Глава 12. Живет в каждом страннике бог

Ихуда на месте одном
подолгу не мог усидеть.
Соблазн приключений тянул
его в неизвестную даль.
Не мог он в уюте родном
на волю в окошко глядеть
и часто пускался в загул –
развеять тоску да печаль.

Закон был не писан ему,
невыносим был порядок,
и он любопытный свой нос
во всякие дырки совал;
по собственному жил уму,
на все имел личные взгляды;
какой бы там ни был вопрос -
он сам был себе голова.

И в поисках острых затей
повадился парень бродяжить,
от братьев отбился совсем,
нашел закадычных дружков;
скотину пасти не хотел,
проворовался и даже
за это в тюрьму было сел,
но брат уберег от замков.

«Ну, сколько же можно блудить?
Пора уже взяться за дело!  –
Иосиф его поучал,
освободив из тюрьмы. -
Запомни, наш брат должен жить
внутри отведенных пределов,
днем бодрствовать, спать по ночам,
не допускать кутерьмы.

Наш слаженный локомотив
тогда лишь осилит дорогу,
когда его каждая часть
преследует общую цель».
Ихуда в ответ лишь шутил:
«А если дорог будет много?
как сможем мы к цели попасть,
и что будет ждать нас в конце?»

Он дружбу порою водил
с кем попадя, не разбирая
кто был ему друг - хананей,
измаильтянин иль хетт.
Да пусть будет хоть крокодил! -
а другом считаться он вправе,
коли носил на спине
друга, спасая от бед.

Ихуде дороже, чем брат,
стал Хира – одолламитянин.
Любовь к неизвестным путям
навеки связала бродяг.
Хлопочет один у костра,
другой хлеба где-нибудь стянет,
и в дом их, открытый гостям,
все звезды ночные глядят.

Эх, жить бы ему - не тужить,
да как-то на рынке в Хезиве
увидел вдруг девушку он
из ханаанейской семьи.
Бродягам нельзя не любить
девиц молодых да красивых -
такой непреложный закон
природой прописан всем им.

И даже такой баламут,
каким был Ихуда, послушно
исполнил природный канон,
и девушка та родила.
Нетрудно повесить хомут
на шею нам, но не на душу! -
он звезды любил все равно,
а душу дорога звала.

Крутилась жена как могла
одна между двух хомутов.
Краса угодила в капкан,
который любовь припасла;
детей рассадив по углам,
хозяйство вела, но зато
троих: Шелла,  Ир и Онан -
господь сыновей ей послал.

Ихуда же предпочитал,
по-прежнему, общество Хиры,
и пьяные их голоса
будили Хезив по ночам.
Желанная с детства мечта
пройти все пути в этом мире
в друзьях не нашла адресат -
ушла, не оставив ключа.

Шло время. С грехом пополам
росли дети сорной травой.
В душе своей каждый мечтал,
наверно, о чем-то своём.
Но тут окунуться в дела
семейные вдруг с головой
Ихуда решил: «Значит так,
решать буду я – что почём!»

Художник любой без труда
представит такую картину:
глядит с изумлением мать,
и дети разинули рты;
пустующая сковорода
стоит на столе как святыня,
а в центре - ни дать и ни взять! –
отца дорогие черты.

Решил он, свое отгуляв,
семейное дело поправить.
В местечке одном – Енаим –
сошелся с богатым купцом,
и там отыскал его взгляд
невесту для сына по нраву,
с приданым хорошим, ну и
с вполне симпатичным лицом.

«Тебе, сын мой старший, гляжу
жениться настала пора.
По всем статьям будет тебе
девица Фамарь в самый раз».
К заложенному виражу
был Ир не готов, но, собрав
все мужество, он не сробел
отцу дать на это отказ:

«Отец, я невесту уже
другую себе приглядел.
Мы любим друг друга давно, -
благослови с нею брак!».
Блеснули как пара ножей
глаза у отца: «Твой удел
молчать лишь и слушать, сынок.
Решать буду я – что и как».

