Судный день

    «Ох, ох! увы, увы! горе, горе! люте, люте!
    и где идем и камо бежим?»
         Новая повесть о преславном
         Российском царстве. Автор неизвестен



МЕТАМОРФОЗЫ

По жизни идут чередой
актеры, наряды и позы.
Сменяются годы и дни…
Невидимый времени бег,
шутя, производит порой
немыслимые метаморфозы.
Как сложно тебе среди них
самим быть собой, человек!

Но, может быть, лишь пустота
за этими масками скрыта,
и нет ничего, – один прах
витает над бездной миров?
И нет здесь загадок и тайн,
а есть только хлев и корыто
да перворожденный страх
за неустроенный кров?

Нырни в мировой океан,
увидишь в лазурной пучине
сходящийся свет и покой, –
такой лишь бывает во сне.
Наполни водою стакан,
и он переломит лучи нам.
Со смертью смириться легко,
вот с жизнью – намного трудней.


ЭКСПЕРИМЕНТ

На планете людей, час за часом,
Совершается эксперимент:
В автоклаве народная масса
Производит плоды перемен;

Ставят опыты высшие лица,
А народ от бредовых идей
Соблазняется и по крупицам
Собирает из них будний день.

Колобродит котел многолюдный, -
В нем идеи понять все трудней,
И ложатся житейские будни
Неприглядным осадком на дне.

На состав наших будней, речисто,
Проливают ученые свет,
Но сдается, что в поиске истин
В этом старом котле толку нет.

То что правдою кажется ныне,
Превращает грядущее в ложь,
Ну а тех, кто в неправде повинен,
Ожидает позор или нож.

И в построенный храм новой эры
Неизбежно придет герострат,
Запылают вновь символы веры,
Диктатуру создаст демократ.

Снова за руки схватим Ивашку,
Вновь потянем его на раскат,
И опять нам устроит тормашки
Неизбывная наша тоска.

Принимая тоску как гостинец,
Мы потомкам его понесем.
Салтыков был мудрец и провидец, -
Он давно рассказал обо всем.


ПРЕДВЫБОРНАЯ МЕЛАНХОЛИЯ

Осенний город - в ожидании реформ.
Дождь за окном не прекращает тихо плакать.
Сверкают лампочки рекламы, как топор,
и рубят оттепель, капель, туман и слякоть.

Что делать? чем занять себя? куда пойти?
На службу? - где среди чиновничьего люда
толковую одну лишь можно мысль найти
о том, что было бы болото – черти будут.

Сходить в редакцию газеты за углом -
узнать какие предстоят зимой реформы?
Но там сегодня озабочены лишь в том,
какой и где рекламодатель их прокормит.

Пойти на митинг оппозиционных сил -
проклятья в адрес реформаторов послушать?
Но губернатор нынче митинг запретил,
да и, признаться, от пустых проклятий скучно.

Тут как-то после митинга смотрю, сосед
бежит по улице с развернутым плакатом.
«Куда ты?» - говорю, он отвечает: «На обед! -
дают обедать митингующим бесплатно!»

Я - сытый, стало быть, и некуда идти,
но дома оставаться тоже нет причины:
читать - обрыдло, не о чем писать почти,
а в телевизоре - сплошная бесовщина.

Гнетет усталость от всего, и ко всему
происходящему - тупое безучастье.
Уснуть, забыться, видеть сны..., но почему
мне даже сны теперь уже не снятся часто?

Сажусь, беру газету наугад и смысл
передовой статьи  понять хочу, - и что же?
Начала – нет, а есть: «Не  раз  писали мы…»;
нет и конца, взамен него: «…напишем позже».
 
В статье есть только средина, и она
написана пространно, кое-где со смаком;
задорности и кулаков не лишена,
но, хоть убей, не понимаю сути драки!

Прочтя не раз: «Здесь есть, о чем поговорить…»,
кричу, чтобы дойти до сути подноготной:
«Да ну же, говори!», - но мне на этот крик
мурлычет только бессловесный кот мой.

Я с детских лет читателем усердным был
и утверждать могу, что даже при цензуре,
читая между строк, я видел смысл борьбы
и понимал зачем в моем стакане буря.

Теперь вокруг, как ураган, шумит печать, 
безбрежная в свободе слова, но - пустая:
захочешь что-то почерпнуть в газете, глядь,
как через сито льется смысл и пропадает.

В былое время пресса, существуя без
свободы слова, откровенно мстила
за то, что не имела личный интерес,
Маккарти, Тэтчер, прочим буржуазным силам.

Но все же, попадая под идейный пресс,
писали и понятно и, порой, занятно,
а за деревьями всегда был виден лес,
где иногда сияли солнечные пятна.

Какой бы слабой ни была связь между мной
и оголтелым маккартизмом, было лестно,
что, защищенная Кремлевскою стеной,
не одобряет произвола наша пресса.

В газетной отповеди Ку-Клукс-Клану я
мог разглядеть мировоззренье гуманизма
и понимал, что раз Маккарти был свинья,
нет места Держимордам в нашей жизни.

