпальница. Вы можете снять ее за недорогую цену.
      – Иногда я теряю память. И они пользуются этим. Нас окружают вниманием, а мы ускользаем туда, где нас ждут дождь и ветер. Работать в полях становится все труднее.
      – Однако в гостиных вы не забывали снять шляпу. И это выдает ваше хорошее воспитание. Пойдемте, если хотите, пить итальянские ликеры, которые, по моему мнению, есть не что иное, как освобождение смеха, заключенного в водопроводный кран.
      – По той же причине я предлагаю вам подарить конец этого дня нуждающимся. Сегодня я даю два концерта кряду в связи раздвоением личности. Мы напишем рецензию – ведь нас тоже двое».

*

       «Я давно понял: сентиментальность растет в цене и скоро окажется в дефиците.
      – Разумеется, мы постараемся устранить последствия. Порыв ветра открывает прохожим изнанку мира. Замечая это, мы испытываем гневную радость.
      – Подходящий час для молитв – казнь наших обыденных представлений. Кипение воды наводит на меня скуку. Что бы вы посоветовали тому, кто знает, о чем говорят петли его дверей?
      – Запасы огня кончаются. Я даю вам три дня, чтобы разыскать мое потерянное самолюбие.
      – Вы смеетесь? Пепелище – неподходящее место для пожарников, но если вы настаиваете, мы взберемся на остов сгоревшего корабля, чтобы полюбоваться тлеющим солнцем.
      – Стоит ли это делать? Меня пугают апельсиновые зернышки, которые вы сунули в карман, и эти воздушные ямы – ваши приступы гнева.
      – У нас еще осталась мелочь, чтобы купить два билета в кино. Нас разыскивают сборщики налогов, но в глубине душе мы знаем, что наша жизнь удалась. Мы оборачиваемся и видим расцветающий след осенних триумфов.
      – Мы обходим стороной герцогские замки. С нас довольно безлюдных бульваров, где обнаженные зрачки ночи стекленеют окнами отелей и где малейшее содрогание губ рождает обвал.
      – Вам придется постараться, чтобы сделать свое присутствие как можно более незаметным. Ваше терпение будет испытываться различными способами. Остерегайтесь гувернанток и художников, пишущих маслом. Их амбициозные планы простираются вплоть до консервации вашего сердца. Все сказанное будет использовано против вас, в том числе и невнятное бормотание».

*

       «Не понимаю, почему вы находите восхитительными эти огромные зеркала? Они закрывают от нас панораму. Что бы ни говорили эксперты, перспектива – это великое изобретение.
      – Вы правы. «Спартак» не имеет никаких шансов. С тех пор, как опечатки были устранены, наши полководцы еще не выиграли ни одного сражения.
      – Это не удивительно. Достаточно послушать, как они разговаривают с посланниками дружественных нам государств. К тому же запасы юмора у наших комиков давно истощились.
      – Театры пустуют, а рождественские базары напоминают свалки радиоактивных отходов – стоит подойти к ним поближе, и в голове начинается болеро.
      – Я не знаком с этим молодым человеком, но могу поручиться, что ему далеко за сорок.
      – Однажды мне пришлось две минуты смотреть в глаза леопарду; кончилось тем, что на нас обоих напала зевота.
      – Любопытно. Но я предпочитаю хороший детектив.
      – Когда я смотрю в зеркало, мне кажется, что будущее движется мне навстречу. Из этого вытекают поразительные следствия.
      – Не верьте метеорологам».

*

      – «Ваши опыты с подсознанием всегда казались мне достойными внимания. Они пахли только что распустившейся резедой. Буду признателен, если вы покажете мне свой гербарий.
      – Я давно ждал этой минуты. Отныне я буду верить только в фортуну, но не в провидение.
      – Рассказы о привидениях вызывают у меня улыбку.
      – В одиночестве я разговариваю сам с собой. Таким способом я делаю свое одиночество более реальным.
      – Городские ландшафты пробуждают у меня желание выпить на брудершафт.
      – Но вы, надеюсь, не отрицаете значение иерархии?
      – Нет, разумеется. Выпотрошенные орлы кажутся мне величественнее гимнов, исполняемых наугад.
      – Традиция не прерывается. Она профанируется.
      – Именно.
      – Если это ваше последнее слово, то я, право, не знаю, что можно на него возразить. Не согласились бы вы поменяться местами?

