Служебный роман, или Девять с половиной месяцев

 ***
 М.М.

Ваши губы заблудились в грамматике
Генриха Гейне.
Белые звёзды лежат в рождественском садике,
Ночь лилейна.

Ну а вздумай Вы пальцы освободить от перчаток,
Тонкие пальцы озябнут,
И станет Ваш разговор не по-ангельски краток,
А путь домой - затянут.

Вы только глаза одни закрывать не умеете,
А я их читаю,
И если когда-нибудь вдруг Вы покраснеете,
Я тоже растаю.



 ***
М.М.

Вы, улетая в зимней кабине,
Растеряли все Ваши веснушки
И весь свой путь посвятили рябине,
Дыша на неё сквозь окошки.

Но грозди так и не свалились в ладони,
Потому что Вы только считали
Каникулы напротив Вашей Эстонии
И около хвойных деревьев гуляли.

Возвращайтесь с какой-нибудь новою веткой,
И тогда – не успеете оглянуться,
Как забродят соки над любимой беседкой,
И понятными станут весенние чувства.



 ***
 М.М.

Вам родиться пришлось в гарнизоне
Без полковой часовни,
И в семнадцать лет на полигоне в обед
Собирать в букет страстоцвет.

Неудивительно, что Вы, в мерседес мой входя,
Управляетесь с ним лучше меня;
И за сто шагов в жестяную банку
Попадаете, не изменив осанку.

Равно ведома грациозность пальца
Спусковому крючку и мажору вальса!
Ну так выпьем же брудершафт
Как сестра и брат.

 ***
 М.М.

Любимице кассирш и Терпсихоры,
Для выхода просящей зонт взаймы,
Его вручаю и читаю «сикоморы
Шумели листьями среди вечерней тьмы».

«Ты ль это сочиняла?» «Я; но что же?»
«Да про вечерние деревья.» Дождь шумит,
И на родной, знакомой шейной коже
Каре пшеничное лежит.


 ***
 М.М.

В семиэтажном петербургском небе
Высокое окно ещё горит
С холодным маслом на белом хлебе,
С горячим чаем; с одною из харит.

Сквозняк мой невский, карниз мой строгий,
Зачем печально я не сплю!
Зачем брожу я, и мраморные боги
Не разбирают, кого молю…

Кого люблю, кого оставлю?
Кому я верен, кому я рад?
Кого от грусти ужель избавлю,
Как сам избавлен сто лет назад?



 ***
О талом снеге, голубеющем предсмертно,
галдят воробьи немилосердно.
О зимний снег! наперсник сбивчивых шагов,
свидетель рукопожатий,
слушатель непревзойдённых безрассудных слов,
контрастный фотограф объятий,
ты таешь!
Та лишь метелью похвалявшаяся дева
могла понять твой вечности намёк,
когда заиндевевший водосток
привлёк её внимание, и шелестела
афиша бледная на голубом углу.
Впрочем,
ты рассыпаешь
невысказанность строчек…
На полу разбитому стеклу
подобна общая серебристая луна.
Она одна видна.
Прощаешь ли, мой друг,
пожатие зимних рук?
Портрет новейших слов,
увы, не нов.
Но ты их забываешь.
Так и есть: вернётся хлеб, отпущенный по водам.
И я резиновым весенним доверяю ботам
идти и радоваться лучшим переходам.


 ***
 М.М.

Официальной темой сжатой,
Печальной пятницей рогатой
Хвалясь, мы хвалимся субботой.

Сухой надломленной тропою
Нам надлежит идти с тобою,
И это общее вино я знаю.

Все деревянные закрыты двери,
Когда прекрасная проходит Мэри,
Почти все двери в мире.

Мирьям, желтофиоль, красавка,
Шафран, лилия, сурепка,
Моя ты рыбка.

 ***
 М.М.

Солёные крылья мака,
твои прекрасные веки;
и целовать твои щёки
я начал ещё издалёка.

В саду расцветающих елей
я спал, рассматривал ланей
и ждал твоих желаний,
моих вожделений.

