Бессонница

I

Покусывая еловую веточку, я уставилась в темноту.
Пугливо озираясь, я добежала до дерева и ловко вскарабкалась по стволу.
Кладбище терялось во мраке луны. Земля, раскуроченная крестами, тихо дышала под моим убежищем.
Шелестя листьями, я перебралась к статуе. Калитка скрипнула. Сторож. Я занервничала и с ещё большим усердием принялась грызть веточку. Облегчённый вздох... Мне показалось. Сторожа нет.
Статуя посторонилась. Я ошарашено попятилась. Показалось. Или я всё–таки сошла с ума?..
Подёргивая головой, на манер птицы, я стала искать своё место.
Избушка– то, что нужно. Или это склеп? Да какая разница?.. Сзади что–то зашевелилось:
 –Добро пожаловать,– отчеканила статуя.
Так закончилось моё первое бдение.


II

Я освоилась. Начала понимать себя. Начала понимать этот мир с его ночными законами.
Очередной ночью на кладбище появилось двое. Я застыла и уставила на них свои глаза–блюдца. Люди о чём–то тихо говорили.
–Какое творение! Что за прелесть эта статуя!
Статуя? Это он мне?! От негодования я чуть было не вскрикнула, но вспомнила, зачем я здесь:
–Дорогой мой друг! Вы тоже цените прекрасное? Я польщена!
Вновь онемела. Мужчина обернулся. Видимо, он решил, что ему почудилось.
–Замечательная работа!
Я не замедлила с ответом:
–Я с Вами согласна! А какой был мастер!
Мужчина побледнел и слился с мертвенным диском луны.
–Друг мой, статуя разговаривает!- но друг его онемел от ужаса, бедняга,– Взгляни!
–Вам кажется.
–Но Вы говорите!
–Конечно...
–Но Вы противоречите себе! Вы статуя, но говорите, утверждая, что статуи не говорят.
–Конечно, не говорят. Я и не говорю вовсе.
–Вы путаете меня, сударыня!
–Отнюдь.
–Что за чертовщина...
Бросив пару бранных слов, мои гости поспешили исчезнуть.


III

Ночной воздух бросал меня в дрожь. Я гуляла по мостовой, и гул моих шагов разносился по пустынной улице. Мне навстречу шёл парень. Мимо. Не заметил.
–Вы бы не могли довести меня до моей усадьбы, молодой граф?
–Барышня, сейчас время не прогулочное.
–Прошу, не надо нотаций...
–Вам куда?
–На кладбище, здесь не далеко...
Парень поперхнулся, поспешил извиниться. Сказал, что ему в другую сторону и немедля скрылся. Хоть плохо ему не стало, уже хорошо.
Люди пугливо спали. Я не сплю. Не первый день. И даже не неделю. Дни не имеют значения.
Теперь мне навстречу шла парочка, но мне пришлось прервать весь романтичный бред их ночи.
Влюблённые прошли мимо меня. Я достала из кармана еловую веточку. Еле дыша, я направилась за ними, то и дело покашливая. Мужчина, разозлившись, обернулся. Он чуть было открыл рот, но я приложила к своему веточку:
–Тсс... Вы мне мешаете.
Человек, поражённый моими словами, взял девушку под руку и прибавил шаг.
Замечательная ночь.


IV

К излюбленным местам моих бдений принадлежит уступ старого готического собора. Там, исчезая в тени, я сама себе казалась призраком. Этой ночью я читала "Книгу Моей Жизни". Ей я занималась в пустые бессонные ночи.
Удивительно, но уже на пятой странице речь идёт не о моём рождении, а о том, как искать клады. На восьмой я упоминаю, как мариновать огурцы, а на сороковой пишу подробности своего завещания. Странно, но в конце я всё–таки написала, как меня зовут и где я родилась, но и не забыла упомянуть, что волосы у меня сухие. Но больше всего озадачивает первая страница. Она пуста.
Свою книгу я иллюстрировала сама. У меня даже очень неплохо получилось нарисовать огурцы, а мои покемоны – хотя с самого начала я задумывала собак, но это уже не важно – были достойны высшей похвалы.
Читатель увидит там странные знаки. Но моим любимым рисунком был сапожник.
Старый мужик с растрёпанными волосами грозил сапогом девушке. Он–то и учил меня, как искать клады, чтобы поймали не сразу.
Для следующей иллюстрации нужен удручённый опытом комментатор. Но таковых на ночном кладбище, думаю, нет.
На этом рисунке я сижу на перевёрнутой чашке, в то же время с другой чашей в руке. Друг мой, ковыряясь в ботинке, размышляет о бессмертии. Определённо. Другого толкования и быть не может. В руке, не занятой чашей, я держу книгу с очаровательным названием. Жаль, что я не успела его написать и благополучно забыла.