Вот потому-то я и Первомай встречал
гордясь, что есть страна без Держиморд на карте;
в колонне искренне и горячо кричал:
«Да здравствует народ! Долой Маккарти!»

И пусть от этого я, лично, ничего
сам не выигрывал себе, но без сомненья,
имея идеал общественный как свой,
выигрывал не я – мое мировоззренье.

За идеалом этим в августовский мрак
пошел за пастырем вослед на баррикады.
О, боже мой, какой я все же был дурак! –
не знал куда и для чего гнал пастырь стадо.

Что же теперь? Все вроде бы нормально: вот
свобода выбора и совести и слова,
и взгляд на вещи человека одного
не совпадает с точкой зрения другого.

Но в этих бесконечных спорах истин нет,
и возникает ощущение, что схожи
все оппоненты: словно мухи у котлет,
они жужжат подспудно об одном и том же.

Не оттого ли так уныло за окном
осенний дождь не прекращает тихо плакать,
что взгляды все устремлены лишь на одно
явление природы - денежные знаки?

Скучное время – без открытий и побед,
скучная жизнь и скучная литература;
куда ни глянь, корпоративный паритет
сложился - от коммерции до синекуры.

Реформу эту представляют господа,
пришедшие в страну как гости ниоткуда.
Они нам разъясняют: «Горе – не беда,
вы потерпите, братцы, всего вдоволь будет!»

Один твердит, что нам реформы разъяснят
как нужно жить, и президент тому - порука.
Другой тем временем ворует все подряд
без всяких разъяснений, – вот в чем штука!

Один лишь в западном укладе видит прок
и получает разъяснения в Госдепе,
другой мыть сапоги Россию на Восток
зовет, витая в рассуждениях нелепых.

Все это говорится без обиняков
во имя достиженья благородных целей
от имени каких-то партий, где легко
из выеденного яйца начинку делят.

Шестнадцать лет реформ! – а люди ни при чем,
и в результате – адская томительная скука
в обилии  цветистых  общих фраз течет
неведомо куда - скорей всего, по кругу.

Вкус к демократии от этих фраз пропал,
и к памятникам государственной реформы
сегодня заросла народная тропа,
так и не став в который раз дорогой торной.

Нельзя сказать, что нет движенья:  экипаж
все время дергается, вроде как на кочках;
и слышно как на облучке возница наш
свистит кнутом неутомимо днем и ночью.

Мы в экипаже, запертом со всех сторон,
сидим уже который год и тихо дремлем,
не зная, в гору он идет иль под уклон,
иль за Кремлевскою стеной стоит все время?

До нас доносятся то говор то шаги,
то что-то застучит, то звякнет где-то,
то закричат: «Ура!», то крикнут: «Помоги!»,
то смолкнет все, то вдруг возобновится это.

Вот снова  дернулись и встали, вот – опять!
Спросонья вскочит с места путник: что случилось?
И снова - тишина, а значит можно спать.
Нашел, знать, ровный путь наш кучер - молодчина!

Но всякий раз, очнувшись от толчков извне,
имеет путник не реальность, а загадку:
что дерганье такое предвещает мне –
аварию, конец пути иль пересадку?

Приедем ли когда-нибудь куда-нибудь?
Пусть не туда - куда, так хоть туда – откуда.
Мотает нас туда-сюда неровный путь
или качают экипаж лихие люди?

Ответов нет, кругом - сплошная темнота,
а впереди нет ничего опричь загадки
неразрешимой; значит, нужно примоститься так,
чтобы ничто не нарушало сон наш сладкий.

Раз кучер есть, куда-нибудь да завезет.
Наступит день, когда разбудят нас и скажут:
«Ну вот, приехали!», и мы разинем рот:
«Куда приехали? – воскликнем - где поклажа?»

И вдруг увидим, что приехали в чулан,
в котором сумерки царят зимой и летом,
и в этом сумраке, раздетый догола, 
мятется сброд людской с заката до рассвета.

Там кучер наш не будет говорить о том,
где по дороге потеряли мы поклажу;
на выходе перепояшет нас кнутом
да молча выгонит в чулан из экипажа.

Осенний город - в ожидании реформ.
Дождь за окном не прекращает тихо плакать.
Сверкают лампочки рекламы, как топор,
и рубят оттепель, капель, туман и слякоть.

День завершается, и в сумеречный час
подмигивают лампы, но в окне напротив
я вижу: одинокая зажглась свеча,
чтобы теплом своим живым согреть кого-то.

Зажгу и я свечу! - пусть теплится она
в моем чулане, сумрак ночи будоража;
затем открою Салтыкова-Щедрина
и сверю расписанья наших экипажей.


ВЕЧНАЯ ОСЕНЬ

Унылая осень настала,
По-видимому, навсегда.
Все птицы сбиваются в стаи,
В хлева загоняют стада.

Назойливо ветер разносит
Рекламную одурь листвы.
Унылую вечную осень
В окне своем видите вы.

Не в силах исправить картину,
Беспомощно смотрите как
Несут прямо в вашу квартиру
Всю морось свою облака.

И нет ни души ни единой, -
Ни справа ни слева от вас, -
Одной лишь звезды, посредине,
Глядит сверху пристальный глаз.

