Хвост

моему отцу посвящается


УТКИН ПРОЕЗД

В цвету
Прекрасны
Орхидеи,
Но в этом
Ни при чём
Идеи.
(C.Островский)


Клочками переходами, со словами - да что же это такое в самом деле - Окунь прошел к западной стороне дома. Экскурсанты столпились около местного депо. Сын бывшей гепеушки перешел на иждивенческий тон. В надежде на скорую посадку, на легкие свои связи с местной студенческой лабудой он, зрелый червь, прорезал к выходу легонькой своей походкой.
До автобуса оставался добрый час. За час нельзя написать роман. Как минимум, эссе .
За соседним столиком выпили и закусили. Ого! Черная ментушка убаюкивала на своих нарах, на своих заводских бессонных качелях трех подростков .
Окунь в отцовской бобочке махнул через оградку к местному таксофону. Первый домой. По местному тарифу.
Трубку уколол Ленин голос. В смысле голос жены.
- Я отдавала твой долг. Мы обязаны были уехать еще в прошлом году. Легче уехать , чем свернуть в соседний квартал...
После того, как отец пересек северную границу в девяностом, а пару лет назад вернулся на иждивение сына, метраж на душу Ок изменился. Детей жена вывозила на дачу. Остаток дня коротали со старухой. Отец бывал как говорится набегами. Вечера были заполнены луковым супом и долгими беседами у газовой плиты. Выходить на кухню не хотелось.
Бабка матюкала сволочную мамку свою,жена раздраженно, резала хлеб на кухне. Потому как с утра гремела посуда, надо было догадаться, как хороши там у них дела. Кегебешник оставлял в сортире свет.
Почему - то вспомнился заголовок немецкого романа. Потасканная девчушка читала походный блокнот свой. Заметки делала на вражеском диалекте, различить кегль можно было без труда.
Ок расстелил пиджак под мелкий ее задок. Момент вежливости, легкое замешательство.

Как мы далеко с женой закатились. Выборгская сторона размену не подлежит. Доплата выйдет аховая. Хотя родственников за границей тьма. Вот только Пробка не шутит...
Пробка был когда-то прорабом, сейчас он посещал Кипр с такой же шалавой, что прижималась адамовым ребром к нежным крылышкам рыбешки. Воспарил ли Окунек? Завис, получается, весь проект с перестройкой в их жилху..е. Подмигнула жена с повзрослевшим ребенком. Волькин дух остался прежним.
Сутулый в штатском. С беглым немецким, с ниспадающей челкой.
Где взять той наглости,думал Ок,чтоб щелкнуть девчонку разом. Пока пара часов. Вернее час в запасе. Пока старичье разбирает редкие свои тюки, пока пустеет бар и так душно вдвоем на скамье? Упущенный роман зашелестел на траве ...

Хорошо быть полиглотом в ясную погоду, рассуждал новоиспеченный воробей,закручивая на ходу гайки. Так же не плохо и пасмурным июльским днем, припадая щекой к диванной ручке и храня отпечаток свежего плюша, погрузится в чтение романа Гессе или изучать таблицу Пенца в аналогичном переводе.
Вспомнилось как зашел недавно отец. Положил туго набитый портфель на рояль,смял пару страниц Шенберга и, надкусив яблоко, тронул ногой старый вельвет брюк.
Даже поджатые его колени упирались в засаленный кусок обоев. Чекушка был бодр, хотя и лысоват. Все реже пил красное, подался в степи и леса на байдарке. Русские игрища он принял лишь к полтиннику.
«Русские духом, вам бы не стареть...» Умение быть своим, отчужденный тон с сыном...

Тем временем подъехал автобус. Барышня подмяла лишь полу окуньковского пиджака, сколько было подмято достоинства.

Жанна,экскурсовод, оставляя липкие следы на ладонях, здоровалась с новичками. С небывалой легкость Ок перешагнул железный край лайнера,задымленного корабля любви и странствий типа «Пилот 1» и опустился на первое место за водителем. Выпуклый горб вестибюля упирался в небольшой животик,зеркало хранило отпечатки губной помады,на запотевшем стекле проступало слово "жопа" нацарапанное то ли Леной, то ли Леней. Хула не имела точного адреса.