V

Какой, однако, странный этот мир! Какие странные люди его населяют! И все они разные: трусы, лидеры, шестёрки, одиночки – но все боятся ночи. Точнее, но самой ночи. Трусы боятся, возможно, темноты; лидеры– смерти, шестёрки– встречи с покровителями. А я не боюсь. Нет у меня причины. Я ночной житель и не вижу страха в шелесте ночи, блеске луны, свете звёзд и даже кресты не пугают меня на моём родном кладбище.
Сегодня одна из тех ночей, когда свет и мрак, словно карты, сменяют друг друга. Я закуталась в своё странное одеяние, взяла свежую еловую веточку и вышла на прогулку. Осенив себя знамением, я медленно поплыла по кладбищу. Мой променад прервал негромкий голос:
–Мне незачем жить! И жизнь мне не дорога! Этот мир чёрств и жесток, и нет в нём места для меня!
Я подкралась ближе и, скрываемая ночью, стала слушать душу моего гостя.
–За что я прибыл в этот мир? Я не создан для страданий!
Интересно, с кем он разговаривает на кладбище после полуночи?..
Между тем, я начала разглядывать страдальца. В его образе меня привлёк медальон. Хотя, сложно назвать медальоном брусок железа с дюйм толщиной, висящий на ржавой цепи – видимо, от ошейника– назвать медальоном, но другого слова я найти не смогла. Пока я рассуждала, мой гость выхватил кинжал и занёс его для удара... И вот до смерти осталось не более пяди; я окаменела. Но мой незнакомец не спешил. Он, попросту говоря, замер. Надолго. Я нетерпеливо взглянула на соборные часы. Снова перевела взгляд на немолодого мужчину. Прошло несколько минут. Может, я просто теряю время, а он заснул? Я подняла безжалостные глаза на циферблат. Время не менялось! Наступил тот момент, когда жизнь поменялась с вечностью, и последняя не желала ничего менять. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Лязгнул металл.
–Опять я промахнулся! Ах, мой медальон!
Я открыла глаза. Мой друг, во время моего забвения, нанёс удар, но в сердце не попал. Кинжал поцарапал медальон и исчез в траве. Настали мои мгновения.
–Сударь, зачем Вы так мучаете себя?
–О, Вы напугали меня! Действительно желаете знать? Тогда я расскажу Вам пару строк из моей жизни:
В семье я был старшим сыном. Мать умерла рано, и отец вскоре последовал за ней. Мне пришлось отказаться от гимназии и заняться воспитанием и пропитанием семьи. В мои шестнадцать меня забрали в армию. Я служил до двадцати, а когда вернулся в родной дом, мне пришлось снова выживать. Я никогда не учился, как уже успел сказать, и мог работать только подмастерьем. Денег не было, и я решился на кражу.. Но меня поймали, посадили в тюрьму. Через несколько лет, когда я вернулся, дом мой был продан, семья исчезла, друзья отвернулись..,– Мужчина неустанно говорил. Может, эта железка нужна ему, чтобы утопиться? Уверена, что медальон тяжёлый и притянет ко дну. Почему он не утопился?! За что я вызвалась слушать его страдания?!- И теперь я не вижу смысла жить!
Я опустила глаза. Кинжал!!!
–Я тоже не вижу смысла Вашей жизни, друг мой,– я протянула клинок.
Мужчина округлил глаза.
–Что Вы...
–Ах, Вы, видимо, не хотите так умирать. Тогда топитесь. Топитесь, не пожалеете...
Несмотря на мою улыбку, гость исчез.