*

      – «Как странно: блики солнца похожи на умирающих лебедей. Я зачарован облаками, плывущими как попало.
      – Но вы ничего не сказали об утреннем воззвании тех, кто одобряет манифестации.
      – Я ловлю трели жаворонков и запираю их в клетки. При этом сами птицы остаются на свободе. Меня нельзя обвинить в жестокости.
      – Вы полагаетесь на таблицу случайных чисел?
      – Я же говорил: у меня нет склонности к решению уравнений, особенно на исходе лета. Подражать крикам вечерних птиц – вот все, что я умею.
      – Не будем спорить. Тем более, что предмет спора разыскивается полицией. Но скажите, когда вы в последний раз перемножали 1 600 975 на 5 948?
      – Это было давно. Я мог ошибиться. Поговорим лучше о вашей поездке в Китай. Возможно, вам будет любопытно узнать, что моя бабушка подарила мне лучшую часть своих восточных воспоминаний.
      – Но это не повод, чтобы склонять юношей к нарушению обязательств.
      – И все же согласитесь, где-то в этом мире есть то, что мы охотно назвали бы своей духовной родиной или завещанным нам наследством. К сожалению, мы всегда торопимся. И нотариусы почему-то не попадаются нам на пути.
      – Это легко уладить. Достаточно сказать им, чтобы они подавали мороженое в вазочках, сделанных из уральского хрусталя.
      – Я никогда не был в опере. И это наложило отпечаток на мои представления о возможном.
      – Не беспокойтесь. У нас найдется, чем заплатить полицейскому.
      – Ваша предусмотрительность восхищает меня. Как вам живется среди королей и шейхов? Помню, вы как-то рассказывали о серебристых чайках.
      – Признаюсь, то время давно прошло».


УЛИКИ
(Замрите!)

      Танцующий асфальт впитывает масло, стекающее по ветвям олив. Автомобильные потоки перестраивают свои ряды; над речными терминалами который год подряд вспыхивает реклама собачьих бегов. Беспорядочная радость голубоглазого астрофизика, герменевтический порыв седого раввина и балерины, выпущенной под залог, смешиваются в сумерках испаряющегося лета. Азбучная истина долгих криков.


«Пляжи»

      Полдень. Распахнуты все окна и двери. На окраине – восстание сборщиков риса – вспыхнуть и умереть. Голубое небо залито апельсиновым соком. Окна переполнены тающими отражениями; их испарения поднимаются к небу, образуя невидимые облака – твердую решимость тех, кому выпало счастье найти дорогу к фонтану. Пляжи усеяны загорелыми телами, всматривающимися в горизонт. Над морем чайки и буревестник делят пространство, изнемогая от тяжести крыльев. Воскресные вздохи, ужас потерявшихся детей, смутные перспективы, смутные, как жажда горящего сердца, в котором никогда не звучала музыка капель, ударяющихся о летящий лист. Металл воздает должное изобретателям доменных печей, соперничая в этом с продавцами освежающих напитков; у них на голове корона из золотой фольги. В магазине игрушек тесно от воздушных шаров. Глаза слепорожденных горят подземным огнем. "Час настал" – говорит кукушка и расправляет обоженные крылья. Низкая активность дождевых туч препятствует вынесению оправдательных приговоров. Адвокаты требуют слишком много денег, слишком много улыбок, слишком много похвал. Никто уже не в силах остановить падение колокола, который накрывает вас, даря забвение и прохладу.

*

      Мои юношеские стремления – жужжащие в полдневной тишине мухи, мое сердце – лестница к твердыне богов.

*

      Чтобы найти общий язык с ветром, необходимо
 
*

      Пустынное небо и ревущий клаксон – естественные аксессуары любви.

*

      У этого официанта горящий взгляд, а поникшие хризантемы никогда выспятся, никогда.

*

      Мы все еще здесь, в зале ожидания, где нам назначила встречу игривая самоуверенность.

*

      Полотнища, развернутые на городами, крики дорожных знаков, сияние брошенных взглядов, к этому невозможно привыкнуть. Проходит мужчина, шевеля глазами, воздух, который он разрезает грудью, смыкается у него за спиной. Он торопится занять место в театральном зале, где его поджидают изощренные пытки, причуды воскресного дня. Если он не свернет на другую улицу, то будет спасен от соприкосновения с грузовиком, чей номер известен каждому полицейскому. Он думает о той, что когда-то написала ему письмо. Соломенные шляпки, ослики, озирающиеся вокруг, прилагают немало усилий, чтобы сохранить в неприкосновенности отпущенные ему годы. Его тихая поступь доставляет ему немало хлопот – ведь к нему то и дело обращаются: "Ангел!" Он вздрагивает от прикосновения своих мыслей, мягких, как кости птенца. Он всматривается в афиши, которые подавляют его своей немотой. Фары автомобилей грозят ему условным заключением. Он идет, чтобы поменять дату рождения на дату смерти.

