Глава 13. Вольный ветер пустыни

Идет человеческий род
по миру дорогами странствий,
и, где бы он ни был, всегда
преобразуется мир.
Не обойти тех дорог,
во времени и в пространстве,
что гений природы создал
из черных космических дыр.

Когда-то ушел брат Абрам
из дома в чужие края
искать перемен, но везде
мир изменился с тех пор.
Лишь дым от жилого костра
все так же к созвездью Плеяд
всходил на чужбине и здесь,
где брат оставался, Нахор.

Здесь ветер лихих перемен,
подувший из степи Сирийской,
к востоку от засухи гнал
пастушеские племена.
Для вольных ветров нет ни стен,
ни дальних пределов, ни близких -
ворвутся, и новых начал
они принесут семена.

Когда есть культурный контраст,
привольный рождается ветер,
а иногда ураган
обрушится и обратит
в археологический пласт
уклад предыдущих столетий,
и вечная эта пурга
не прекращает мести.

Взирая на эту пургу,
Нахор вспоминал с ностальгией
о тех временах, когда Ур
оплотом в Шумере стоял
для власти, согнувшей в дугу
народы и страны другие,
и царь Ура, как демиург,
над этим оплотом сиял.

Державной рукой повелел
народам он вместе собраться,
и каждому место нашлось -
кому служба, кому лагеря.
Когда жизнь людей на земле
немыслима без ирригаций,
народам нельзя выжить врозь -
самим по себе, без царя.

Свобода есть миф - оттого,
что смерти она равносильна.
Кто слаб по природе, тому
лишь общество силы дает.
А тот, кто ведет разговор
о том, что в житейской трясине
свободно живется ему,
обманывается или лжет.

Различными нитями он
с рождения связан с оплотом -
будь то нити из серебра
или из кожи бича.
Лишенный свобод - испокон
веков осушает болота,
освобожденный же раб
в болоте погибнет за час.

Искусно была сплетена
в Шумеро-Аккадском Союзе
великодержавная сеть
для осушенья болот.
Никто там наживы не знал,
а собственность стала обузой.
Народ должен был умереть,
все силы отдав за оплот.

Мужчины и женщины нет -
есть только гуруши и нгеме,
трудящиеся как рабы
весь день от темна до темна.
Опутывала белый свет
по государственной схеме,
там сеть округов, в коих был
учтен каждый дом и канал.

Сосчитано и учтено
в стране было все досконально.
На каждую мелочь был свой
ответственный и контролёр.
Сел голубь к тебе на окно,
и у него есть начальник! -
поймаешь его, так изволь
к начальству идти на ковёр.

На всё - документ и печать,
на всё - нормативы и срок.
Чиновники строгий учет
ведут, и у всех - своя роль:
один должен вдоль отмечать,
другой перечтет поперёк,
а третий крест накрест сведет,
и выйдет взаимный контроль.

Там все - пастухи, рыбаки,
ремесленники и земледельцы -
отрядами шли, и паёк
за труд имел каждый гуруш:
чуть-чуть шерсти, масла, муки, -
чтобы поесть и одеться, -
да пьяной сикеры глоток
для увеселения душ.

А что еще нужно? – трудись
и будешь одет и обут
достаточно чтобы прожить.
Не думай о завтрашнем дне!
Пусть медником был ты надысь,
бурлачить тебя поведут -
где силы твои приложить,
это начальству видней.

На баржах, каналах, полях -
везде преклоняйся и слушай,
и, где бы ты ни был, всегда,
мотая отмеренный срок
в отрядах или лагерях
для перемещенных гурушей,
царю ты молитву воздай, -
он твой повелитель и бог!

Незыблемым этот кумир
казался тогда молодому
Нахору, и рьяно к труду
чиновника он приступил.
Но бюрократический мир
распался как карточный домик,
едва вольный ветер подул
из неучтенной степи.