VI

Время вновь позвало меня в дорогу: пустынные мостовые выстилались под моими ногами в ночи. В дали слышалось стрекотание кузнечиков, подобное бормотанию чародея.
Уже пару дней я приходила к Моему Поэту. Я его Муза.
Он обходится без света. Считает, что луна даёт достаточно ясности, и это дешевле. То есть, поэтичнее.
Он всматривался в меня, принимая за ведение, потом в небо.
Ко мне он никогда не подходил. Я не существую. Есть только его Муза, стихи и ночной воздух, пронизанный возвышенной драмой.
Всё спокойствие мрака способствовало написанию бурных поэм. Огненные глаголы выжигали истину на пожелтевшей бумаге.
Бумага, кстати, была покусана. Да–да, кусочков не хватало. У меня есть несколько версий на этот счёт.
Быть может, Мой Поэт очень эмоционален, что свойственно этому смешному народцу поэтов, и в минуты вдохновения рвёт, то есть покусывает, бумагу.
Но, возможно, так он помечает страницы. Хотя, для этого есть числа...
Вероятно, что это не поэт. Вернее, поэт, но в нём, видимо, умирает скульптор. Уж больно искусны укусы! Скорее бы уже покинул свет этот скульптор! Бумаги не напасёшься...
Мой Поэт пытается охватить Вселенную. Пишет, виртуозно заламывая руки. Но стоит ему прочесть своё творение, как выходит детское лепетание. Клочья бумаги, гонимые ночным ветром, бегут по мостовой.
Поэтического дьявола, мучающего меня, я изгоняю ночными бессонницами.
Что ни говори, а поэзия нынче умирает – больно мало безумцев осталось в этом мире, а разумных столько наплодилось, что обыкновенной полоумной, например, мне, некуда податься. Приходится летать по ночному простору незаметной птицей.
Луна неблагосклонна к моему подопечному.
Поэма не удалась.


VII

Мир, разделённый на классы, не совершенен. И подобное разделение всюду!
Сегодня ужасная ночь для одинокого Сторожа. Да, теперь я Сторож Ночи. Я собой горжусь.
Я продвигалась по карьерной лестнице ночных жителей. Была Призраком, Насмешкой, Музой и, отныне, Ночной Сторож. Ворон!
У меня даже пика есть. Я сделала её, заточив длинную еловую ветвь.
Чувствую себя очень важной, облачаясь в чёрное шёлковое одеяние с капюшоном и держа свой посох–пику. Ночной дух. Почти высшего звена.
Я так собой горжусь, что уже не трачу время на своего поэта. Так и должно быть...
Продвигаясь в карьере, что–то обретаешь, а что–то теряешь. Мой Поэт теперь и не мой вовсе. И, наверное, теперь другая Муза будет ожесточать его ненависть к действительности. Романтик...
Я ступила босой ногой из склепа.
Ужаснейшая ночь! Молния, гром – не слышно красноречия! И что же мне делать, чем себя занять?
Я села на мокрую от дождя могильную плиту.
Как раз в этот миг сверкнула молния, и мимо кладбищенской ограды проскользнуло трое. Ни дать, ни взять,– карнавальные маски!
Я окликнула их, но вокруг уже сгустилась тьма; я не видела ничего, кроме сверкнувшего хвоста.
Вместе с дальним громом, голос, будто в опере, пробормотал вблизи меня:
–Выполняй свои обязанности, Ночной Ворон, и не вмешивайся в дела Духов!
Это для меня, пожалуй, чересчур, и я ткнула пикой туда, откуда донеслись слова. Никого.
–Чего–чего?! Вы не считаете меня духом,– вскричала я, надеясь, что они меня слышат,– А ведь я была великолепной поэтессой, восхитительной Музой– это ли не духовная жизнь! Мне бы знать вас, Духи, при вашей жизни, если вы с ней расстались, упаси Господь! Мой дух может потягаться с вашими! – Я в бешенстве кружила по дождливому кладбищу,– Или кончина прибавила вам духу, словно смелости?! Я умру позже вас! И во мне духу, как в выдержанном вине, с каждым днём всё больше, пока его не откупорят.
Но вокруг тишина. Лишь шелест дождя остужал пламя моего негодования.
И ещё бормотание, видимо, тех Духов. Они тоже несут вахту.
Когда же закончится дождь...


