Облава. часть 2. Расплата

Волк лежал на земле - весь в воде и крови,
Шерсть свалялась комками, глаза опустели...
Пули были безжалостны к выбранной цели -
Прямо в сердце попали они...

Средь болот и лесов, средь некошеных трав
Умер хищник матёрый - свободный и гордый,
Умер он не от жизни бродячей, голодной,
А от стали горячей упав.

Тот стрелок, что его положил наповал
И теперь проходил сквозь болота и тину,
Карабин без патрон с плеч неистово скинув,
Лишь от страха теперь убегал.

Он не знал мёртв ли волк и как долго лежать
На земле будет старый, измученный хищник.
По облавам былым убедился он лично,
Что умел этот зверь убивать...

И охотник бежал - по колено в воде,
Не решаясь на миг вслед себе обернуться,
Лишь мечтая назад побыстрее вернуться,
Не решаясь поверить беде...

Оступившись на кочке, руками взмахнул -
Он на шаг отошёл от болотной тропинки
И от этой досадной нелепой заминки
Сапогами воды зачерпнул...

Тина чавкнула, крепко сапог обхватив,
Мох подмялся и, топь выпуская из плена,
Вновь сомкнулся - теперь уже выше колена
И надёжно стрелка зацепив...

Человек пошатнулся и ужаса взгляд
Заметался по лесу, моля о подмоге,
Но пустынна была та лесная дорога
По которой бежал он назад...

Погружаясь в болотную, вязкую грязь,
Выбиваясь из сил, скрёб руками о кочки,
Но, лишь чахлого мха вырывая комочки,
Его кисть с кочек тех сорвалась.

И по пояс вода. Обезумев, стрелок,
К тропке узкой рванул, напрягаясь до боли:
"Лишь бы выбраться из этой страшной неволи...",
Но уже зацепиться не смог...

Впившись пальцами в корни деревьев скупых,
В кровь кромсая мозолистых кожу ладоней,
Стиснув зубы от колящей, саднящей боли,
Он к себе стал притягивать их...

От натуги хрипя, лишь губу закусил,
Стал подтягивать тело на твердь мха густого,
Но, не выдержав боли, их выпустил снова
И бороться уж не было сил...

К горлу голому тихо вода, подступив,
Словно нехотя, вяло, на миг задержалась
И стрелок, с этим светом навеки прощаясь,
Замер, воздух губами схватив.

Голова скрылась в тине и та ожила:
Взволновалась, бурля и кипя пузырями,
Лишь, как горькой победы последняя память,
Кочку мха обхватила рука.

И разжалась ладонь... Жижа чёрная вновь
Успокоилась, топь снова гладкою стала,
Словно всё это было жестокой расправой
За пролитую дикую кровь