Молчит пшеничная птица;
моя любовь колосится.
Где ты, моя сестрица?
Ведь поезд мчится.


 FERRAGOSTA
 М.М.

Стрижи, мои любимые, и ласточки
Решили осчастливить юг
В то время, как не посылает весточки
Мне мой медовый друг,

Как будто он на небе пишет птицами!
И я ещё готова ждать
И тяготиться не родными лицами,
Из зеркала рассматривая прядь.

И отражать в себе дожди и золото,
Спокойное непонимание,
Тогда как одеянье новое лишь сколото
Прямыми иглами осенних дней.


 ***
 М.М

Какое лёгкое строительство домов!
возделыванье лип и клёнов
мне нравится, и я любить готов
вместо тебя общительность районов.

Свернуть туда аллеей пышной боли,
спуститься унижением крыльца,
бродяжничая, не открыв лица,
не повторяя слов умершей роли.

Я знаю то, что ты не в силах знать,
и сила мне подарена прощать
за не открытую тобою дверь.
Я не люблю тебя теперь.


 ***
 М.М

Когда мы вспомнить захотим
Два разделённые сегодня,
Была, с участием живым
Ты скажешь, то рука господня.

Я рассмеюсь. Господь кивнёт
И нас гулять в саду оставит.
И ты откроешь было рот
Спросить, кем виноград здесь завит.

Но руку я твою возьму
И выпалю, как не хватало
Всему сознанью моему
Такого кроткого начала.

И ты погладишь лепестки,
Посмотришь мне в глаза с улыбкой:
Быть вместе было не с руки
И преждевременной ошибкой.

Да, я вздохну и протяну
Кисть виноградных ягод красных
Тебе, и выставлю к вину
Подарков ряд твоих прекрасных.



ФОРМУЛА ПЕТРОГРАДСКОГО ВЛЮБЛЁННОГО

День через тучи перекатывал немой волной,
Когда я с крыш жестяных нежность пил
И кроме имени красавицы одной
Все городские имена произносил.

Насколько красные морозы хороши,
Заиндевевшие деревья вдоль реки
И дым в промышленной полуденной тиши,
Когда как будто в первый раз прочёл «Влеки»!

Или впервые осознал, как верен взгляд
Брандмауэра, с точки снегирей
Глядящего с проспекта на закат,
На гавань с тысячью девятьюстами якорей.

Скажу о ней. Но дар необъясним:
И счастья загадочен приход,
И постоянен алых фабрик дым;
Скажу о ней, она меня не ждёт.




 СТАНСЫ

 М.М.

Прохладные дни, нагие деревья.
Вопросов печаль, ответов отрепья.
Плечи твои далеки
От моей руки.

Как мне сказать для слуха иного
Предназначенное тебе одной слово
И разгадать секрет:
Будет дождь или нет.

В башне всё те же весёлые гости
Смотрят в сад на зонты и трости,
Судят эскиз
Пёстрых птиц.

Но ты же моя! Разве не ясно!
Не стал бы шутить я так опасно,
Гулять один,
Избегать вин.

Навязываться не в моём стиле:
Лишь потому совместно мы пили,
Что званый обед,
Приём, свет.

Но где этот свет, этот ток, эта вспышка,
Одна и та же прочтённая книжка
За тысячи лет,
Как возник этот свет!

Ведь ты поняла мой язык и мой юмор,
Как я от счастья едва не умер
От милых реприз
И нежных ресниц.

Ведь мы же одно, мы должны быть вместе!
Но вновь одиночество на насесте,
Стоит дёрнуть дверь
В кладовую потерь.

И строчу одно про эту утрату,
Надоел, небось, своему адвокату,
Нет бы сонет
Или триолет.

Да! просил, прошу и буду
Утверждать, что не Беатриче чуду
Нужна, не мечты,
Не рифмы, но ты.

Я хочу говорить отнюдь не с толпою
Уток, клёнов, друзей, но с тобою…
Наша обувь разбросана так,
Что не шагнуть никак…