VIII

Каждая ночь открывает мне всё больше своих тайн.
Нас, Ночных Сторожей, и вправду мало занимает людская суета, творящаяся днём. Действия людей в высшей степени скучны, и только сновидения несут некий интерес.
Особенно интересно смотреть детские сны. Цветочки–платьица, травки–зайчики. Мне такого никогда не снилось.
Я, наверное, всегда была странной. Сны мне не снились. А теперь я вообще не сплю... Хм, впервые задумалась о своей странности. С раннего детства, чтобы в чём–нибудь разобраться, я наводила хаос, а потом, подобно Господу (здесь следует осенить себя знамением), расставляла всё по своим местам. По–другому я не умела и не умею.
Это безумие чуть было не лишило меня должности Ночного Сторожа, когда в последний день уходящего столетия я решила устроить спектакль для всей нашей организации, корпуса или как это назвать. Проще – для коллег. Мой спектакль назывался "Страшный суд". Я о нём не предупреждала.
Вместо того чтобы чинно сидеть на бархатных подушках и пить дорогой коньяк, я решила перевернуть стол, разгромить надгробие, пожанглировать бокалами...
Мигом духовные господа полетели к чертям со своих шёлковых пуфиков и совсем растерялись, не будучи готовыми к моему шоу.
Довольно необычно я танцевала танго с симпатичным парнем на стадии Музы, держа в зубах, наподобие розы, еловую веточку.
Один аристократ с молитвами забрался на дерево. На моё дерево! Он бы ещё веточку отобрал, нахал!
Оборвав свою накидку, я танцевала шаманские танцы на перевёрнутом столе, а позже уговорила Главу выпить со мной на брудершафт. Он улыбнулся беззубой улыбкой:
–Инсомния... Максималистка...
И под конец, ударившись головой об дверь собственного склепа, я осела на ступенях и продолжила там разговор с самой собой.
Я же говорила – мне пить нельзя. Сами виноваты.


IX

Но, как было сказано, должность я не потеряла. На следующую ночь мне рассказали о моём выступлении, посчитав трезвой.
И простили. На первый раз. Но наказание дали: отмывать могильные кресты от грязи и плесени.
И теперь я могла предаваться красноречию, пока не кончатся темы. В полный голос.
Моя философия забавляла и поражала.
Я, наверное, единственный философ, которому есть, что сказать.
Философы (себя я к ним, всё же, не отношу. Я– полоумный оратор), хоть что–нибудь в своей жизни вы сказали, кроме того, что вам нечего сказать?
А учёные? Да это же абсурд! Почему они не решают вопросы, мучающие человечество?!
Богачи, зачем вам алмазные копи? Они вас не выручат пред Всевышнем! Ему взятку за Рай не дашь! Вам жаль отсчитать своими пальцами, тонущими в перстнях, деньги для бедных Ночных Стражников!
Математики! У меня нет слов! Ещё Кант доказал для вас, что пространство и время– лишь формы чувственного созерцания! В мире духовном нет ни пространства, ни времени, вот теперь я вас спрошу: что считаем, господа?.. Да, и какие начала будут у вас, когда придёт конец времени? Не обессудьте, у духов этого конца нет, так как нет времени. А у вас? Конца ведь нет! Что же вы, будете считать бесконечно, загромождая формулами и числами пространство, которого не существует? Тьфу, запуталась...
Работа почти закончена. Кресты блестели бы, если бы не ночь. Уверена.
Дверь моего склепа глухо закрылась.
– До ночи, господа. Кланяюсь...


X

Я уже говорила о своём безумии, но самая моя интересная авантюра– моя жизнь. Занимаясь каждую ночь самоутверждением, самоучением, самозапутыванием и самосовершенствованием, я в конец засамоустранялась.
Сегодня на моём кладбище будет праздник. Меня на нём не будет всю ночь.
Я укуталась в свои одеяния и направилась к сторожу и старожилу этой местности.
Приятный мужичок лет семидесяти открыл мне дверь. Я к нему прихожу третий или четвёртый раз. Из жалости. Он совсем один.
–А, дорогая собеседница... Ну, проходи, проходи!
Я молча зашла. Села на полу, подальше от самодельного камина. Старик начал свой рассказ. Как обычно с середины. У меня складывалось впечатление, что он зачитывает лекцию, а я опоздавший слушатель.
–Кстати, я усматриваю мудрость Предсказателей в том, что активность многих ограничена жутким и убогим кругом, а сами они заперты в четырёх стенах, где в затхлом подземельном мраке их ум едва вспыхивает, безвредный и тусклый, в лучшем случае свидетельствуя о своём нахождении в подземелье, тогда как на свободе он возгорелся бы солнцем, чтобы обречь горению всё окружающее...
Я кивала в такт его словам. Поразительно, насколько просто и ясно излагает свои мысли пожилой мужчина.
–...Однако эти сыны занимают достойное положение в свете. Их мир постепенно обугливается...
В следующий раз я буду конспектировать.
–...Правда, это бывает достаточным,– он замолк. Взглянул на меня мутными глазами,– Ааа, моя собеседница! Ну, сиди, сиди... Я усматриваю мудрость Предсказателей в том, что...
Восхитительный человек.