*

      Женщины, покупающие в кредит вечерние платья с блестками, выглядят прекрасно.

*

      Поля пшеницы простираются так далеко, что у одинокой сойки возникает желание свить гнездо из веточек ивы.

*

Все, что я когда-то сказал, я дарю рабочим в белых костюмах, они наделены даром предвидения.

*

      Голоса стреноженных улиток заболевают от зависти к горным вершинам, свободно изъявляющим свои добрые чувства.

*

      В этот час мироздание обещает ласку всем, чьи глаза надежно укрыты в соцветиях снов.


«Путешествие вдвоем»

      Что заставляет нас видеть сходство между пейзажем и женским телом? Исходная нежность порой бывает так велика, что ее может выразить лишь силлогизм. В любом случае у вас остаются книги; какое счастье, что букинистические магазины попадаются на каждом шагу. Путешествуя вдвоем, следует заботиться о прежних привязанностях, иначе несдобровать. На каждой остановке мы выходили, чтобы послушать, как потрескивают стальные колеса, остывающие после головокружительного прощания с родиной. Случалось, что мы одновременно видели и море, и небо; в этом было что-то чудесное. Наше будущее представлялось нам симфонией, исполненной трубачами во фраках и флейтистками, чьи руки прекрасны, как удвоенная фермата. Во время путешествия мы почти ничего не ели.

*

      Я потерял свои мечты вон под тем деревом; с тех пор оно зеленеет два раза в год.

*

      Моя вера в себя на перекрестке дорог с ледяными горошинами в глазах у будущих вечеров.

*

      Хитроумность книгочея, заключенная в фарфоровый сосуд с ручкой посередине, – последнее прибежище демонов пустоты.

*

      Порочное извержение вулкана, грозовой отшельник, покровитель дамских сердец, гусар, выжидающий и манящий, сожаление без конца.


«Банк»

      Дочь управляющего экономит на шпильках. Счета переложены увядшими лепестками. О проводящейся переписи населения напоминает счетчик, ночующий под окном. Все благопристойно, и бронзовый офицер не слезает с коня; ноги в стременах, сабля наголо. Что они делают по ночам? Пневматическая почта работает без остановки. Так или иначе, отцам города придется подать в отставку: следы, впечатавшиеся в асфальт, не вытравить никакой кислотой.

*

      Чему мы придаем значение, когда смотрим на солнце? Молчанию женщины? Зонтику? Аквариумной рыбке? Чему мы придаем значение? Ничему.

*

      Львы-сироты несут в зубах своих детенышей, взывая к милосердию давно исчезнувших горизонтов.

*

      В глубине чередующихся вспышек радости таится лестница, широкая, словно душа уснувшего кардинала.

*

      Подземелья Ватикана полны свежевыпеченных хлебов, ароматных, как души языческих археологов.

*

      Вы не знаете, где я мог бы найти те красные ворота и тот день, когда я впервые услышал смех? Мой друг любит проводить время со щенком небесной породы; его происхождение удостоверено сияющим лаем и звездой, мерцающей на кончике его хвоста. Это существо унаследовало способность к различению добра и зла. Сможем ли мы когда-нибудь прикоснуться к тайне далеких озер, хранящих воспоминания о жирафах, выбравших это место для последнего водопоя? В нашем распоряжении тряпичные шагомеры; самому маленькому из них три миллиона лет. Главное распоряжение будет отдано деревом, растущим на краю оврага.

*

      Постоянное искушение: зайти в ресторан и заказать себе порцию богословия с приправой из свежих гвоздик.

*

      В следующие выходные кто-нибудь обязательно купит себе билет до Акапулько.

*

      Будьте снисходительны к причудам старого моряка, невинного, как коралловый остров.

*

      Всюду одна и та же надпись: «Удивляться запрещено».