И нет у вопросов ответов,
И память течет как вода,
И, кажется, не было лета,
И все так и было всегда.

И после прогноза погоды
На несколько суток вперед
Крамолой догадка приходит:
А вдруг и зима не придет?

Зимой, как бы ни было трудно
Терпеть лютый холод и мрак,
Надежда вас грела подспудно
Что лето придет к вам в барак.

Но как пережить этот серый
Осенний навязчивый бред,
Когда ни надежды ни веры
В происходящее нет?

Унылая осень настала,
По-видимому, навсегда.
Все птицы нашли свои стаи,
С хлевами смирились стада.


МОШКА

Бледный кактус луной заворожен,
Кот крадется во тьме как бандит,
Телевизор в углу строит рожи
И бессмысленно что-то гундит.

Неустанно колотится мошка
В затворенное на ночь окно,
Словно просится к светлой дорожке,
На полу сотворенной луной.

И ломает прозрачные крылья,
Оставляя пыльцу на стекле.
Ах, как хочется чтобы открыли
На мгновенье окошко во мгле!

Чтобы вспыхнуть звездой в полумраке,
Восхищенные взоры манить
И к созвездию Псов или Рака
Вознесенной себя возомнить.

Будет радостно петь эта мошка
О свободе в сиянье луча,
Но поднимется чья-то ладошка
Да прихлопнет ее невзначай.

И в итоге выходит все то же:
Кот крадется во тьме как бандит,
Телевизор в углу строит рожи
И бессмысленно что-то гундит.


РЕКЛАМА

Вы не задумывались отчего в рекламе
Товар, как правило, представлен дураками,
И почему сей вечный двигатель торговли
Сомнительной моралью обусловлен?

Считая, что в рекламе - лишь товар,
Который отродясь не нужен вам,
Вы ошибаетесь: здесь дело не в товаре
И не в товарной разноцветной таре.

Я не хочу поднять для обузданья плеть
И от десницы твердой в руководстве млеть,
Но точно также не хочу смотреть с зевотой
Как превращают человека в идиота.

Мне говорят: не хочешь – не смотри!
Нажми на кнопку – их же тридцать три;
А если это не поможет, ну так что же?
Рубильник выключи – наверняка поможет.

Все правильно! – зачем в собачьей стойке
Глядеть в окно и гавкать на помойку,
Когда нет поводка, и каждый может, лично,
Сбежать в леса, где много всякой дичи.

Где изначально нет ни стен ни крыши,
Где сколько ты не гавкай - не услышат,
И где лесному дикому народу
Дана природой полная свобода.

Там бесполезную энергию протеста
Направить можно на защиту места,
Дабы занять экологическую нишу
И в ней от саблезубых конкурентов выжить.

Все правильно! – красиво, натурально,
Но вопреки такой идее либеральной,
Со времени советской перестройки
Народ из леса так и тянет на помойку!

Один упал с развесистого дуба,
Другой сломал на конкурентах зубы,
А кто-то просто оказался слабым
И у хозяина облизывает лапу.

И натурально, по веленью свыше,
Заняли саблезубые все ниши,
Оставив остальному поголовью
Довольствоваться лишь свободой слова.

Прекрасно! – все свободны говорить
И как угодно головы дурить,
А саблезубые свободны кушать
И никого вокруг себя не слушать.

Зачем же слушать, если есть патент, -
Свобода слова это тоже инструмент!
С ним можно и свободно и легко
Из граждан делать круглых дураков.

Не нужно больше никаких репрессий,
Когда есть телевиденье и пресса:
Как на иглу лишь посади их на рекламу,
И вся свобода слова станет хламом.

Не нужно государства! – ведь чинуша
Возьмет да сдуру поголовье передушит,
А если дело повести умело,
То будут волки сыты, да и овцы целы.

Словесного побольше овцам корма! -
Пусть станут постоянными реформы,
Но целью всех реформ считать конечной -
Внедрить идеологию овечью.

Тройная польза есть в таком подходе:
Во-первых, овцы только стадом бродят;
Опричь того овце не нужен бич;
И, наконец, овцу же можно стричь!

А чтобы шерсть была бы как у ламы,
Пусть овцы смотрят сериалы да рекламы;
Не важно, что овца товар не купит,
Довольно, что она со стадом вкупе.

Под действием рекламного дурмана
Ей можно управлять вполне гуманно;
И применять насилия не надо,
Когда есть бессознательное стадо.

В такой программе бессознательная нега
Для населения есть «альфа и омега»:
Овца не спросит никого и не ответит
К чему стремится и зачем живет на свете.

Молотит двигатель торговли и как раз
Воспроизводит постоянно сонный газ;
И загрязняет атмосферу он обильно,
Но я не знаю, право слово, где рубильник?

Да и, признаться, есть сомнение такое:
А ну как вправду кто-то сильною рукою
Вдруг выключит рубильник повсеместно,
Что в результате выйдет? – неизвестно.

Коль производство газа прекратится,
И овцы поглядят друг другу в лица,
Исчезнет бессознательность, и тут же
Они придут в неизъяснимый ужас.