Пожаловал дикий народ,
неискушенный наукой
ведения письменных форм
и государственных дел, -
пришел и забрал все добро,
что было в стране, в свои руки,
и тут же раздал на прокорм
его частным лицам в надел.

Покуда в Эламских в горах
катался на лыжах царь Ура,
нагрянули на поля
степных амореев стада.
Порядок рассыпался в прах,
и разбежались, как куры,
гуруши среди поселян
с казенным добром - кто куда.

Ворвался чумазый народ
в присутственные заведенья,
все экспроприировал там
и выгнал чиновников вон.
Нахора такой поворот
лишил и работы и денег.
Вновь с чистого начал листа
свою жизнь устраивать он.

Имея от прошлых заслуг
по части торговли лишь опыт,
он в доме, который ему
оставил в наследство отец,
решил приторговывать с рук,
сбывая в своем частном шопе
что плохо лежало от смут,
и был в этом деле он спец.

Тем паче, не велся учет
в поверженном царстве вещам всем,
которые в смуту упёр
у государства народ.
А значит, не будь дурачок! -
теперь лозунг «Обогащайся!»
тебе не поставит в укор
руинами ставший оплот.

Помимо того, города
степной аморейской элите,
привыкшей на воле гулять,
были совсем не нужны.
Провозгласила орда:
«Живите себе как хотите,
лишь хлебные ваши поля
скотину кормить нам должны!»

Щедра была эта рука,
возникшая из ниоткуда
внутри государственных стен
оплота по воле судьбы, -
и все, что в прошедших веках
в стране было создано людом,
упало вдруг на руки тем,
кто в данный момент ближе был.

Каналы – основу основ
всех жизненных сил Междуречья,
которая существовать
могла лишь в единой сети, -
орда ловкачей и воров,
да всякая прочая нечисть,
себе поспешила урвать
и в собственность приобрести.

Так думал Нахор иногда -
в то время, когда неудача
ложилась на бремя торгов
немыслимой тяжестью мук -
и безутешно страдал,
что не попал на раздачу
сказочно жирных кусков
из государственных рук.

Конечно, оценки людей
зависят от тяжести пресса,
но все же завистливый взгляд
от истины был недалек:
куда течь природной воде
решали теперь интересы
иные, чем хлеб на полях,
и много других подоплек.

В нюансах людской суеты
не разбирается голод.
Есть вещи, которые нам
не разделить по долям.
Запустишь фонтан всуе ты,
всю воду отняв у другого,
и пересохнет канал,
и одичают поля.

Отрадою станет тебе
отдельный оазис в пустыне,
но если прозреет душа
и позовет тебя в путь, -
туда, где бы звезды с небес,
несущие горечь полыни,
не падали на земной шар, -
фонтан свой придется заткнуть.

Увы! в повседневных делах
прозрение кажется чудом.
Лишь собственный интерес
превыше всего у дельца,
и льются издревле в веках
природные воды в посуду,
которую делает бес
из золотого тельца.

Но если довериться злу,
всем хватит посуды едва ли.
Накрыла голодной волной
беда город Ур, и с тех пор
задаром на каждом углу
казенные вещи сбывали.
Без устали, как заводной,
на этой волне плыл Нахор.

Весь день за прилавком с утра
стояла жена его, Милка.
Гимиль, их единственный сын,
как мог, помогал торговать.
Вела за покупку добра
жена агитацию пылко,
и заслоняли весы
прекрасную женскую стать.

Надежды на лучшую жизнь
Нахор собирал по крупицам;
как птичка, на заднем дворе
по зернышку благо клевал
и, вглядываясь в миражи,
которых не ведает птица,
семье говорил у дверей
напутственные слова:

«Еще потерпите чуть-чуть.
Придет долгожданное время,
когда снова, павшая ниц,
поднимется наша страна!
В Евфрате уляжется муть,
тогда и на нашем дворе мы
наладим кормление птиц
на будущие времена».