И сколько бы сын ни просил
неумолим был отец.
Поставила крест на судьбе
предсвадебная круговерть.
В душе Ира не было сил,
скрутил он петлю, наконец,
и выбрал в итоге себе
невесту желанную - смерть.

Отец был рассержен весьма
таким своеволием сына:
«Сорвал всю игру, идиот!
Кого теперь ставить на кон?
Понять не хватило ума,
что воля отца есть святыня.
И жалость не вызовет тот,
кто этот нарушит закон».

При этом родитель забыл
какие законы беспечно
когда-то нарушил он сам
в своей непутевой судьбе,
но помнил, что нужно любым
путем дать делам подвенечным
намеченный ход до конца
и выиграть в этой борьбе.

«Мы сделаем так! - рассудил
возникшую трудность родитель. -
Пускай, вместо Ира, Онан
на брачное ложе идет.
Ты женщине лишь угоди
и станешь тогда победитель.
Была бы с приданым жена,
и все что посеешь, взойдет!»

Онан же еще не готов
был к брачному ложу, и мальчик,
не смысля в вопросе мужском,
перед Фамарью робел.
Конечно, он делал не то,
и в темном чулане гадал чем
и как угодить, - кулаком
гадать помогая себе.

От страха зубами стуча,
и с житницей опустошенной,
к Фамари он шел чуть живой
исполнить отцовский наказ.
Но только насмешки встречал
он там от девицы взбешенной;
в итоге ослаб головой,
а после и вовсе угас.

За что же такая напасть?
Казалось, простое же дело:
детей окрутил, и шабаш! -
извольте приданое брать.
А тут, применяешь к ним власть -
глядят на тебя обалдело,
и стала привычкою блажь
не вовремя всем помирать.

«Ну что тут поделать, Фамарь?
Придется тебе погодить, -
сказал он невестке, - вдовой
пока у отца поживи.
Не оскудел еще ларь –
теперь будем Шеллу растить».
Девица вернулась домой
от своего визави.

Но много воды утекло,
и времени вышло немало.
Пока подрастал кандидат,
все изменилось вокруг:
поехал купец под уклон -
приданого вовсе не стало;
Ихуды жена - вот беда! –
тихонько преставилась вдруг.

А сам он давно позабыл
про данный Фамари посул.
К чему, в самом деле, ему
об этом теперь вспоминать?
Вон, нищих полно, – как грибы
растут они в нашем лесу!
Их всех не положишь в суму,
так незачем нищих и знать.

На звезды уже не глядел,
своим обзавелся скотом,
законопослушником стал,
и жизнь его в гору пошла.
Но вот как-то раз, между дел,
в селе оказался он том,
где, свой сохраняя устав,
вдовою невестка жила.

Ни мал Енаим, ни велик,
а слухи в мгновение ока
благую ей весть принесли:
скотину стричь свекор ведет!
Фамарь тут же скинула вмиг
одежду вдовы одинокой,
надела накидку на лик
и села у главных ворот.

Чего ожидала она,
не скажет никто, но вопросов
немало бродило во мгле
невоплощенных надежд.
Кому она будет жена?
Стал Шелла, наверное, взрослый…
Но можно попробовать в плен
теперь взять Ихудину плешь.

А свекор ее был в благом
расположении духа, -
богатую шерсть на сей раз
с овец мы своих настрижем!
Победно глядел он кругом
и был, очевидно, «под мухой», -
в предвиденье грешных проказ
все время он лез на рожон.

Увидев у главных ворот
под яркой накидкой блудницу,
он к ней подошел, предложив
составить ему адюльтер.
Она предпочла наперед
узнать: чем готов расплатиться
по виду богатый мужик,
желая услуги гетер?

«Тебе все, что хочешь, отдам!» -
и лучшего в стаде козлёнка
Ихуда тотчас обещал
блуднице назавтра прислать.
«Что стоит соврать господам! -   
услышал он смех ее звонкий. -
Я верю лишь зримым вещам,
зачем дурака-то валять!