Они увидят, размыкая веки,
В овечьей шкуре получеловека.
Он миллионы лет живет в пещерном гроте
И не имеет за душой ни за ни против.

Он ежедневно в окружающие кущи
Выходит по необходимости гнетущей
И, как лунатик, на препятствие идет,
Не зная что с ним будет наперед.

Не зная, одолеет его влет
Или с размаху лоб свой расшибет;
Получится – так подвиг совершит,
А нет – так выпьют за помин души.

Не погружаясь в бессознательную муть,
Нельзя в грядущее и в прошлое взглянуть,
И невозможно тут же не отдернуть длань:
Геенна огненная - ну куда ни глянь!

Жить можно только лишь одним моментом
В безвременье, где нет людей – одни клиенты:
И банков и помоек…, и бог весть
Чего еще – палаты номер шесть?

Ну что же, значит нужно жить, бороться,
Надеяться и верить. Остается
Воскликнуть в завершение рассказа:
Неужто только саблезубым служит разум?


ОСЛИНАЯ БАСНЯ

Сказал один осел,
Вещая в телесети:
«Бери от жизни все,
Пока живешь на свете!»

Другой осел приказ
Того осла послушал
И для себя как раз
Ослу отрезал уши.

Когда же сам ослаб
И отдал богу душу,
От мертвого осла
Осел оставил уши.

У басни сей мораль
Нехитрая, поверьте:
Что ты от жизни брал,
Исчезнет после смерти.

Но то, что ты создал
С надеждой и любовью,
Бессмертно и всегда
Останется с тобою.


АКТУАЛЬНАЯ ДИАЛЕКТИКА
    (Пентаптих)

  Диалектика свободы

Свобода – есть миф, оттого
что смерти она равносильна.
Кто слаб по природе, тому
лишь общество силы дает;
а тот, кто ведет разговор
о том, что в житейской трясине
свободно живется ему,
обманывается или лжет.

Различными нитями он
с рождения связан с оплотом, -
будь то нити из серебра
или из кожи бича.
Лишенный свобод - испокон
веков осушает болота,
освобожденный же раб
в болоте погибнет за час.


  Диалектика добра и зла

Когда к сильным мира сего
идешь, обивая пороги,
в наивной надежде снискать
высокую милость и чин,
тогда ты, скорее всего,
придешь на большую дорогу,
поскольку прокладывать гать
свою не найдется причин.

Быть может, тебе подфартит! -
помчишься вперед на залетном,
сжимая в руках удила,
сезам мимоходом топча;
однако на торном пути,
по части движения - плотном,
отыщется крепкий кулак,
способный ударить сплеча.

И будучи крепко побит
соперником более сильным,
с дороги скатившись в овраг,
окажешься вдруг не у дел.
Лишь там, среди горьких обид,
произрастают обильно
понятия зла и добра,
а больше и нет их нигде.


  Диалектика воды

Немало на свете людей,
в достатке на всех воды пресной.
Но чей-то завистливый взгляд
источник соседа привлек.
Куда течь природной воде
решают порой интересы
иные, чем хлеб на полях,
и много других подоплек.

В нюансах людской суеты
не разбирается голод.
Есть вещи, которые нам
не разделить по долям.
Запустишь фонтан всуе ты,
всю воду отняв у другого,
и пересохнет канал,
и одичают поля.

Отрадою станет тебе
отдельный оазис в пустыне.
Но если прозреет душа
и позовет тебя в путь, -
туда, где бы звезды с небес,
несущие горечь полыни,
не падали на земной шар, -
фонтан свой придется заткнуть.

Увы! в повседневных делах
прозрение кажется чудом, -
лишь собственный интерес
превыше всего у дельца.
И льются издревле в веках
природные воды в посуду,
которую делает бес
из золотого тельца.


  Диалектика капитала

Когда рукой правой цари
власть держат, а левой рукою
сгребают презренный металл
в свои закрома между дел,
тогда, сколько ты не сопри,
нет силы обратной в законе,
амнистией жив капитал -
кто смел, стало быть, тот и съел.


  Диалектика разбоя

Разбойники были всегда -
есть нынче разбой и вчера был,
и этот порядок вещей -
грабить обычных людей -
можно понять, но когда
еще и разбойников грабят,
то это не шутки, вообще,
а форменный беспредел!


СКОТНЫЙ ДВОР
(Новая и Новейшая истории)

Обыкновенный скотный двор
Существовал в безвестности;
Там было все, что с давних пор
Водилось в сельской местности.

Вопил петух, и всякий раз
День начинался с ропота:
Галдели – кто во что горазд
И шлялись - где ни попадя.

Там был колодец, и ветряк,
И нивы за околицей.
Но вот явился некий Хряк
И повелел построиться!

Он объявил свой приговор
Ошеломленной публике:
Отныне здесь - не скотный двор,
А свинская республика!

И заклубились облака,
И занялись пожарища,
Поскольку гусь свинье никак
Не может быть товарищем.

Свиней орава, вопреки
Дворовой конституции,
Переломала ветряки
Во имя Революции.