Автобус вырулил к береговой и закруглил у подвесного моста. Момент легкого удушья сменился прохладой и ленцой. Ряды пожидели.
Что спрашивается, делал на прогулочке с шалавой? Почему и отчего потерял бдительность,мягкость и полет строки? На бытовой почве поссорился с соседом, помирился на почве той же бытовой. В смысле была закуска.
Подрастерял, растрескал весь годовой запас свежего белья - на улице стояла невыносимая жара.
Сволочь все тюки из автобуса, арендовать номер. Бронь взять. Прописать свою морду на веки вечные в этих кушчах райских.Забыться,запиться,принюхаться к местным.Вон и барышня подходящая.
Мимо прошла пара, девка некстати закурила. Кривым пальчикам поскребла нос, вынюхивая его содержимое.
В каком таком разгуле повстречал свою женулю...эй,Ок! Где она там, неблагонадежная,верная и суеверная? Теперь уже далеко и долго. Новая хмарь поползла с запада. Вход из вестибюля был перекрыт - в уборной маячила метелочка - бабенка такая лет за...червончик выглядывал из кармашка.
Окушка вспомнил как намывал храмовые доски на Шпалерной. В дни праздничных служб не дюжая сила и молодцеватость, особая без гонорка, била в глаза. Старичье оплывало к полудню. Приспускалось по скамьям,расчищая радиусы литой площади. Комплекс вины от старости этой, от болячек вечных. И уже было все равно в этом розовом не по-женски знойном болотце. Порастрясти выплеснуть и растереть, чтоб не осталось сухих пятен. Навести сырость и с еще большей тяжестью на сердце пойти вон.
После там же Ок и замучил дворового щенка. Малый был любимцем прихода. Ловил своими круглыми ладохами. Лапищами своими.
Сука поджимала хвост,в петлю было загнать трудно.Наматывала круги по двору,скулила,обращая круглый глаз с мутным отливом. Мелко моргала.Дождь пригибал свялаявшуюся шерсть. Наконец метнулась наперерез «мерсу»,холеный бок машины на секунду сфоткал собаку и «ежа»,что гнался, раскидывая длинные патлы свои. Описав дугу в воздухе,сучара пару раз дернулась под капотом «гольфа»,замерла и утекла уже навсегда в дали дальние.

Окунек вспомнил бородатые леса Карелии, детские воспоминания первой баснословной жестокости,спонтанной и резвой на ход.
Гадкая мыслишка заполонила пространство экаруса,сползла как умелый ездок на окуньковской шее к заднему ряду.Позабылся крест, Но тем не менее у первого храма удило постоял. Уважал Бога.

В отделе респонденции зашустрил фотик. Безоговорочно была протянута Деевская ладонь. Оку согласовали через тыр-пыр на корешке. Из приемника неслось приблизительно следующее:

поэт суров,поэт паршив
он не работает рабкором
чуть колыхнув аперитив,
он подыхает под забором
спасибо ,малый, что налил
кабы не ты, помрэ тот час же
ты уберег меня от вил
хотя бухло и разбодяжил

Девушка теребила в руках осколок карандаша.
В общем ничего особенного. Скандинавское лицо,искаженная сигаретой пара губ,пара же чулок чуть ниже,две стрекозки поверх поплывших в сторону линз.
Несколько дежурных вопросов: как разместились? Когда? С кем? там у вас дочь, не дочь?Как местная интеллигенция? Мне до них далеко,вернее, в обратную сторону.
Ну что же,Волошка готов.
Звонкая-тонкая Ирина резанула в сторону киоска. Там замерла с фрагментом печенья на левой щеке,смахнула засаленную челку. Надорвала пакетик с молоком или кефиром. Раскланялась: есть мол, дела еще в огороде.
Жако скосила лиловый глаз в сторону нового автобуса. Толпа голодных обезьян, высыпав с кухни, направилась к междугородкам...

