Средь улиц шумных, городского смрата,

Средь улиц шумных, городского смрата,
В глухом проулке старого Арбата,
Среди отбросов, мусора, бомжей и нищих,
Цыганка старая сидела на асфальте в полотнище.

Морщиной съедено давно не детское лицо,
В глазу бельма пустая пелена,
Беззубый рот кривил чуть слышное словцо,
И синим мелом дулись вены на сухих руках.

Она бубнила что то, еле-еле слышно,
Одной рукой держала грязный палантин,
Просила есть, из жестов было видно,
Что голодна она как будто до седин.

Прохладный ветер развивал седые патлы,
Те что струились из цветного полотна,
На шее бусы россыпью, к земле тянули как канаты,
Браслеты на руках искрятся как цветущая волна.

А с нею рядом, в положении почти лежачем,
Лишь на локте не много приподнявшись,
В обмотках, с дырками тела чуть прикрывающих,
Расположился нищий, тоже век видавший.

И он рукой, по цвету схожему с асфальтом,
С беззубою, гнилой улыбкой на лице,
Водил по ее желтой ножке пальцем,
Глаза мечом сверкали в наглеце.

А ночью тихий стук, тупых мужских побоев,
Раздастся над Неглинкой в шалаше,
За то что мало так по улице прошло народу,
И что им нужно выучить просильные клише...