Но сколько ни вообрази,
судьба в одночасье разрушит.
Лишь только герой наш создал
и поднял свой бизнес вполне,
в убогий его магазин
нагрянула шайка гурушей,
которых немало тогда
несло на голодной волне.

Когда из Нахоровых рук
все вырученные монеты
в кошелки ссыпались к ворам,
сказал одноглазый главарь:
«Отныне под «крышу» беру
я твой магазин, и за это
четвертую часть серебра
для нас будешь складывать в ларь».

Нахор не сказал ни гугу,
лишь вспоминал с ностальгией
о тех временах, когда Ур
оплотом в Шумере стоял
для власти, согнувшей в дугу
народы и страны другие,
и царь Ура, как демиург,
над этим оплотом сиял.

Но что вспоминать о былом? -
оно никогда не вернется.
Не лучше ль ответ поискать,
как в настоящем прожить?
Нахор за рабочим столом,
оправившись от эмоций,
приставил ладони к вискам
и начал судьбу ворожить.

Торговый составил он план
с учетом расходов на «крышу», -
прикинул доход наперед
в надежде найти профицит,
пошарил по темным углам
и с утешением вышел,
что коль будет жив – не помрет,
а значит, и дом будет сыт:

«Еще потерпите чуть-чуть.
Придет долгожданное время,
когда снова, павшая ниц,
поднимется наша страна!
В Евфрате уляжется муть,
тогда и на нашем дворе мы
наладим кормление птиц
на будущие времена».

Тем временем Ибби-Суэн,
царь Ура, вернулся в столицу
и голод повальный застал
везде на руинах страны.
Отчаянье, гибель и тлен
лежали на подданных лицах.
Угодья царя дочиста
расхищены, разорены.

Привыкший служить за паек
на государственной ниве
и на царя уповать,
народ отощал на глазах.
Но царь пропитанье не мог
распределять справедливо,
когда на полях тишь да гладь,
и нет ничего – один прах.

К востоку он спешно послал
чиновника верного, Ишби.
Туда вольный ветер пустынь
возможно, еще не проник.
Ему поручение дал
купить пропитания, лишь бы
амбары не стали пусты,
пока весь не вымер мужик.

Чиновник уехал с казной,
купил у общинников хлеба,
но по дороге домой
в деревню Иссин завернул
и ссыпал весь хлеб заказной
в амбары - себе на потребу,
сказавши, мол, хлеб этот мой,
и мне наплевать на страну!

А вскоре себя объявил
царем над Шумеро-Аккадом.
Народ потянулся в Иссин –
где хлеб, стало быть, там и власть.
И дюжины три заправил
поехали - больше не надо! -
помочь Уру, по мере сил,
в беде окончательно пасть.

Прибыв, объявили тотчас
себя эмиссары Иссина
законною властью, создав
вооруженный отряд.
Порядок храня, как-то раз
отряд завернул к магазину,
и вновь для Нахора звезда
погасла в созвездье Плеяд.

Когда из Нахоровых рук
все вырученные монеты
отряд подчистую забрал,
сказал на прощанье главарь:
«Отныне под «крышу» беру
я твой магазин, и за это
четвертую часть серебра
для нас будешь складывать в ларь».

Нахор не сказал ни гугу,
лишь вспоминал с ностальгией
о тех временах, когда Ур
оплотом в Шумере стоял
для власти, согнувшей в дугу
народы и страны другие,
и царь Ура, как демиург,
над этим оплотом сиял.

Но лик этот нынче угас,
и в довершении бед
нимало шакалов окрест
на мертвечину влекло.
Пришли эламиты тотчас
и Уру сломали хребет,
царя Ибби взяв под арест,
а в городе - все барахло.

Взирая на полный разгром
который устроили горцы,
припомнил о брате родном
и давнем их споре Нахор.
Когда между злом и добром
не существует пропорций,
спасение только одно -
бежать со всех ног за бугор!