Комментарии к Седой родине

Поэзия – просто какая-то сциллообразная-харибдоподобная ловушка. С одной стороны надо бы обстоятельнее дать читателю понять, о чём идёт речь, чтобы ему не приходилось угадывать об этом, анализируя скупые намёки в стихе. С другой – писать-то хочется не о конкретном и очевидном, а об эмоциях и мыслях, которые от конкретного стремятся отойти довольно далеко. Вот я, поместив цикл на Стихиру, засмущался: открывает мимолётный посетитель страничку, а там – сгусток чего-то неясно о чём. А что если поместить комментарии, подумалось мне. Ну и…
Цикл призван отметить мой визит в деревню, где я постоянно отдыхал в детстве и юношестве, но где не был вот уже 7 лет. Это долгое отсутствие «помогло» мне ощутить, что время идёт, и между тем человеком, который был здесь раньше, и тем, кто приехал сюда сейчас, разверзлась пропасть. Из «жизни» этот визит превратился в «фильм», который я просмотрел в странной отстранённости. Об этой отстранённости я и писал.
1. Луну я наблюдал из окна автобуса по дороге к месту. Было забавно воображать, что во тьме есть большое чёрное дерево, ставшее незаметным с приходом ночи, и остался виден только его единственный плод. Луна была, как вы догадались, не совсем полная.
«Мы»- это околопоэтический коллектив, которому стихотворение должно было быть прочитано сразу по возвращении. Есть персик будут Ио Ланта, Роман Ангелюк и ещё несколько человек, на Стихиру неизвестных.
2. В былые времена, как мне рассказали, дом считался чуть ли не самым современным на селе и был построен с привлечением серьёзного блата. Сейчас, как вы догадываетесь, он уже не считается комфортабельным ни по каким параметрам… Поэтому «время обращает в хлам гордость». Поля колосятся вокруг села и, естественно, не попасть в стихи не могли. «Картины Моне перед калиткой»- это цветы, которые некогда росли чуть ли не перед каждым домом, их было много и самых разных. Взглянув как-то на дом, я поразился яркому зелёному цвету двери и наличников окон – он был очень свежий и абсолютно такой же, который я помню с детства. Впечатление было такое, что он чудом сохраняется с давних времён. Почти тут же написалось.
3. Меня удивило обилие во дворе ржавых вёдер, ванночек и тазиков; им всем находилось какое-то мелкое применение, хотя они чуть ли не распадались на фрагменты; из-за чего они казались древними каменными грубо обтёсанными в фигурки реликтами, стоящими здесь и там в свежем зелёном лугу. Как я ни старался, создать этот образ в стихе мне не удалось. Вот что получилось взамен. «Иероглиф сиесты на каждом овоще с рынка» означает, что все плотно пообедали и пошли дремать днём.
4. Идеей последнего стихотворения я обязан соему родственнику Лёне. Вокруг было много подсолнечниковых полей, и когда мы проходили мимо одного из них и заговорили о нём, он сказал мне, что подсолнухи не водят головой за солнцем, это чистой воды фантазия. И правда, головы подсолнухов, отягощённые, свисали вниз. Я раньше этого не слышал, и на меня это произвело – возможно, неадекватное по силе – впечатление.
Дом, в котором я жил сейчас, был не тем, в котором я жил в детстве. Тот дом долго простоял пустым и был в конце концов продан. Новые хозяева ещё не взялись за ремонт. Он стоял, заросший травой, и выглядел так, будто его окружала какая-то другая пространственно-временная зона. Ощущение было усугублено чтением повестей Крапивина о Безлюдных Пространствах и его интересной концепцией опустевших территорий, отдыхающих от людей. Дом сразу показался мне такой отчуждённой территорией.
Первая строфа: дом зарос травой, которая казалась подъедающей последние остатки человеческой энергетики. Здесь тихо, пусто и невозможно найти ничего, что могло бы всколыхнуть воспоминания.
Четвёртая строфа: вокруг дома – другая атмосфера, лето, чей жар «громко звучит»- словно колокольный звон, наполняет воздух. И подсолнухи, смущённые соседством «безлюдного пространства»…