Чем одарить позабытых
гаммами озарения
под стать саморазрушающейся
рекламе
в туманах вилл
и неизбежных деталей
странных как небо


НАХОДКИ
(Белые перчатки)

      Лифты отелей снуют в темноте шахт, словно бездомные светлячки. Большие окна встают навстречу туману и впитывают его колеблющееся представление о себе. Человек проходит рядом с портье, пряча на груди письма от кредиторов. Он переступает через тишину больших зал; это наименьшее из препятствий, которые он должен преодолеть. Разговор официантов напоминает ему об открытии, сделанном астрономами прошлой ночью. Он пробует на вкус цвет неба и просит еще. Его может удовлетворить только соус из красных грибов. Он в затруднении: его одиночество напоминает вымытую салатницу. Салфетка ему к лицу. Он заказывает землетрясение в девять баллов и выходит на улицу.
      Тем же утром по Карловому мосту в Праге проходил мужчина с тростью и в белых перчатках. С ним раскланивались короли Вратислав и Владислав, конюший Кафка и гофмаршал Гайдн. Со стороны Вышеграда доносились голоса друзей. «Агентство бесплатных самоубийств направо, – кричали они ему, – дождись субботы, и наша щедрость поможет тебе». Его шаги, одинокие, как невылупившиеся птенцы, отдавались эхом в пролетах моста. Чудовищное нагромождение пожаров придает ему силы. Мы следуем за ним, чтобы стать свидетелями окончательного падения. Разве есть еще выход? Другой мужчина, в котелке не по росту, стоит перед ювелирной лавкой и вслушивается в отдаленный гул. Его сердце отсчитывает минуты, оставшиеся до конца света. Выручка от продажи сверхновых звезд вряд ли покроет дефицит сострадания. Покончив с иллюзиями, мы бежим в сторону горизонта. Стены домов мелко дрожат, выдавая скрытое нетерпение. Птицы вьют гнезда из отчаяния, подобранного на пустырях. Черный автомобиль пересекал дорогу, что не может быть истолковано иначе, как тайный знак, поданный второпях. Ожидание подземных толчков делалось все более вызывающим. Сегодня, как и всегда, театралы, абонирующие кресла, займут свои места в ложах. Наша судьба – в наших ладонях. Куда исчезли дети, боящиеся темноты? Откровенное лицемерие встречается редко, может быть, никогда. Удачливые поэты и преуспевающие бизнесмены с удовлетворением думают о чашечке кофе со сливками: они сделали все, что могли.

      Какими бесхитростными кажутся эти мысли, высеченные на века! Восхищение заливных лугов передается островам, томящимся в отсутствии метеоритных потоков. Тени в этот час прекраснее самих предметов.

      Маршрут пролегает вдали от бронзовых памятников и разноцветных фонтанов. Ряд потухших фонарей скорбит о пришествии ночи. Оглядываться ни к чему – все слова уже сказаны. Магические призывы глохнут в состязании с волнами подземных толчков. На стенах домов мы различаем следы тяжелых болезней. Наша беспомощность возрастает от прилива крови к холмам, за которыми прячутся звезды небесного цвета. Путник достает бинокль и смотрит в него широко раскрытыми глазами. Его удивление скромно стоит рядом с ним. Он протягивает руку и обнаруживает, что в нее вложена рука другого путешественника. Теперь их двое. Они увешаны перламутрами скорбных снов, и сообщают друг другу об этом. Мы прислушиваемся к их словам так, будто от этого зависит вся наша молодость. В это невозможно поверить.
      Дивный вечер арендовал половину неба, и это казалось им признаком нарождающейся свободы. Автоматы в телефонных будках звонили не переставая; то была невостребованная корреспонденция из далеких галактик. Влюбленные говорили о будущем. Улица незаметно стала пустынной. Птицы в гнездах согревались своим дыханием. Пар над лугами темнел. Ночь становилась все совершенней.
      Одинокий путник говорит, обращаясь к своему преследователю: «Я шел впереди своего детства, понимая всю бесполезность моих прошлых рождений. У меня был друг, и он покинул меня. Его разочаровали длинные улицы. Цепь, скреплявшая нас, распалась, и я продал ее старьевщику, поблагодарившему меня любезной улыбкой. Стиснув зубы, я пошел прочь. Я знал, что меня преследуют. Теперь я убедился, что не обманут».
      К их словам прислушивались песчаные карьеры, алюминиевые рудники. Тот, второй, украшенный всеми достоинствами прожившего свою жизнь человека, ответил: «Когда-то я был так неосторожен, что узнал признак делимости на три. С тех пор мое сердце стареет быстрее меня. Недуги, прилетающие в нам на легких крыльях зари, превращают мой дом в прибежище преступлений. Тогда я вспоминаю о вас. Почему бы вам не быть таким, каким я вас представляю?»
      Их жизнь переходила из месяца в месяц, каждый раз сбрасывая одно из своих покрывал. Они подбирали слова, звучавшие чище всех камертонов. В ту пору им не нужно было подниматься в обсерваторию, чтобы узнать, что звезды еще существуют. Их расчеты всегда совпадали. Они обменивались стихами, выученными наизусть. Изредка они погибали от солнечной радиации или вируса, занесенного с далекой планеты. Они думали, что пути назад нет.
      Им приписывают заслуги, которых они лишены. В полдень это бледные картинки, нарисованные углем на витринах, за которыми прячутся вазы из серебра. Те, кто мечтает выучиться их языку, ходят перед их домом на цыпочках. А в это время они уже далеко. Движение губ не что иное как влажный след, оставленный улиткой на поверхности существования. По ночам возмущение белых карликов достигает предела. Нечто, обитающее там и тут, постепенно кристаллизуется, обретая уверенность в своей правоте. Оно умножает грани, исследуя новые области, когда-то явившиеся воображению. Прозрачное тело загустевает, превращаясь в цветок. Его корни присоединены к грозовым тучам детства. Там, внизу, дефицит электричества и тепла. Спасение где-то рядом. Мы не призываем вас последовать нашему примеру.