Мать оставалась с внучкой. Жена, по сути еще на работе.
Саря в их доме помимо макарон содержала консервированные подробности стола. За клеенкой скисали скоро: до этого собачились на кухне девоньки окуньковские. Что там бухало? Неужели сердце...

Связь была оккупирована.
Вопрос или мелкое хулиганское любопытство: зачем "толпе голодных обезьян " автоматы, в том числе и телефонные? Друг мой, - ответил сам себе Ок,склонив голову на бок, - зри в корень, а не в корешок (например зубной ) а лучше обзаведись железной тройкой, и перекусывай стройных барышень:чик-чирик...чик-чирик... Но к дамам не тянуло.
Длинный хвост с Куйбышевского проспекта протянулся аж до ...
Все документы были сведены. А времени как всегда в обрез. Не хватало времени.
Надо было еще отзвониться жене. Она затеяла этот маленький преферанс с поездкой,зная, что чекушка не особо скор на подъем подбила все статьи в папку, собрала компромат на отца,хотя этим кого удивишь, угостишь скорее в девяностом.
Будущие ГэКи втягивали журфика в постромантическую аферу. Опередив последние события и ступив на каменистую почву Саартавала, который в который (очередной каламбур ) задорнее и наглее себя почувствовал.
Пружинил захватанный диск автомата,побрякивали Сарины под заказ исполненные тубы с беллоидом. Мать обходилась наполеоновской указкой сына - хранила нейтралитет с внучкой,принимала ежедневно лекарство,стерегла деда в Юдово.

Легче когда они оставались вдвоем. Развод, как говорил косолапый усугУбил отношения с тестем и отцом. Все таки одна цепочка.
Из местного саньо доносилось : "...дорогу осилит идущий на тусовку в райские кущи."

Как следует они с Ленкой так и не познакомились. Девушка училась,курила,допускалось и прочее. Терпимее могла быть , но не стала. Долгие ночные разговоры заканчивались слезами: возрастной ценз он так и не сумел определить. Дата в паспорте давно не сооотвествовала действительности. В некотором роде они были мужем и женой. Даже расписались.
Что ты лыжник,брат булыжный...у досадливого Окунька всегда имелся свой клик у женки. Он знал,что Ленка дрянь. Вернее втайне надеялся на это.
Ничего путного так и не получилось. Если не считать Оли. Ссоры не перерастали в скандал, просто не могли . По обмякшему телу Ока скользила супружеская тень.В такие минуты четкие контуры дивана уползали вглубь - показывался крепкий животик:будущее там было прописано на неопределенный срок,хотя догадки уже имелись.
Диван скрипнул пару раз. Мало ,Окунек. Мало и на этот последний предпоследний раз.
Оля почти с полугода жила с бабкой - мать умудрялась сызмальства науськивать дочь.

Прелюдия их отношений затянулась. Но уйти кликухе было поганей,нежели сбежать. До границы оставался плевок. Сделать этот плевок без пяти минут полиглоту скандинавских равнин было легко. Тянуло прошлое,и в то же время подталкивало вперед. Мчалась навстречу стража незримого. Несла вперед Окунька вот уж и впрямь ленинская прыть - зря приписываемые гомосексуальные игрища,ежедневная брань Сарьяны - полужидовские отношения жены с матерью - эта повседненвная готовность к хамству.
- Моя голова там, где Джа! - цитировала кого-то Лена
- Мне снятся твои крылья,мне нужно найти хотя бы стакан воды.
его поражала эта тяга к отпору. Круглосуточно принимались редкие позы за сигаретой другой.Трехпудовая крошка изводилась и изводила родню...

Сначала возникло первое желание кого-нибудь разгрузить. Ну, например, вагон. Потом обычно была загрузка в другом месте.Хотя тут важен момент, а не случай.
Развод не явил собой пропасть. Пропасть была непреодолима с самого начала. Между матерью-мачехой-сыном. Отцом да невесткой.
Дочь же была маленьким семейным изгоем с рождения. Видимо гены...

Саньо продолжало старый мотив: "...не унывай. Садись в трамвай,такой пустой,такой восьмой..."