XI

Сегодня у меня печаль. Помните ли вы Поэта Моего?
Сегодня, в расцвет самого прекрасного месяца весны – лунного – его забрали в место для блаженных душой. В сумасшедший дом. Прекрасно заведение! Я знаю некоторых его обитателей.
Номер Два угодил сюда лишь потому, что в своём образовании шагнул вперёд на столетие. Кое–кто из подобных ему ещё на свободе, но их всех, как водится, приравнивают ко мне и называют полоумными.
Номер Восемь, мой близкий друг и коллега, вёл разумные речи, и его направили сюда.
Номер Одиннадцать обладает лёгкой шизофрении. Насколько я поняла, он, свихнувшись настолько, что начал воспринимать шутки всерьёз, свихнулся совсем. Путаясь в своих запутанных монологах, он запутал всей этой путаницей себя и, в конец запутанный, пришёл сюда сам.
И Мой Поэт под номером Тринадцать. Сочинял настолько слёзные комедии, что его рассудок попросту смыло...
Я аккуратно открыла калитку и подошла к одному из окон, но, услышав там увлекательную беседу с самим собой, решила не мешать и уйти. Вот отрывки из этой речи здорового Номер Двадцать Три:
–...У меня в руках диковинная вещица. Маленький шарик. Я смотрю на него через лупу, а его обитатели называют секунды веками. Пылинка величает себя Человеком. Сотворив её, Я ради приличия сказал, что она подобна Мне. Опрометчиво...
Конечно же, я решила ему не мешать! Или всё–таки стоило остаться? Не каждую ночь можно побеседовать со столь интересными людьми.


XII

Сегодня я посещаю музей. Пока охрана спит. Моему поэтическому безумию нужна подпитка.
Не ожидала, что столькие работы написаны с меня!..
Конечно, ранимые художники изменили черты лица, но себя узнать мне очень легко. Удивительно, что многие картины старше меня! Неужели среди творцов были предсказатели?
Выходит, что для многих я служила призрачной Музой. И не одни поэты бродят в ночи...
Конечно, работы не совершенны и мне пришлось кое–что изменить...
В музее я была не одна. Бродили новички. Испуганными глазами, они скользили по мне и спешили укрыться от меня, Ворона Ночи. Стражника. Будто я учитель в гимназии, заставший их не на занятиях после положенного времени.
Я выбрала наименее понравившееся мне полотно и завернула в свою накидку. Взамен я повесила свою картину. Самая удачная моя работа. Музей и не заметит. Я уверена. К тому же, картину я верну.
Я проходила мимо готических сводов собора, держа своё сокровище.
Сегодня я не пойду к кладбищенскому сторожу.
Дверь, просевшая от сырости, еле–еле закрылась. Я, шурша сухими листьями, подошла к стене и повесила полотно на заранее вбитый гвоздь. Зажгла свечи, стоящие на полке для урн.
–Красивая она. Как её,– я посмотрела на название,– "Джоконда"...
Пора, кстати, листья вымести. Шуршание мешает моему безумству.


XIII

Желала бы я разрисовать поотчётливее эту ночь. Однако, мне во мраке не хватает красок. Кроме теней да тумана – ничего.
Когда мне захотелось увидеть королей и нищих, умных и дураков в одном братстве, я предала себя бессоннице.
 И я переживала все стадии этого развесёлого сообщества. Была и глупой, и умной, и нищей, и сторожем. Я была некем, была всем. Я веселила, пугала. Больше удивляла. Я училась у самой себя.
Я видела падения дряхлого величия и возвышения огоньков из подземелья.
Я бродила по кладбищу. И брожу. Прямо сейчас, пока Вы читаете.
Я невольно задержалась у старого памятника, села на ступени. Окинула взглядом кладбищенские кресты. Во мне окреп вольнодумец...
Я больше не Ночной Сторож. Я не Ворон, возвышающий свой дух, который до сих пор сравним для меня с вином.
Нет–нет, я не возвращаюсь в мир рационалов. Я двигаюсь в своей бессоннице, как обещала самой себе. У меня другая должность.
Желаю Вам, дорогой Читатель, Поэт и (О, Боже!) Математик понимания окружающих и продвижения в своём безумстве.
Жду писем. Мой адрес Вам известен.
С уважением и наилучшими пожеланиями,
Всегда Ваша.
Инсомния.
P.S.Когда–нибудь мы обязательно встретимся...На кладбище.