ИНКРУСТАЦИИ
(Изречение рака-отшельника)


«Без остановки»

Запыленное недомогание
Выбор из всех настоящий
Сходство всегда начеку будь неразумным
Я продлил соблазнение выше начала
Моя неуклюжесть за пределами пышных цветов
Галлюцинации разрешаются
Бесплатный марш в долину где завершается долг


«Вниз головой»

Афиша портал снег недоумение
Крик совы с носом остался воришка
Воспользуемся этим решением
Выходя из дома берите с собой ключи
За все надо платить
Бородатый мужчина с исправным велосипедом
Никогда не думал об островах Красного моря
Реверс медали
Сидящие за столиком наслаждаются утром
Птицы полет репортаж
Наковальня счастья разогретая до цвета сна
Знак возврата выше уровня глаз


«Последнее предупреждение»

Потусторонние астронавты
Боксеры престола
Три бекара помноженные в объятиях ветра
Аппарат для измельчения суеты
Я знаю растворяющие веером слов
Всего лишь первые опыты
Бродят друзья под сенью каштанов
Отказы и поздравления я поймал на лету
Враждебное ночи
Обсерватории беговые дорожки пустые конюшни
Я положил начало возмущению древних орбит
Внезапная мысль никто не избегнет
Посвящается лошади вне подозрений
Кружева у Нее на груди
Выборы не играют в жизни улиток никакой роли
Ибо наследники всегда ждут
Чудеса мнемотехники
Меланхолические запястья
Тишина в голове


«Восстановление памятника»

Не препятствовать осуществлению
Радость в кредит
Заройте свои клады поглубже
Приму к сведению
Не впервой
А это прекрасные заглушки пугающие детей
Высоконравственная карамель
Генерал получивший ночью ранение наутро снова пойдет в атаку
Туманы образы наших душ
Бить в барабаны


«В обход горизонта»

Выслушай мою повесть расклейщик афиш племянник божественных гимнов
Я оставил Итаку ради загадочных дел
Творимых в насмешку и просто творимых
В безмолвии чувств всегда наготове
Расплыться в ничто и узнать свою меру
Под шевелящимся деревом беседуют две случайности неспроста
Мне становится дурно при виде креветок
Усталые руки кассирши
Появление снежных химер расчленяемых взглядом
Неустанное вращение на оси гляциологов с мягким затылком


«Удовольствие под запретом»

Ребенок глотает нерешительность своих слез
Убеждаясь в исполнимости серьезных стремлений
Задание небо нашел где и не думал искать
Отменяют полет его взгляда
Рождает младшего брата испуг на два года моложе
Растит молчаливость
Утешенье стены
Прячется как мыши амбара во тьме его приявшей по наущенью знакомых
Он занят самосозерцанием
Когда он в сознании


«Пустые домыслы»

Заповедник в объятиях эмира
Без санкции прокурора
На берегу усталые следы прошедших людей
Невесело
Слой за слоем
Бледные цифры на пропуске в бельэтаж
Возможно это билет
Сентиментальная смерть в присутствии адвоката
Ручка настройки
Выщербленная луна загадка


«Выше всех тайн»

Рыбы Франциска на блюде
Упоминание заключений под стражу без следствия
Подземелья рая
Черные облака
Приказ об освобождении доставленный солнцем
Мне видятся горы улыбок
Я счастлив исполнить приказ
Упрекали меня говоря о чем ты мечтаешь


НАЧАЛО ВСЕМУ
(Конец всего))

Андре Бретон & Филипп Супо
Приятный магазин
Приятные покупки


2001