Пункт Ноль

Пункт Ноль.
Конец.

Я не знаю, с какой скоростью дохнут клетки головного мозга у нормального человека, да и не хочу знать. Мне сказали, что с моим мозгом происходит что-то странное, и они не могут сказать мне, что именно с ним происходит. Но они врут. Я знаю, во всех некрологах уже есть заметка о моей преждевременной кончине, а моя мать уже давно получила свидетельство о смерти.
Я сам видел.
Вчера.
Во сне.
Или в бреду, ведь спать я не могу, поэтому грудастые медсёстры кормят меня наркотиками. Всё, чтобы уснуть. Всё, чтобы забыться.
Обидно, что я знаю, что я не псих. Или думаю так. Или думаю, что думаю. Или я уже не могу думать.
Я просто устал от того, что каждая женщина на этой планете готова пялиться в ящик, чтобы поплакать над тем, что Хулио оттрахал подружку Педро за его же спиной. Ни одна из них никогда не узнает, что в реальной жизни Хулио с Педро – два педераста-наркомана. Они умрут, их никто не вспомнит.
Я просто устал от того, что каждый мужчина на этой планете построен будто по стереотипу. И эта их беспросветная тупость. И эта их педерастия.
Разве плохо, что я стал другим, научился ходить по стенам, крушить и ломать их?

Пункт Первый.
Осознание.

Моя мутная от вони слюна стекала с губ на покрытие дивана. Я спал. Это было рождение моей смерти. Когда я проснулся, на экране моего телевизора показывали передачу стиля «Пособие для чайников по анальному сексу». Это не стало последней каплей. Ею было моё рождение.
Моя жизнь – птичка-сувенир, пьющая воду из сосуда, качающаяся с периодичностью.
Я стал тем моментом, когда птица выпивает каплю и сразу же её выплёвывает.
Я стал моментом, который будет забыт. Я останусь в забытии вместе с актёрами-педерастами.
Я не нужен.
А мне не нужен мир.
Он разбился голубым экраном об асфальт, вылетев из моего разбитого окна. Я стал ходить по осколкам мира с самого своего рождения. Всё возвращается на круги своя.

Пункт Второй.
Ярость.

Это то, без чего нельзя жить.
Она возникла первой, проникнув осколком битого стекла под мою кожу, двинув мою руку, распоров вены.
Я завязал футболку вокруг руки и затянул потуже. Дальше кровь сама свернётся.
Именно ярость крушила машины, стёкла, лица людей, используя моё тело. Я был не против. Я был рад, что хоть кто-то ещё поддерживает мои взгляды. Один я – труп, двое мы – армия.
Легион.
Но ярость проходит.

Пункт Третий.
Хладнокровие.

Наступает хладнокровие.
Странно, но человеческое тело после смерти сохраняет тепло ещё долго. Кровь стынет очень медленно. Тогда почему живой человек имеет право называться хладнокровным, если он ещё жив?
Один человек сказал однажды, что в кино всё проще и выглядит куда лучше.
Простая истина.
Когда я смотрел мультики про Винни-Пуха, мне казалось, что мёд – это что-то очень вкусное.
Я ненавижу мёд. Он отвратителен мне.
Когда я вижу кровь по телевизору, я не испытываю абсолютно никаких чувств.
В жизни всё подругому.
Меня это либо заводит, либо меня от этого тошнит.
Смотря сколько крови.
Телевиденье убивает нас. Делает из нас зомби. Чёрт, какого хрена я всё это говорю. Все это и так знают. Но никто не может остановить себя.
Мы все наркоманы.
Я это знаю.
Я сам видел.
Каждую секунду своей жизни.
Это явь.

Пункт Четвёртый.
Объединение.

С каждым шагом я убеждался, что я не один. Рекламные щиты пестрели рисунками граффити поверх белоснежных улыбок и накачанных тел актёров-моделей. Вандалы? Нет. Те, кто идёт против системы. Те, кому не нравятся Хулио и Педро. Глаза подростков, встречающихся на улице чаще, чем волосы в заднице, кричали воинствующим кличем. Да, вот кем мы являемся. Мы – волосы, а система – это задница, которой эти волосы не нравятся, потому что мы не украшаем задницу. Мы делаем её некрасивой. Никто не захочет трахать волосатую задницу. Наше место на голове, но мы выросли в заднице. Значит это судьба, в которую я не верю. Значит мы должны изменить эту задницу, что теоретически невозможно, ведь завтра нас удалят с помощью новейшего эпилятора. Удалят без боли. Но когда-нибудь вырастут ещё волосы.

Пункт Пятый.
Одиночество.

Но потом ты понимаешь, что ты один. Что ты не волосы в жопе, хотя очень напоминаешь, а прыщ на носу. Ты уродлив. Ты всё ещё мешаешься, но уже не заднице. Когда тебя выдавят, ты забрызгаешь своим гноем руки и зеркало, но от тебя останется шрам, и на твоём месте ещё несколько недель будет покоиться запёкшаяся кровь мерзким пятном. Бельмом на глазу.
От тебя останется память.
Ты не Хулио.
И не Педро.
Тогда я и решил, что я здесь более чем лишний, но просто так я уходить не собирался.

Пункт Шестой.
Поиск.