За-ради свинства всей земли, -
Свободы, братства ради ли? -
В округе нивы подожгли,
В колодези – нагадили.

И в завершенье передряг
Общественных, как водится,
В пятак хозяину дал Хряк
И выгнал за околицу.

Теперь – свобода! а при ней
Терпеть никак нельзя его:
Хозяев нет среди свиней,
Отныне – все хозяева!

И свиньи выстроились в ряд…
Чиня расправы краткие
Над верноподданными, Хряк
Ввел новые порядки им.

Кормиться заповедал он
В общественном корыте им,
А за едой следил шпион –
Работал под прикрытием.

И хрюкал всяк, боготворя
Кормильца и приветствуя;
Не хрюкающие - в лагеря!
А прочие – под следствие.

Бывало, диссидент немой
Кривил личиной в оспинах, -
Но речи не держал прямой
И выражался косвенно…

Не историчен свинский быт
Ввиду деяний хряковых;
Тот быт историей забыт,
Дабы - не быть двоякою.

В истории простой народ
Отсутствовал от  Рюрика, -
На власть варягам дал добро
И прозябает дуриком.

Так отчего, скажите, вдруг
Во временном течении
Нам делать скотному двору
Из правил исключение?

Я это делать не рискну.
Согласно свинским хроникам,
Хряк лично выиграл войну
И создал электронику;

Невиданные ветряки
Воздвигнул на окраинах
И мановением руки
Колодцы обустраивал;

Общенародный свинский корм
Дал в управленье боровам,
Сказав: для классовых реформ
Надежда и опора вы!

И опочил…, и с той поры
Пошли реформы здорово! -
Корм из общественных корыт
Стал собственностью боровов.

Реформы всякого двора
Даются того ради нам,
Чтобы у вора вор украл
Все, что допрежь украдено.

Колодцы, нивы, ветряки
Присваивали боровы,
Плетя заборы из ракит
С надежными запорами.

И объявили приговор
Ошеломленной братии:
Да будет двор наш с этих пор
Оплотом демократии!

Дабы две дюжины свиней,
по воле избирателей,
продукт общественный полней
и эффективней тратили.

Но где взять демос, коли он
Исчез с подворья скотного?
Нашел решение шпион -
Он знал всю подноготную.

Ему рукоплескал народ,
Когда он по наитию
На место демоса бюро
Поставил для прикрытия.

Законно боровы с тех пор
Украденное тратили,
И погружался скотный двор
В пучину бюрократии.

Росло и множилось бюро,
Черпая корм корытами,
И деградировал народ
За ставнями закрытыми.

Где, как и прежде, всякий раз
День начинался с ропота:
Галдели – кто во что горазд
И шлялись - где ни попадя.


ПЕСНЯ ОТ БАЛДЫ

Нам жизнь дается только раз.
Кончай дурить, бросай мотыгу, –
Раз ты трудиться не горазд,
За развлечениями двигай!

Высколобые пусть врут
Что постигают чудеса,
Что человека создал труд,
Когда он голову чесал.

   Нам чесаться да жрать
   Стоит только начать!
   Почеши себе плешь -
   Там, глядишь, и поешь.

Пусть не достать небес рукой,
Зато стоит под носом миска,
И пусть до бога далеко,
Всегда до миски будет близко.

Бери с нее, что хочешь ты,
На остальное – наплевать;
Оставь заумные мечты:
Повеселился – и в кровать.

   Нам чесаться да жрать
   Стоит только начать!
   Почеши себе плешь -
   Там, глядишь, и поешь.

Всю жизнь ты прожил от балды,
Отбросами наполнил урны
И не заметил, как следы
Оставил кто-то на Сатурне.

Не знал воздвигнутой из грез
Архитектуры Гауди,
Пока ходил ты нетверез
Да праздного сига удил.

   Нам чесаться да жрать
   Стоит только начать!
   Почеши себе плешь -
   Там, глядишь, и поешь.


НЕОБУЗДАННЫЕ КОНИ

По русской беспредельности исконно
Несутся необузданные кони
И лихо, от природного проворства,
За верстами отмахивают версты.

Наездников в седле нет никого, -
Висят на стременах вниз головой;
И не понять: у них устали руки
Или они показывают трюки?

Царь Петр, вроде, сел в седло, - так нет,
Опять - кульбит очередной, и вслед
Несутся вихрем ощущений острых
Распутин Гришка с графом Калиостро.

От долгой скачки без удил и цели
Разнузданные кони ошалели
И встали на дыбы, и за бока
Грызут себя, кусая седока.

Конечно, можно без руки верховной,
Рискуя головой без подстраховок,
На стременах висеть и кувыркаться.
Но мы же все-таки не в цирке, братцы!

С недавних пор внушают мысль народу,
Что это называется свободой.
Но если это так, то не шучу! –
Свободным быть я вовсе не хочу.

И думаю, что нет иных забот нам,
Лишь бы в туманной дали быть свободным
Не на арене, а в России жить
И в цирк лишь по желанию ходить.

Но если разум, сила и упорство
Не запрягут природного проворства,
Не в беспредельность дали, а в трубу,
Не тройка-Русь помчится, а табун.

