Мысли о душе

Это был понедельник. 
Наш куратор сидел за столом, закрываясь от нас своим ноутбуком, и деловито стучал по клавишам. Непонятно, что он там набирал, но лицо его было расслабленным. А в тот день мы ждали распределения по клиникам. Но он всё клацал и кликал. Ну а тем временем в это субботнее утро мне думалось только о сексе, и я почему-то глядел на Оксану. Я всё никак не мог понять, отпялил ли он нашу коллегу-сокурсницу прямо на столе или так - типа романтично: цветы, ресторан и 3 минуты пыхтения. Второй вариант мне казался откровенно глупым. А первый я с трудом представил. Она имела потрёпанный вид, уставший взгляд, вся была худосочной и вроде ей было уже за 30 лет.
Эти мысли спасали меня от скуки. Через несколько минут начальник откинулся в кресле и начал производить собственно распределение. Это выглядело так - называя имя и отчество, он говорил, в каком отделении предстоит данному человеку работать, при этом старался ещё и пошутить.  Шутки у него все были специфичными и весьма странными. Когда очередь дошла до меня, не обошлось без комментариев и в мой адрес.
- Так-с, Вы -Максим Владимирович… и Вы, - будете работать со среды в приёмнике острого мужского отделения, работа, это трудная и поистине мужественная, а вы парни крепкие и смышленые…
Почему-то ребята сзади заржали. Возможно, их обрадовало, что им выпадет что-то более лучшее. Поглядим, насколько это весело, когда тебе предстоит принимать всех, кто в миллионном городе успел в твой рабочий день набухаться или сойти с ума.  Сидишь такой в белом халате с бейджиком, на котором написано чёрным по белому какой ты офигенный хлопец и что вообще-то с тобой только «на Вы», да по имени-отчеству надо. Но так как привозят пьяных, либо сумасшедших, то вся эта пластиковая писанина уже не имеет ни для кого значения, кроме медсестры, которая обратится к тебе робко:
- Михал Михалыч, так сколько аминазина колоть?
А ты так с абсолютной гордостью и заявляешь:
- 4 - 2 и 2 фена.
Эта магическая формула понятна лишь избранным и особенно тебе. Можно теперь гордиться - вот оно, не зря шесть лет прошло.
…
Ну, это я немного вперёд забегаю. Меня действительно терзали тягостные предчувствия.
А время с той субботы пролетело слишком быстро. Я даже не успел заметить в этой безумной череде занятий, лекций и конференций, как наступила среда. И всё обошлось даже без пива и женщин.

Наступила среда.
Хоть я её планировал заранее, но бриться пришлось с утра тщательнее. Встреча с работой, как мне всегда казалось, более интимное мероприятие, хоть не такое уж и приятное, чем свидание с красивой женщиной. В связи с этим, пришлось внимательно просканировать свою кожу на лице ещё раз. Потом я пытался влезть в маршрутку и мне даже удалось это сделать со второй попытки. Правда, по приезду я всё же потерял ребят, с которыми договорились ехать туда вместе. Позже нашёл, правда, на одного меньше. Выяснилось, что один из нас сегодня сам забухал и забыл, куда ему надо. Так тоже бывает у молодых врачей.  Сидим в автобусе на заднем сидении, обсуждаем, как мы будем работать. Даже весело получается. Хоть наше место работы находится за городом, ехать 40 минут.  Преодолев черту города, трасса стала сужаться, а пейзаж стал заунывнее: лесопосадка с двух сторон, а потом появились они! Поля. От их вида у меня, как у обычного урбанистического парня, развилось щемящее чувство, которое я типирую как «тоску».
Эти жёлтые большие прямоугольники за лесополосой уже как бы говорят, что город кончился, а с ним асфальт и прочие буржуазные радости в виде загорелых ножек девушек.
- Вот и поля.
- ****ец!
- Деревня.
-…