Окунек присел, привстал и отчалил на безымянном пилоте один в заповедный Нурмес. В общем на Бога надейся, а барана привязывай.

Сосед теперь уже не по парте благоухал явно не местными.Похоже, что оказался в обществе финна Окунек. А рыбешка пованивал. Но как ни странно заискивающе повернул к предателю обложку книги - далеко не дерзкого чтива. Жест был замечен. Появились надежды на явное преимущества русского витязя в еврейской шкуре . Во-первых мудреный переплет(допотопный саквояж был явной обузой).Щегольской вид не оставлял надежды на поражение. Постепенно был отложен мозолистый нож. Фрагмент антоновки мелькнул в окне.


Ока жил и ждал, что не примут, не заметят не поймут. Ожидание сулило горы славы в будущем. Хотелось кинуть в лицо обидчика запоздалое свое.Выпрямить наконец-то орлиную спину,долбануть армянским клювом.Получить столь необходимую оценку в глазах сослуживцев.
На любовь Окунь не рассчитывал - рыбешка мелкая и милкая,а вот презрения опасался. Да и без страха и упрека, а именно так , по мелочи,мол опасался и все.

Станут ли нудить эти дневниковые записи? Или сразу теплая жизнь? Легко торкнет игла как в масло. Вот только бы хвост оттуда не тянул. Путы и вериги эти не давили...


Мама тогда уходя запирала дверь на ключ. А Окушка дерзкий, как самовар садился на подоконник,мурлецо свое выставлял в форточку.
На соседней площадке посвистывала качель,безобразных размеров овчарка караулила выход проммага.
Каруселилась жизнь,позвякивала . Позвякивало и мелочишко в кармане отцовской брючины.
В проеме оконца другая жизнь - емкая ,но Валя как правило ексился-моксился ,тосковал по матери. Отца,сволочь партийную боялся. Казалось бы тут и припомнить ус дедов ,передаваемый по наследству и фамилийку с белорусским «о» от сих до сих разошедшуюся в пролетарской улыбке и резкий угол подбородка. Но отец не унаследовал ни бровей Окунька старшего, ни прочих страшующих-бедующих моментов.
Легок прост,тонкий как лук порей как ртуть подвижный и уклончивый.
В верных ему сорока лет отец нависал над стульцом Окушки, грозил мясистым указательным,выворачивал карманы.
Чуть позже устраивал шмон в комнате. В отдельной, Окушка, комнате!

Уткин проезд был закрыт .Пришлось двигаться по боковой.
Экскурсовод то и дело делилась лишними подробностями.
Умелый локон повис спиральной мухоловкой едва не доставая до плеча. Вот уж поистине, казалось, налетит мошкара и привет.
Благо сосед Мулярчик, а не финн какой там, отошел в уборную на очередной остановке.
Можно было сказать, как обычно , что Мулярчик был средних лет, но гад этот был воистину молод и крепок. Двадцати лет пацан – лошак, длинные зубы с клыком.
Юность придавала лицу диковатое выражение. Ехал чудак по местной ксиве, атташе не атташе ,но Оку знал ребят из старого союза,помнил восьмидесятые. Рэкет не рэкет, а ушки востро.

Мулярчик бережно помочился, сплюнул на серый бетон,приветственно вскинул руки - пхай -пхай! Купил куренка в соседней избушке.
Пришлось угостить Жако. Девушка явно сдала в борьбе с собственным задом:нижние пуговицы предательски не сходились.