Сродни разумность власти бреду, но
Природой нам иного не дано
Как обуздать коней и узаконить,
Чтобы себя не грызли за бок кони.

Да вот беда! - что-то в родных пенатах
Начальников разумных маловато,
Способных применить закон и власть
И ничего при этом не украсть.

Боюсь что, грешным делом, научусь
Я вразумленью до потери чувств,
Когда секут с рассвета до заката
Тех, кто царю и богу виноваты.


ПТИЦА-ТРОЙКА

Эх, тройка! птица тройка, кто скорбя
придумал, как метафору, тебя?
В воображении, видать, родиться
лишь ты могла, – там, где лихие лица
туда-сюда перед людьми мелькали,
так что и понимать уж перестали
они, за ковырянием в носу,
движенья относительного суть.
Нехитрый, кажется, снаряд дорожный,
соорудить его не так уж сложно, -
одним лишь топором да долотом!
Но так тебя и не взбодрил никто, -
так, чтобы не в немецких был ботфортах
ямщик, а сел на что попало, с чертом
сам-друг, свой расторопный мужичок
да седока бы взял на облучок,
да замахнулся, да кнутом бы треснул,
да затянул бы залихватски песню.
Эх! – кони вихрем, и смешались вдруг
в колесах спицы во единый круг.
Эх! - только дрогнула дорога, пешеход
в испуге вскрикнул с изумлением, - и вот
уж понеслись они и понеслись,
и слышен крик вдали: поберегись! 
И вот уже там что-то сверлит воздух,
чтобы проветрился в нем дух навозный.
Эх, кони, кони, что за кони – диво!
Сидят ли вихри в ваших буйных гривах
иль ухо чуткое - во всякой жилке?
Заслышали в верхах лишь песнь, и пылко
и дружно грудью напрягли супони,
и взмыли ввысь, земли не тронув, кони.
И вытянувшись в линии одни,
вот уж летят по воздуху они!
И вдохновенно по просторам мчит…
О Русь, ответь - куда? Но Русь молчит
и не дает ответов на вопросы.
Лишь колокольчик чудный звон доносит,
и мимо все летит, что есть на свете,
когда мы воздух рвем, пуская ветер,
и сторонятся и косятся, сроду,
иные государства и народы.
Когда ж ты тройки, Русь, соорудишь
такие, чтобы с молниями лишь
сравнить их мог сторонний созерцатель? -
такими, чтобы светочем мерцать им,
сияющим вослед коням ретивым,
являя лучшую альтернативу,
и в бесконечной непроглядной мгле
путь указать заблудшим на земле.


ЧУМА

Заглохшие пажити наши
Не трогает плуг мужика, -
Поля мимоходом лишь пашут
Ползущие вдаль облака.

Небес силы без толку сеют
В порожнюю землю дожди.
Чума прошла, будто, над всею
Страною, и облик наш дик.

Среди очумелой элиты
Идет пир во время чумы,
И в дым захмелевший политик
Меняет на мелочь умы.

А мы загляделись, как дети,
На этот столичный фасад,
Держа в кулаке по монете,
Когда за спиной у нас ад.

Где, словно в болезни падучей,
Лежит на полсвета земля,
И, что ни день, грозные тучи
Российские пашут поля.


БОГАТЫРЬ

Героев много в старину
Являла матушка-Россия, -
Их перечислить я не в силах,
Как пальцы бы себе ни гнул.

Необозримая земля
Дух богатырский нам доносит,
Но отчего же перед носом
Не паханы - лежат поля?

Уснул, быть может, богатырь
Сном гипнотически глубоким,
Когда с наскока вперил око
В священный камень Алатырь?

Или в неведенье стоит
Он на распутье дел широких? -
Какой пойти ему дорогой,
Своим умом не разрешит.

Или издревле был горазд
С Горынычем сражаться Змеем,
За ратным делом не умея
На пашне порадеть зараз?

И вот теперь без ратных дел
Он горькой заливает душу
Да ежедневно бьет баклуши,
Не помышляя о труде.

Или, Кащея поборов,
Прибрал он злато тихой сапой
Да в Куршавель рванул - на запад,
Покинув свой родимый кров?

И косвенно, из-за бугра
Наш богатырь теперь взирает,
Как обреченно вымирает
Его, лишенный силы, край.

Немало было в старину
Сил богатырских у России,
Но прока в этом я не в силах
Найти, - куда бы ни взглянул.


РУССКАЯ БАНЯ
(песня)

Эх, ребятушки, нам голым
Нипочем жара и холод!
Пустим веник мы по кругу
Да и высечем друг друга.

   Отдыхают басурмане!
   Баня нам – как поле брани:
   Если дюж - лицом в сугроб,
   Если хилый – сразу в гроб!

Еремей не понарошку
Отходил до смерти Прошку
Да сечет уже второго;
Что ему, ведь он - здоровый!

   Это только за границей
   Лечат немощных в больнице.
   Нам не надо докторов:
   Выжил в бане - будь здоров!

Парит мужа шурин ловко,
А его жену – золовка;
На смерть хлещутся, как звери,
Теща, зять, свояк деверев.

