Танец

(юмористическая зарисовка)

Когда она танцевала, я обычно делал вид, что читаю журнал. Но оба мы знали. Она знала, что танцует для меня, а я знал, что прихожу сюда из-за нее.
 
Каждый вечер, вот уже месяц, я входил в этот ресторанчик и садился за столик во втором ряду от сцены. Я садился всегда за один и тот же столик, а после того, как однажды он оказался занятым, я забронировал это «место под солнцем». Отсюда я наблюдал за ней, как она выходит, как делает первый шаг, вытягивает руку и становится похожа на дикую кошку перед прыжком, а партнер обнимает ее за талию и щекочет ей правую щеку своим остроконечным усом.

Я даже не знаю, что со мной происходило все это время. Наверное, мне было одиноко в городе, где я почти никого не знал, кроме пары-тройки людей, с кем я регулярно встречался, потому что жил с ними в одной гостинице. Однажды я зашел в этот ресторанчик просто так, у меня в мыслях не было становиться завсегдатаем. Но все произошло наоборот.

В первый же вечер я увидел ее. Она, в красном корсете и короткой черной юбке, танцевала под мелодию 40-х годов. Губная гармоника в паре с аккордеоном были тогда ее партнерами. В руках у нее была тросточка, которой она взмахивала, как волшебной палочкой, а на голове – черный блестящий цилиндр. И вот, когда она на бис исполняла этот танец, я неожиданно перехватил ее взгляд. Она смотрела на меня!

Конечно, я знал, что это не так, что все это бред, что стоит мне оглянуться – и я увижу кого-нибудь, кому предназначается и этот взгляд, и эта счастливая улыбка. Раньше я сам регулярно поднимался на сцену, и мне было известно, что артисты часто выбирают в зале чье-нибудь лицо и смотрят на этого человека – и ничего не чувствуют к тому, на кого смотрят. Вечером они встречаются и расходятся – артист и зритель. Но для нее мне захотелось быть больше, чем просто зрителем. Я мог бы стать партнером в танцах, спутником жизни, единомышленником, другом, - только не каким-то незнакомцем, который каждый вечер занимает один и тот же столик и смотрит на нее и ничего не говорит, не делает, как будто боится совершить преступление. Она возвращала меня в мое прошлое, которое было таким же сияющим, как ее улыбка. Но я даже не знал, как ее зовут, и то, что для меня она ассоциировалась с ушедшим временем, и то, что мне не было известно ее имя, вело меня к мысли о ненужности проводимых в ее воображаемом обществе вечеров. Что-то держало меня на расстоянии и не давало приблизиться, в то время как в голове роились мысли о тщетности ожидания. Это «что-то» знало, насколько я глуп. И все-таки я мечтал.
 
Я мечтал, что мы с ней вдвоем танцуем перед публикой, которая увлеченно поглощает лобстеров. Мы кружимся под французскую гармонику, танцуем танго и исполняем перед скучающим залом нечто среднее между твистом и ча-ча-ча. А потом под своды нашего временного прибежища проникает тихая мелодия румбы, и мы уже не замечаем, как пустеет зал, один за другим все уходят, понимая, что мешают нам, и мы танцуем только друг для друга. В моем воображении рисовались и другие картины, окрашенные в самые страстные тона, пока однажды все не рухнуло само собой.

В тот вечер я, как обычно, сел за свой столик, мне принесли ужин, после которого я раскрыл журнал и стал ждать ее выхода. Она появилась в ослепительно белом платье и с белой розой в волосах. Партнер был в черном, и его клиновидный ус в этот раз был особенно торжествен и, кажется, даже набриолинен. Я с восхищением смотрел на них – нет, на нее, только на нее одну. Она была прекрасна, ее лицо сияло, когда она смотрела в мою сторону, и я испытывал то, что кто-то, вероятно, назвал бы счастьем. Публика вокруг так же восторженно глядела на сцену, а не в тарелки с горячим,- наверное, впервые за этот месяц.

Когда музыка утихла, все принялись рукоплескать, просили еще танец, и она опускалась в глубоком поклоне перед этими бесплотными лицами, как будто хотела выразить им свою самую сердечную признательность и благодарность. И вдруг я увидел, как она посылает мне воздушный поцелуй, и вздрогнул от того, как ясно перед моими глазами встала мысль, которую так долго я гнал от себя. Этот поцелуй был не для меня. Вокруг всё хлопало в ладоши, кричало «браво!», а мне не давало покоя нечто среднее между ревностью и любопытством. Мне хотелось узнать, кому предназначался этот легкий взмах руки и, значит, все ее выходы. Я осторожно обернулся и увидел за столиком позади меня высокого холеного мужчину, в темном костюме, с усами и красной розой в петлице. Он стоял, сложив руки на груди, и улыбался в свои пушистые и ухоженные усы.

Я заметил, что все в ресторане тоже смотрят на него. Сидевший передо мной господин с красными щеками зыркнул в его сторону и вполголоса, обращаясь ко мне, сказал:

-Это ее муж, они сегодня поженились.

-А кто он? - как можно небрежнее спросил я.

Господин цокнул языком.

-Сын кинорежиссера. Ходил сюда пять месяцев подряд, сидел за одним и тем же столиком. Теперь составит протекцию нашей плясунье. А хороша, а?

Я согласно кивнул, пытаясь собрать воедино все ощущения, которые готовы были выплеснуться наружу. Господин еще что-то говорил.

-… и завтра же они улетают за океан. Уметь надо,- закончил он и, повернувшись к сцене, закричал,- Браво, Лили!

Вот так я узнал разом, и как ее зовут, и каково ее гражданское состояние. Больше в этот ресторан я не приходил.

По вечерам я теперь гуляю в парке, где стоят вечно спокойные боги и герои. Они не посылают мне ни улыбок, ни воздушных поцелуев, а стоять рядом с ними в голом виде я никогда не буду. Я меньше трачу денег, живу уединенно, не вспоминаю об этом бесцельно проведенном месяце. Мне, как и раньше, одиноко и грустно.

© 11 июля 2000 г.