Точно так же он чувствовал сейчас Мулярчика, как когда-то стоял перед батьком. Тогда его в первый и последний раз занесло на службу.
Будулай наш устроился этаким тузом - как петух вытянул шею. Начал рассказывать. В долгой мучительной очереди был полон решимости. Батек прошелся по всей его жизни, по рябчикам. Через все полосковое детство. Кафедра пошатывалась под напором окуньковского веса. Липкие пальцы теребили кирпич той книжицы,в которую не никогда не заглядывал.
Муха пересекла секвойю пластикового сада, с минуты помедлила и утвердилась на затылке священника.
- В смысле, видимость бытия, - острил конатоходец жизни такой-сякой
- Бесконечность мироздания,- возражал священник,видавший виды
Замер и снова колыхнул взвесь пространства.
- Истоки детства,-возражал Оку,-если хотите материнства,хотя можно и отцовства.
- Материализм прошлого,тошнотворный фрагмент настоящего
- Поменьше этого балласта, - на грани безысходности еще раз воспрял отец.
- Не симулируйте время и час вашего прихода. Важен момент.
- Где то на переломе восьмидесятых, - с бурлящим и переливающим все содержимое ларечного пакета,настаивал Валентин.
Тут прихватило так, что Ока мысленно поджал брючину правой берцовой, сам пару раз оглядел узкий коридор новобранцев: в углу усатый охладил пол присутствием пары капель из... еще раз пронеслась волна.
Мускулы подрагивали от чего походка становилась неровной и прерывистой. Окушка отбросив разлапистый крест, метнул в сторону,унизительной буквой «зю» спустился со ступеней собора. В синей кабинке пластиковая дверь подмяла полу плаща .
Орлом присел,сын,низвергая всем телом. Рисовал картинки богомольных старушенций,выцветший таблоид иконостаса,серый фаянс на монументальной плите.

С петушком расправились в четыре руки.
Ф-фантазия в духе времени - затянул Мулярчик, мурзик и сумасброд. Он опеллировал к безучастию Окуня обнажая белые зубы и закидывая гусиную шею.
Прости голуба,не разделял патриотизма оппонент.
Ш-ш-што тебя за-а-а-держивает в этих пенатах,ры-ы-бешка?
Мулярчик утвердился между останками и ребрышками копченого. Усадил свой зад на веки вечные в дерматиновые углубы.
-Гонит,пуля,-подумал Окунь.
-А если хвост?
Автобус качнулся при повороте.Две бабочки ловко соскользнули с дюралевых инвалидок.В проходе началась мышиная возня.

Хотелось отсидеться. Сделать то, что Окунь делать был мастак.
После этой затяжной отца в Юдово.После убийства Молодова.Скоротали пару генералов на вольную - галочка мигнула в блокноте начальника,ушла в средства как говорится массовой.
Понемногу успокоились. Не подозревали эти средства массовой, что слетелись сороки не те,и вылетели с постов пешие. Нужных прикрыли. Сорок сороков теперь,батя торчал за сотым,наблюдая сизые,разросшиеся к осени облака. Каракульча короновала седую голову,ватник местами утратил подбивку.

Неужели и вправду хвост? Что-то даже шевельнулось в этой голубоватой заднице. Влажность ладоней ощущалась на расстоянии.

Попробовали развить тему.
Я местечковый патриот. В смысле?Патриот своего твидового бордового двубортного,кепи.наконец...У меня есть мать. Которую ты оставляешь...В некотором смысле дочка с женой - Оля...Человек не живет публично... Тем более не с женой... Личность прежде всего... Начальный капитал... Свое дело...Прайваси... Финская литература....Редкие заграничные друзья.... Помощь отцу с матерью...Да,я бегу с тонущего корабля,теперь это уже не новость...
И что-то в этом роде.

Рука заскулила по лобовому стеклу. По горбику водительскому заныла. Там на привокзальной царила иная жизнь. Конатоходец Бурлюков настраивал местную усладу на огуречные соления.Местный ублюдок вытащил культю свою.Кучерявый дупл встал колом в горле чекушки.Бурлюков,раздвинув коленкор набитый на еловый короб, вяло произнес. Вернее изрек следующее:не против,мол, был бы обменять мурлецо свое с доплатой на жидовское. Охота больно перед предвыборной...

Вдруг Мулярчик отпружинил к выходу. Опрокинул по пути аллюминевую кружку с пивом.Окунек хохотнул.Благо зловонное болотце оказалось на его штанах.Левая брючина внезапно забурела.
Следующая мысль: Мазанул ли я его?
Подмазал ли?
Окунь освободившейся рукой расстегнул бетонную стену оцепенения. То есть скинул батистовый шарф.Из сандалет нырнул в кроссовки обеими ногами. Выскочил из автобуса.
Местный удило все еще стоял у турникета. Клочья гривы топорщились на ветру.Правая культя нелепо болталась, как бы пытаясь участвовать при ходьбе.
Сосед вынырнул из-за угла. Сплюнул в орошенные кусты.
При всей тривиальности происходящего,мочевик рыбешки давал о себе знать.