   Деверь ублажает свата,
   Да не веником – ухватом!
   Окатился сват ведром
   И ответил топором.

Дорогие россияне,
Зададим друг другу баню! -
Распотешимся, ребята,
Мы на диво супостату.

   А что с пару пустим крови, -
   Это только для здоровья.
   А не хватит нам паров,
   Снова наломаем дров.


ЕСЛИ ТАК

Хорошо если так
Как орлу суждено
Научиться летать
Над моею страной.

Безмятежно кружить
Высоко в облаках
И рассматривать жизнь
Как огромный плакат.

Как блистательный шар
Там, в космической мгле;
Как природный ландшафт
Из лесов и полей,

Из лазоревых волн
На безбрежной воде,
И не знать никого,
И не видеть людей.

И не видеть как внук,
Что едва лишь подрос,
За компанию вдруг
Бьет араба в метро.

И не ведать как друг
Вдруг тебя предает
И, скрывая испуг, -
Встретив, не узнает.

Не испытывать мук,
Денег не занимать,
Не гадать почему
Деньги сводят с ума,

И не знать как ничей
Пожилой ветеран
Без лекарств и врачей
За стеной умирал.

Хорошо, если так…
Но любому орлу
Нужен сущий пустяк:
Камнем падать на луг,

Чтобы когти вонзить,
Чтобы жертву порвать,
Чтобы жить - не тужить,
Чтобы в небе летать.


КАНЬОН

Вверху кричало воронье.
Базарный крик нелепо
в аллею парка, как в каньон,
обрушивался с неба.

О ветки морду ободрав
в кровь, выползло светило
и, обезумевши от ран,
каталось - не всходило.

Ну а внизу - грязь и вода.
Насквозь промокли ноги,
и все ведет куда-то вдаль
разбитая дорога.


ПОЭЗИЯ СЕГОДНЯ УМЕРЛА

Из двух частей двуглавого орла
Летящей издалека русской песни,
Поэзия сегодня умерла,
Осталась стихотворная словесность.

Покинула поэзия наш стих -
Не выжила, повесившись в отеле,
В непроходимых дебрях городских
С грибами монументов Церетели.

В России новой, где жужжит москит
Назойливой безвкусицы эстрадной,
Она не вынесла убийственной тоски
О времени ушедшем безвозвратно.

Послушай песню старую! -  внутри
Нее еще, быть может, ненароком
Услышишь ты свободную от рифм
Поэзию не запертую в строки.

Она веками, вдоль и поперек,
Красою над просторами парила,
Где Север – Югу, Западу - Восток
Животворящим словом говорили.

Где все направлено не вверх, а вширь
И вдаль стремится на подъеме и на спуске.
Не для порядка там, а для души
Трезвонит колокольчик тройки русской.

Послушай песню русскую, и в ней
Откроешь ты народную загадку -
О том, зачем бродить нам как в вине,
Гармонию творя из беспорядка.

Построить можно новый Англетер,
До основания старое разрушив,
Но только в русский нынешний размер
Вместить не удается душу.


НОКТЮРН

Гуляет ночь с лохматым водолазом;
Копытом роет землю конь в пальто;
Стоят, по президентскому указу,
Все фонари в шеренге – кто есть кто?
Бормочет в подворотне Нострадамус,
Пугая кошек в сумраке пухто;
Гламурно кушают конфетки дамы
И фантики бросают из авто.
Настало время собирать нам фантики! -
Настало время забывать романтику.

Играет город в русскую рулетку,
И окна светятся экранами кино;
Между сеансами угрюмый малолетка
Проигрывает маму в казино.
Покуда звезды там, в своей шарашке,
Вращают бестолково карусель,
Зеленые от плесени бумажки
Без кетчупа заглатывает сейф.
Настало время поиграть нам в фантики!
Настало время забывать романтику.

Доносится со стороны залива
Неистовая птичья кутерьма,
И, заглушая птичьи переливы,
Над фонарями кружится туман.
Легла под фонарем на тротуаре
Худая романтическая тень,
Но дворник в исполнительном угаре
Своей метлою машет в темноте:
Настало время выметать романтику! -
Настало время собирать нам фантики.


СУДНЫЙ ДЕНЬ

Не дружат Егова с Аллахом,
Христос и пророк Муххамед,
И черного цвета рубаху
Надел малолетний сосед.

Под флагом защитников веры,
Присвоивших право на суд,
Насильники и изуверы
Из тьмы заблуждений грядут.

Глядит человек бородатый
Из телеэкрана в эфир.
Наркотики и автоматы
Пришли в человеческий мир.

Бомбят города демократы,
Шахиды взрывают метро,
Тем временем брат против брата
В затвор загоняет патрон.

Грядущее из пистолета
Стреляет сегодня в людей.
О Господи! если не это,
То что же тогда - судный день?


МЕРТВЕЦ

Он ставит мину под трамваем
И взводит адский механизм,
Но с пассажирами взрывает
Попутно собственную жизнь.

Как тот мертвец, что мир разрушил
До основанья, так и тот,
Кто лишь одну загубит душу,
Уже на свете не живет.

