Голодающий - в смелости и воле -

Абсент, сахар, вода, размешиваю, на поверхности
Образуется однослойная пена, которая кружится.
Она похожа на нашу галактику, если на нее смотреть
сверху, поэтому я поспешно выпил до дна, чтобы
она не успела, вспыхнув, распасться.
Абсент делает лень более ленивой и безболезненной,
а поэзию… – Читай, смакуя каждое слово, влюбляясь
в каждое словосочетание, обожая каждую строку,
боготворя каждое четверостишие, презирая все стихотворение.

Пахнет кровью, возбуждая аппетит душистыми парами,
Вижу, люди лезут на тела забывшихся богов,
Цепляясь за зияющие норы из-под их сердец ногами,
Лезут по плечам и нижним челюстям в их кров.

Наверх, наверх, занять места, попытки их забавны –
Обезьяны, обезьянии ужимки. Как смешно.
Мужчина желчь блюет, отплевывает горькое фонтаном:
В ноздри и глаза. Я на бок поверну его лицо.

И он не захлебнется. Подо мной котенок замяукал.
Я с собой отвисшее коровье вымечко ношу.
Залез в карман, достал и ради смеха, из-за скуки
Млеко в мордочку доил, а тот ловил струю.

А я иду по улицам - бульварам, чую кровь, но голодаю,
Я свой дом, где мать, отец, потерянно ищу.
Где уют, любовь и нежность, где родимую узнаю стаю.
То, что я найду, обняв, до гибели не отпущу.


- Поэт толпе свои стихи восторженно читал
- На уличном помосте стоя, будто в пышный зал.

 -"Пир червей на мягких до пудры губах,
которые целуют"-

«Среди титановых деревьев в облегченье
Улыбнись в распавшемся гробу, Лотреамон!
Ты мертв, возрадуйся, вдохни корений,
Не узреть тебе людей, их рот, что пошлости полон.

Ты утащил под землю плоть, Сатурн свидетель,
Яму рыл в земле, она рыдала - ты полосовал,
Свою же плоть с улитками седыми встретил
И ушел куда-то, я вдогонку, но не поспевал.

И помню, возвратился к яме и взглянул на тело.
Маракатовые травы и цветы сплетали гроб.
Будь проклят ты, Лотреамон! Внутри вскипело…
Ты меня оставил на земле!! – Я причитал взахлеб».


- Они по одному, плюя в него, под ноги, расходились…
Я один остался,
- Распознавший то, что все нелепо пропустили.

«Плюйтесь, плюйтесь, выродки, смелее!
Может, выплюнете мшистость изнутри.
Хотя, да что я вам советую, жалея.
Вам к лицу гниение, угри и волдыри.

Мой друг, ты здесь? один? Беги за ними!
Я пойму, они тебя убьют, иди, иди!»
Но я не с ними, я со смелыми и волевыми,
Ты единственный, кого я встретил на пути.

Поэт порезал палец краешком бумаги острой
Со своей поэзией, цедя багровость на ладонь.
«Испей, возьми чуть-чуть меня, иначе просто
От меня останется лишь гнилостная вонь.

Меня убьют, и я хочу в тебе, бурля, остаться».
Нет, я голоден, но воля есть на то моя
И смелость от крови великого поэта отказаться,
Да и кровь твоя погибнет - я нигде не я.

Он разозлился, до несметности взбешенный,
Взялся за мои грудки и потащил меня вперед.
Я поскользнулся, рухнул вниз спиной, как сонный
Червь с "до пудры мягких губ"
в густую обмелчалость вод.

Паденья моего поэт, как мышка испугался, убежал,
А я родимые места, их запах, вкус, тепло узнал.

Моя родимая, уютная канавка!
Пусть я вымазан весь в глине, пусть!
Я здесь родился, я Пречерная Пиявка.
К илу льну и сумасбродно вьюсь.

Лотреамон еще долго упивался илом, зловонной жижей
и задыхающимися пиявками, неудивительно, в этой воде витал дух
его недалеко похороненной плоти, по которой он страстно
ностальгировал, будучи неспособным без нее ненавидеть и презирать.
Он оставался при этом самым смелым и, как ни странно, волевым
голодающим по крови.