Я начал искать способ, при котором я мог бы забрать как можно больше жизней с собой. Взорваться – это слишком просто и банально. Должна быть некая величественность.
Спектакль.
Театр.
Опера смерти.
Те, кто достоен умереть со мной, должны услышать мою песню. Они должны дожить до конца. Их смерть должна быть долгой. Но позже я понял, что мне нужно не количество жертв, а их качество. Они должны быть нужны заднице.
Я ломал свои мозги, думал дни и ночи на пролёт. Страдал, мучаясь от мысли, что не смогу найти ничего подходящего.
Но я нашёл. Врач, мировой судья, полицейский, учитель, музыкант, банкир, актёр и ещё несколько богатеньких. Для меня они не имели личностей. Я их разделил на Хулио и Педро. Все Хулио были трусами, соответственно они были пассивами. Педро же были гордыми и агрессивными. Активы… Но не сегодня. Принимать участие в спасении своих жизней они никак не могли. Как и в ускорении летального исхода.

Пункт Седьмой.
Ангел Смерти.

Вот кем я стал для своих жертв. Они бы повели меня под конвоем к ногам Люцифера, если бы я умер тогда с ними. И я бы встал на его сторону. Я служил бы ему.
Человек испытывает чувство голода ровно 3 дня, если не ест. Потом это чувство пропадает, человек становится вялым и безразличным ко всему. Он слабеет. Ему на всё плевать. Я запер их всех в подвале на 5 дней. Помещение.
5 метров на 5 метров.
5 Хулио и 5 Педро.
Всего одна лампочка.
Без еды.
Без воды.
Без выхода. Но с надеждой на спасение.
Через 5 дней я вошёл к ним. Я голодал эти 5 дней, как и они.
На меня с надеждой смотрело 10 пар впалых глаз. С блеском, который угас, когда я им сказал, что я и есть причина их скорой смерти. Надежда сменилась яростью.
Пахло говном и мочой. Они пили мочу, чтобы жить. Говно не ели. Оно лежало огромной кучей в углу. Они лежали. Я сказал, что жить будет только один. Тот, кто выживет. Не правда ли, логично? Я сказал, что они должны драться. Я зашил им рты, чтоб они не смогли питаться трупами. Никто не мог сопротивляться. Они были слишком слабы, только мычали.
Хулио и Педро не любят, когда у них прыщи. Могут ли прыщи превращяться в рак? Я смог.
Я приходил каждый день. Когда видишь кровь по телевизору, она не вызывает никаких чувств. В действительности тоже. Я не буду рассказывать о размозжённых головах, о выпущенных кишках, сломанных конечностях. Я умолчу. Когда остался последний, я зашил рот себе. Перед этим я убил его надежду. Я сказал ему, что он умрёт, а я буду сидеть рядом и умирать, как он. Я никогда не видел столько отчаянья. Оно фонтанировало.
Дети любят фонтаны.

Пункт Восьмой.
Твари.

Он умер первым. Я не знаю, сколько времени прошло. Время всегда было величиной относительной. 15 секунд, которые ты провёл сидя голой задницей на углях, кажутся тебя часом. Минимум.
Вскоре пришли твари. Они были гадкими. Почему-то они были в полицейской форме? «Какие странные ангелы,» - подумал я тогда. Твари забрали меня. Они долго разговаривали между собой, потом со мной, потом опять между собой. Потом они изучали меня, как пришельца из другой галактики.
Они существуют.
Пришельцы.
Я знаю.
Я видел.
В бреду?

Пункт Девятый.
Овощи.

Меня признали невменяемым. Я лежу в палате. Всё вокруг стерильно и бело. Вокруг одни овощи. Меня кормят супами-пюре из овощей, всюду ходят больные-овощи, в книжке, которую я читаю, нарисованы овощи, а под ними написаны их названия. Морковка – это такая длинная и оранжевая. Огурец – это такой длинный и зелёный. Помидор – это такой круглый и красный. Больше я не знаю. Я ещё не всё прочитал. Я чувствую, что сам становлюсь овощем. Меня лечит врач. Не поверите, как его зовут. Педро! К нему часто приходит его друг Хулио с цветами и конфетами. А потом они уходят. И мной начинает заниматься какая-нибудь грудастая медсестра.
Тогда я начинаю кушать.
А потом я иду писать или даже какать.
Потом мне дают разноцветные таблетки.
И я засыпаю.
Мне нравятся витаминки.
Мне нравится спать.
Мне нравится жить.
Так жить.

Пункт Ноль.
Конец.

Мне нравится так жить?
Клетки моего мозга дохнут с немыслимой скоростью.
Я не могу покончить с собой. Это всё предусмотренно. Я ещё жив, но моя мать уже получила свидетельство о смерти. Она святая.
Я люблю её. Она будет плакать и молиться. Молиться за мою душу. И вымолит прощение за меня, тогда я попаду в рай, в который не верю. Я увижу Бога, в которого не верю.
Но сегодня я умру. Я научился видеть будущее. Я увидел, что грудастая медсестра введёт мне в вену лекарство. Это не её вина. Она просто очень хотела спать. Так бывает. Большое количество воздуха, попадая в кровь, путешествует к сердцу. Что там происходит, я не помню. Но сердце останавливается.
Когда вы просыпаетесь и идёте в туалет, вы часто промахиваетесь, потому что ещё спите.
Она тоже допустит промашку.
Сегодня.
Скоро.
Сейчас…

Меня будут помнить. Я не Хулио. Я не Педро.
Я – ваше пособие по хождению по стенам.
Я – ваше пособие по анальному сексу.