Он помнил или поминал Кировский. Когда еще Саря там гребла лопатой.Узкие коридоры,бледные и длинные как улыбка на его дебиловатом лице.Гофрированные батареи...

В коридорной коммуналке вечно была толчея. Утесом восседал сосед, из уборной неслись его протяжные. Окунек,робел перед входом,мигал к куполу в душевой.
Жили напротив театра. А что? Ровный ряд кресел,не менее белые братки в уборной. Глянцевые и дружелюбно свободные.
Какое пространство мысли,полет фантазии! Тесный стульчак приятно холодил зад. Редкий рулон туалетной бумаги был так к месту. Не роскошь. А средство вращения!

В Свои неполные тридцать Окушка все еще оставался по-детски курьезен...

Мозолистый хлопок по плечу, чуть ниже по ребрам. По той самой мозоли,где все сбережения окуньковские. Все его надежды.
Что-то уже не тянуло к рыжему бобрику. Что-то в юнце расхолаживало. Это и был конечный пункт. Уткин проезд образовывал тупичок. Станция Саартавала. В наличии имелся местный музей железнодорожников,кафе,слипшиеся кубы финского сыра - редкая роскошь на камерных столиках буфета.
Окунь зашел в единственный "детский мир".
В залах было гулко и диковато.Плоскогрудые Машки и Дашки со вздутыми пластиковыми животами развязно тусовались на прилавках.Плюшевые Пухи валялись в куче вторсырья.
Детский башмачок ждал своего невозвращенца у главной кассы.
На улице вдруг некстати зачастил дождь. Мелкие капли поползли по стеклу. Холохупы вульгарно выделялись на фоне серого профиля магазина.
Окунь пнул детсткую каляску. С досадой подумал, что недавно таскал такой же формат по Куйбышевскому проспекту.Олькина мордашка была почти не видна за пуховыми одеяльцами. Ока почему-то любил козырять дочери...
От стены отскочил арлекин футбольного мяча. Мулярчик ловко поймал,уложил на витрину. Продавцов в отделе не было:потягивали курево в проходной.
- Ну что,удило, - Мулярчик утвердился над ухом Валентина.Заика прошла.
- Обошел загран отдел,визу выставил,по своей финоугорской статье решил через линейку перепрыгнуть,ф-филолог?
-
Ока не успел колыхнуть,как его уже волокли чьи-то руки.
У служебки пахло соляркой.Потрескалась и облупилась оштукатуренная стена.
Волокли по шершавым доскам,бетонным плитам. Свежая известка оставалась на багровом двубортном. Кепи после первого удара разминулась с лысоватой головой.
Удары гулко отдавались по картонной стене зала.Перекрытия потрескивали
Окунь дурно кричал,не пытаясь сопротивляться. Скользил ногами в собственном дерьме:брюки отяжелели и слиплись на заднице. Патлы прядями падали на глаза.
На багровом лице Мулярчика проступил пот. Все это время он молчал.
С витрины соскочил арлекин и заелозил между коленями,хлюпнул в окуньковские лепехи,несвоевременно сдулся.
Багряный мордоворот уперся в бетонный узел ЛИТОвских ягодиц Мулярчика.Документы выпорхнули из верхнего кармана. Пасьянсом разлеглись на полу.

Автобус уже выруливал из уткиного проезда.Жако высовывала голову из иллюминатора водительской кабинки.Напрасно рылась в записях.
У дверей проммага стоял новенький уазик.Мулярчик выпрямился. Тронул свежую ссадину на лбу,расквасил воздух резким как жесть окриком
-Смена,подъем!
Жестом остановил местного телка и уже после миролюбиво произнес:
-Ладно,потерпи еще минут сорок...