Ты лучше отдай мне в залог
мужской пояс, трость и печать.
И будет меж мной и тобой
тогда и любовь, и совет».
Ихуда перечить не смог
и вещи отдал сгоряча.
Дала она, само собой,
ему адекватный ответ.

Когда, наконец, донжуан
к утру протрезвел и проспался,
блудницы ночной след простыл.
Хватился герой - нет вещей!
В какой неприятный капкан
намедни он сдуру попался!
Печать потерять - это стыд,
а бизнес немыслим вообще.

Пожалуй, без трости теперь
за нищего примут Ихуду,
без перевязи на боках
не будут бродягу пускать.
Помчался он к Хире и в дверь
стучится к нему - дело худо! -
и просит с козленком в руках
ночную блудницу искать.

У главных ворот как всегда
толпился проворный народ.
Полно было разных людей,
и каждый - себе на уме.
Но не было видно следа
блудницы у главных ворот.
Как Хира вокруг ни глядел,
найти он ее не сумел.

Блеял козленок в руках,
от пота промокла спина,
но сколько ни спрашивал он,
блудницы никто не видал.
«Не может быть здесь их никак.
Приснилось тебе, старина!
Такой в Енаиме закон», -
ему отвечали всегда.

Девица Фамарь, между тем,
давно покрывало сняла,
вернулась в одежду вдовства,
трофеи упрятав в комод.
Все женщины жаждут детей,
мужчинам же эти дела,
рожденные из баловства,
приносят немало забот.

Ихуда недоумевал:
немыслимое наважденье! –
блудница как будто бы есть,
а все уверяют, что нет.
Шла кругом его голова.
Выходит, к нему приведенье
в постель умудрилось залезть
и вещи забрать, – что за бред!

Вновь блеял козленок в руках,
и мокла от пота спина,
но сколько ни спрашивал он,
блудницы никто не видал.
«Не может быть здесь их никак.
Приснилось тебе, старина!
Такой в Енаиме закон», -
ему отвечали всегда.

Словом, попал наш герой
в круг виртуальных явлений:
казался видением блуд,
себя ощущал – дураком.
Рассудок мутился порой
от собственных определений,
и чудилось - блеял в углу
сын Шелла, прося молоко.

Три месяца шел самосуд,
но вот компетентные люди
преподнесли на устах
свежую новость ему:
«Невестка твоя впала в блуд!» -
с восторгом сказали Ихуде,
и он, соблюдая устав,
невестку отправил в тюрьму.

Добрые люди не врут,
дым не идет без огня -
чуть округлившийся стан
девушки он усмотрел.
В вопросах морали был крут
свекор и блуд обвинял:
«Повелевает устав
блуду гореть на костре!»

Вынес он ей приговор,
и на душе стало легче:
как бы там ни было, но
призраку он отомстил.
Да только не вышел укор -
Фамарь-то была человек чай,
не согласилась с виной –
одной что ли кару нести?

Когда из тюрьмы повели
ее к месту казни зловещей,
взялась вдруг сама обвинять,
честному народу крича:
«Беременностью наделил
меня человек тот, чьи вещи
лежат под замком у меня
во вдовьем комоде сейчас!»

Перевязь, трость и печать
суд обнаружил в комоде
и задал резонный вопрос:
кому они принадлежат?
Ихуде пришлось отвечать,
что это - его вещи вроде.
И силой судебных угроз
был сразу он к стенке прижат.

И вынужден был он признать
право на жизнь для вдовы
погубленных им сыновей.
Суд ее блуд оправдал.
Пополнилась штрафом казна
с беспутной его головы, –
все что настриг он с овец,
то он в итоге отдал.

Странник, куда бы ни шел
и где не искал бы приют,
в конечном итоге всегда
приходит к себе самому,
когда перед сном, нагишом,
он видит себя, и на суд
к нему возвратятся года
душевных сомнений и мук.

И борется он сам с собой,
и в преодоленье духовном
язык диалога – любой! -
поможет найти компромисс.
Живет в каждом страннике бог:
будь он в одеянье церковном
или в рубашке цветной -
в исподнем он ходит под низ.