Поток сознания

(Стихотворное приложение к ненаписанному рассказу)



Пустота в три окна на запад, где нас любили.
Трещины в пустоте забиты чужими вещами.
И та любовь, к которой нас приучали,
Укрыта щадящим слоем архивной пыли.

И то, что горбом иль крылом у нас за плечами, –
Сны, обеды, бабочки, автомобили…
Жизнь, которую нам не прощали,
Смерть, которой нам не простили…

На грани ветра ломается голос сухою веткой.
И ты стоишь с опустевшей грудною клеткой.
И о том, что душа зарастает сухою болью,
В этом давящем молчанье никто не вспомнит.

Как пошлый трагик, лицо своё оладонив,
Трясётся Чацкий сквозь ночь в плацкартном вагоне.
А нам остаётся в наследство как Бог и пошлость
Наша ручная, срамная, датая наша совесть.

День, в котором легко заблудиться, прожив его дважды.
Жизнь, в которой легко затеряться и стать ненужным.
Где пьют запоем и, захлебнувшись жаждой,
Падают в капли дождя, в пустоту и в стужу…

А небо стареет и вянет, свисая всё ниже.
Линяет молчанье, и мир кричит пустотою.
И против желанья ставши друг другу ближе,
Друг друга жалеем, что недорогого стоит.

Жить можно в прошлом, давно отжив в настоящем,
И время проходит по душам бравурным маршем
Туда, в грядущее, мнящееся столь плоским,
Что собственный голос звучит чужим отголоском.

И жизнь – дорога… с налётом тоски вокзальной,
Где голос Бога за осенью самой дальней.
Поэзия пыли и боли. И сны расстояний.
И Чацкий в буфете. И тёплая водка в стакане.

А где уголок оскорблённому чувству, разбитому сердцу?..
И вечность спит, мордой в салат уткнувшись.
И в уши долбает скерцо. И в супе хватает перца.
Не тычьте тупыми глазами в мою помятую душу.

Давай помолчим: об иных, о тех, кто далече,
О числящихся по архивам и мемуарам…
Я знаю, всё умирает: слова и вещи.
И тёплая водка мешается с божьим даром.

И глупо верить, что всем управляет случай.
В каком из миров мы новый свой срок получим,
Когда отмотаем здесь, на земле дурацкой? –
Гроб подан, пора собираться, товарищ Чацкий…

Вымучивать строчки о том, что невыразимо,
Стремиться к цели, что абсолютно мнима,
Выискивать путь от графомана к поэту…
Но хватит болтать! К сюжету, мой друг, к сюжету!

Сначала было: бежать. Бежать и падать.
И выпасть в город ненужный ненужной вещью.
Бессильно двигаться, ощущая рядом
Ненужное время, что ни от чего не лечит.

Сначала было – бежать. В скорлупе движенья
Укрывшись от боли, что всё равно не проходит.
Движенье, движенье, последствие пораженья.
Тупая молитва отчаянья (в эпизоде).

На грани ветра ломается голос. Молчи и слушай
Глухое время, что бьётся в слепую душу.
На грани неба, на грани тысячелетий –
Ветер, ветер на цвет потерявшем свете.

Пустота в три окна на запад… Сгоревший запах.
Что ты пискнешь в своё оправданье у смерти в лапах?
Что, как Чацкий, в карету, всю жизнь по свету,
А космический ветер – чтоб затушить сигарету?

С какого момента ты жить начинаешь прошлым?
В какой закоулок памяти ты заброшен?
И вот бредёшь бездорожьем полей и зданий.
И жизнь в обмане. И смысл в стакане. И всё в тумане.

В северном ветре птица не строит гнёзда,
Пернатая боль, с голосом цвета мела,
Что не умела жить и умирала поздно,
Да и петь-то, собственно, не умела.

И я продолжаю. Неважно, конец утерян.
Что было – было. Пропустим. Давай по новой.
И осень обсосанной мордою лезет в двери.
И в окна глядится край неба почти багровый.

Был фильм в дрянном синема, исполненный фальши,
И гнусный кофе до тошноты, и дальше –
Нелепый мир ночной пустоты окраин
Знакомого города, что – как и все – неузнаваем.

В попытке догнать вчерашний день, что ненужен,
Вдоль старых зданий, картинно размокших в лужах,
С щемящей тоской и болью – от них не деться –
Под где-то там, в глубине, начинавшимся сердцем.

А после был он, потому что в такие ночи
Всегда появляется он – и сюжет не важен,
Чтоб жить в темноте и умирать на ощупь, –
Это совсем не странно, тем более – и не страшно.

И пошл искуситель. Да и герой – не Чацкий.
А водку всегда продают у вокзала.
Читатель ждёт рифмы и получает дурацкий
Открытый финал. Так избавьте нас от финала.

Попытка бегства закончится возвращеньем.
Глядишь на себя с неведомым отвращеньем.
И о том, что душа зарастает тупою болью,
В этом слепящем молчанье никто не вспомнит.

Жизнь ни о чём, разговор ни о чём, ни о чём поэма.
Ночь за плечом. И если исчерпана тема –
Жизнь в три окна на запад, где нас любили.
Смерть, которой нам не простили.

Вера, которой нас увенчали, –
Крылом иль горбом вечно у нас за плечами.
Жизнь, которой нам не простили, –
Сны, обеды, бабочки, автомобили…