Незатейливая простота и лаконичность наших восклицаний отражали весь пафос и трагизм от осознания всей строгости русской географии. Нельзя сказать, что нам уже не нравилось, куда мы едем, но некая тревога поселилась в наших сердцах.  Тем временем мы уже подъезжали к станице и скудный степной пейзаж стал смешиваться с не менее убогими домами. Глаза нежных городских жителей вовсе не хотели мириться, что здесь тоже живут люди. Утешало одно – благо, мы туда не навсегда. Ступив на землю, нет даже на асфальт, я понял, что основное в данном населённом пункте, как раньше говорили «градообразующее мероприятие» - это психиатрическая больница, в народе просто – «дурка». Здесь и бабульки с мешками семечек. И местная, хоть и редкая, гопота и магазины, в которых продаются одновременно сигареты, хлеб и лопаты.  Грань, отделяющая местных жителей от ненормальных, представляла собой длиннющий бетонный забор с колючкой и огромные незакрывающиеся железные ворота, через которые мы втроём попали во внутренний двор этого комбината человеческих душ. Мы разделились, девушка которая была с нами, пошла в женское отделение, а мы побрели в поисках мужского. Врядли я был бы оригинален, если скажу. что мне показалось, что всё местное население либо побывало тут, либо непременно готовится сюда попасть. С такими аборигенофобскими мыслями мы добрели до точки распределения и я жал на звонок в стене. За дверью было какое-то оживление, из которого появилась необъятных форм санитарка.
- Вам кого?
- Да мы это… доктора-интерны…
- Заходите.
 Наш ответ её совершенно не удивил и, даже стоит сказать, не вызвал никаких эмоций.
Назвались бы чьими-то родственниками, магами или милиционерами – всё равно бы пропустила. И гостеприимный «дурдом» открыл нам свои двери. Шагнув за порог, за нами сразу же закрылась решётка-дверь на висячий замок. Людей было много внутри: чьи-то родственники небольшими кучками нервно стояли с кульками и сумками возле ординаторской; психотики, бледные, как приведения, ходили вдоль стены туда-сюда, а наркоманы и алкоголики сидели возле входной двери, курили и поглядывали на всё это с любопытством и даже с некоторой ухмылкой.  Где-то в этой людской мешанине стояли и мы вдвоём. С нашей стороны, всё это смотрелось, как огромная масса ненормальных и их со-зависимых родственников, толпящихся вокруг нас. Со стороны посетителей, всё окружающее являлось несправедливостью или исключительно роковой ошибкой. Поэтому они стояли покорно и ожидали доктора, который всё поймёт и примет важное решение по спасению их чада.
А алкоголики, очевидно, догадывались, что они мало отношения имеют к «настоящим дуракам» и, поэтому курили, и им было просто на всё наплевать. Оттого они, как буддистские монахи, лениво глядели на всю эту суету и бесплатно улыбались. И только шизофреники, курсирующие вдоль коридора, вообще не реагировали на происходящее, погрузившись в свои переживания вселенских масштабов.
Всё бы это продолжалось бесконечно, пока не появился заведующий отделением. Он представлял собой лысеющего мужика, лет 40-ка и был единственным на тот момент врачом. Первое впечатление было странным. Он был равнодушным ко всему, одновременно злым и постоянно орущим на всех. При этом с нами он обошёлся почтительно, пожал руки и принял первыми.
Через некоторое время, адаптировавшись, я уже сидел на рабочем месте, специально выделенным для меня (а моего коллегу перевели в другое отделение). Это был угол в сестринской комнате, ибо больше помещений и свободных столов не было. Дверь всегда была открыта, потому как кто-то ходил и выходил постоянно. Какое-то время я занимался описанием пациентов и изучал их истории болезней. А всё это время в коридоре стоял перманентный шум. Я бы даже сказал, что это был не простой шум. Его основу составляли десятки мужских глоток, высокие ноты медсестёр и хриплый бас заведующего, и всё это звучало, клокотало и разрывалось одновременно в замкнутом пространстве.
Очень громко кричал больной, находясь в делирии, и требовал «сестру Наташу с автоматчиками». А после того, как его медикаментозно загрузили, стал орать другой, от наплывших галлюцинаций.
Жалобно и неутомимо вопили из-за решётки родители наркомана, призывая понять их, и выпустить домой их ребёнка, не смотря на тяжесть состояния, потому что он - умница, «спортсмен и ему завтра надо в институт». Заунывно, но не менее громко, надоедали медсёстрам алкоголики, исполняющие роли санитаров и, в целом справедливо требуя себе больших прав – воспользоваться их утюгом, к примеру. Но громче всех орал зав.отделением, ибо только он умудрялся за одно дыхание проорать категорическое «Нет!» родственникам наркомана, выдать сёстрам ЦУ и объясниться с «наёмными санитарами».
Коридор тем временем стремительно превращался для делириозных пациентов в некую «трибуну», где у каждого был свой «мегафон» и шанс транслировать только свои ужасы, крики о помощи, ругань и маты – пока его не привязали и не закололи галоперидолом. Благо последнего было достаточно. Вся эта какофония вперемежку с криками сотрудников и была атмосферой данного учреждения. А кубометры воздуха постоянно пополнялись раздражением, злостью, «душевными испражнениями», криками о помощи, руганью и специфичным запахом дерьма, потому что, кто-то к тому моменту умудрялся банально обделаться.  Всё, чем мы дышали - было, словно клоака человечества, в которую сливалось человеческое горе, беспомощность и безумие.
И только после 15-00, совершив обход в отделении, я был свободен и смог вдохнуть  токсично чистый сельский воздух по ту сторону решётки.
Добираясь домой, в моей голове были мысли только о душе.