Душе в космических пределах
Отводится ничтожный шанс,
И для спасенья душ был сделан
Природой тонкий резонанс.

В нем есть гармония, есть ноты, -
Есть до, ре, ми, фа, соль, ля, си, -
И есть божественное что-то
В созвучии душевных сил.

И резонансом отзовется
Убийство, выстрелу вослед,
Исчезновеньем всех эмоций
Того, кто поднял пистолет.

Он может выполнять заданья,
Ходить и гадить, есть и пить,
Но без любви и состраданья
Среди живых не может жить.

Ни чувства радости ни злости
Неведомы его лицу, -
Лишь вурдалаки на погосте
Сродни такому мертвецу.

Сверяет все желанья плоти
Он с механизмом часовым
И принимает, как наркотик,
От смерти ненависть к живым.


ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТОГО ДУХА

Во всякой идеологической склоке
Ищи властолюбие как подоплеку.
Когда сулит выгоду идеология,
Вперед выдвигаю идею о боге я.

Неважно что в боге я том разумею, -
Благого Творца или вредного Змея, -
Божественным именем с кознями беса
Я буду бороться в своих интересах.

Победой в идеологическом споре я
Преследую цель обладать территорией,
Где будет священным законное право
Казнить Иисуса Христа иль Варавву.

Где будет послушна народная масса,
Где лепту внесет каждый в общую кассу,
И в храме пред богом смирение явит,
Во всем починяясь тому, кто им правит.

Где каждый послушник способен на драку
В Белграде, Израиле или в Ираке
И будет нести по просторам и весям
Священные ценности и интересы.

Когда у насилья святое лицо есть,
Послушник ему передаст свою совесть
И без рассуждений, в священном экстазе,
Врагов уничтожит моих, по приказу.

Для разных богов невозможно согласие.
Зачем диалог нужен мне? – жажду власти я!
Ничтожны для власти и глад и разруха
Во имя отца и сына и святого духа.


НЕСВОЕВРЕМЕННЫЕ МЫСЛИ

Душой не владеют цари -
душа царит в каждом из нас.
И сердцем своим и умом,
воистину, счастлив тот,
в ком тело с душой говорит
как равные, здесь и сейчас, -
лишь в том диалоге прямом
свободу народ обретет.

И нет на земле таких бед,
такого насилья и зла,
которых нельзя одолеть.
И духом ты неутомим,
когда держать личный ответ
за мысли, слова и дела
перед потомком своим
душа повелит, а не плеть.

Природа не терпит пустот,
в ней все существует впритык.
Зияющая пустота -
являет вместилище зла.
Зло места себе не найдет
в душе твоей, если ты
не устаешь делать так,
чтоб она полной была.

Лишь так можно зло одолеть,
иного спасения нет:
как против него ни воюй -
все в пользу себе обратит.
Когда против зла ты во зле
насилием ищешь побед,
оно возьмет силу твою
и новое зло породит.

Борись не со злом, что вокруг,
а с собственною пустотой.
Добро торжествует лишь там,
где жизнь созиданьем полна;
где зреют плоды твоих рук,
чтобы, сменив красотой
окрестный бессмысленный хлам,
стоять перед злом как стена.

Пусть радость творения рук
наполнит сердца до краев,
и пусть ею завтрашний день,
заполнит душевный разлад.
Пусть свет, равносильный добру,
прольется в оконный проем
и вытеснит из дому тень, -
тогда и не будет зла.


ГОНЧИЕ ПСЫ

Добром приручить можно только того, кто умен;
Приманкой для глупости зло было с давних времен.
Берет человек в руки зло и добро так и сяк, -
То глупость, то ум подзывая к себе, как собак.

С ладоней его вечно кормятся верные псы.
Но как ни корми, не бывало того, чтобы сыт
Был кормом излюбленным тот и другой его пес.
Теперь ум и глупость способны достать и до звезд!

То влево, то вправо склоняет на небе Весы
Слепая свобода, и прыгают Гончие Псы
Меж звездами, рыская в поисках зла и добра, -
Так было, так есть и так будет, как было вчера.

Какого бы зла ни творил человеческий род,
Вселенская глупость его непременно сожрет.
В какие бы сферы высокие разум ни лез,
Добро никогда не иссякнет под сенью небес.


В ЧАС ПРОСВЕТЛЕНИЯ

Пронзительно ясен и чист
становится мир в час рассвета,
когда вся вчерашняя муть
рассеялась и улеглась.
И красочен он и лучист,
и в этот момент все предметы
несут первозданную суть -
что жизнь с красоты началась!

Тогда из пустынь бытия
прекрасному миру навстречу
ты снова мальчишкой босым
бежишь к самому себе сам, -
туда, где ни ты и ни я -
никто никому не перечит,
и в блеске обильной росы
растет благодатный сезам.

Каких бы погод и невзгод
ни нес за собой день грядущий,
и где бы среди пыльных бурь
ни странствовал каждый из нас,
а все наносное уйдет,
дорогу осилит идущий, -
пройдет беспросветная дурь,
придет просветления час.