Повод задуматься...

У каждого из нас была собственная жизнь, но в данный момент что-то объединяло нас, помимо кровных уз. Мы совсем разные, но почему-то притягиваемся друг к дружке. Вот и сегодня что-то неуловимо потянуло меня к ней домой, хотя шла я после учебы сильно уставшая. Дома я ее застала, но она собиралась уходить. Решила пойти с ней, да она и не возражала, а даже рада была. Ведь вдвоем всегда лучше, чем одной. В итоге оказались мы на остановке, где она должна была встретиться со своей двоюродной сестрой. Я была голодная, уставшая и ела сухарики, притащенные еще из университета. Правда, это не мешало мне веселиться. Полька рассказывала мне, как они готовятся к последнему звонку. По ее рассказу выходило довольно забавно.
Проезжали машины, мимо проходили люди, и у каждого из них была своя жизнь. Раньше меня это не заботило. Я не знаю, когда я изменила свой взгляд на мир, в какой момент я поняла, что я не одна живу на этом свете, но с тех пор, без дела прогуливаясь по улице, я обращала внимание на окружающих меня людей и задумывалась, какая же у этого человека жизнь, что он из себя представляет, пыталась воссоздать по мелочам его характер и привычки. Иногда, вспоминая о своей мечте стать визажистом – стилистом, я пыталась понять, что во внешности какого-нибудь человека не так, и если бы у меня была возможность изменить его внешность, то что бы я сделала и как.
И так рассматривая прохожих людей, я наткнулась взглядом на девушку. Красивая, подумала я тогда. Ее лицо показалось мне странно знакомым, но я никак не могла вспомнить, где же я ее видела. Потом она увидела меня и улыбнулась. Теперь у меня не оставалось сомнения, что мы знакомы. Но память упорно подводила и отказывалась дать ответ: кто? Приветливо поздоровавшись со мной, она поинтересовалась моими делами. Все еще надеясь вспомнить ее, я ответила, что у меня все нормально. Вспомнив, что держу в руках такую бестолковую еду, как сухарики, стыдливо сунула пакетик в сумку. Странно, но обычно меня трудно смутить такой ерундой. Все дело было, наверное, в ее манере держаться. Что-то было в ней аристократическое и проглядывало нечто мудрое. Она спросила о моей учебе. Я подумала, что если она не знает, где я учусь, то мы, наверное, не виделись как минимум года три.
Тут мое внимание привлекла коляска, которую она поддерживала рукой. Я сразу забыла о своих старательных потугах вспомнить, с кем же я разговариваю. Мельком подумала, что в материнстве мудрость та была. Ошарашенно спросив:
- Твой? - я снова подивилась над собой: почему меня до сих пор удивляет то, что у моих ровесников могут быть дети. Собственно я и не ждала ответа, потому что уже знала его, но она все равно ответила не без гордости:
- Мой, девятый месяц уже пошел.
- Симпатяшка такой, - сказала я просто потому, что надо было что-то сказать, и тут же обругала себя за банальность. Каждая мама верит, что ее ребенок самый лучший, самый красивый на свете. Зачем говорить то, что она и так прекрасно знает. Я вглядывалась в ребенка и убеждалась, что снова соврала, потому что для меня он был самым обычным, и ничего красивого в нем я не увидела: он был пухлым, пузатым, розовощеким малышом. Его мать, видимо, почувствовав, что пауза в разговоре затянулась, решила, что пора уже расходиться. Списав свой уход на то, что ее ждут, она легонько развернула коляску и мягко покатила ее по асфальту. Я повернулась к Польке, стоявшей все это время в сторонке, и из меня полился словесный поток, который я не имела силы остановить.
Первый ее вопрос был:
- Кто это? Только не говори, что это твоя бывшая одноклассница…
Тут до меня дошло, что это действительно была моя одноклассница. Снова я испытала шок.
- Одноклассница, - ответила я. И сама едва верила себе. Теперь я вспомнила ее. Это была Аня, мой друг и враг одновременно. Она ушла из нашей школы после седьмого или восьмого класса. Надо сказать, была она сорвиголовой. После ухода из нашей школы практически сразу попала в исправительную колонию. Связалась с какой-то кучкой бандитов, и вот результат. Помню: сначала я ее вообще терпеть не могла за ее манеру поведения. Она постоянно нарывалась на неприятности, дралась и с девчонками, и с мальчишками, вызывающе говорила и также двигалась: по-мальчишески. В каком-то классе я даже сидела с ней за одной партой, тогда она не казалась такой уж противной, мы даже довольно хорошо ладили. Может быть, я на нее так влияла, потому что потом, когда я все-таки пересела от нее, она снова выводила меня из себя. И внешность у нее была какая-то неженственная, мальчишеская. Помню, видела как-то ее маму. Молодая такая, красивая. Тогда я ее пожалела: нелегко, наверное, иметь такую дочь, тем более, когда воспитываешь ее одна. Только теперь я поняла, почему я не узнала ее сразу, ведь, по сути, лицом она мало изменилась. Во-первых, стала она женственная, не то, что раньше. Я редко говорю про девчонок, что они красивые, потому что красота эта неестественная: если смыть всю косметику на их лицах, от красоты этой не останется и следа. На лице же Ани не было и следа косметики, и она, действительно, была красивой. И куда только подевались выпирающие скулы? И тело округлилось там, где надо. Во-вторых, стала она такая спокойная, ласково – милая. От прошлой дерзости и задиристости не осталось и следа. Конечно, я не узнала ее, хотя некий образ постоянно крутился в мозгу, но четко так и не сформулировался.
Вот он фатальный случай, я многое поняла для себя, и самое главное – всегда можно измениться, не надо надеяться, что что-то заставит тебя сделать это, надо просто меняться. А жизнь проходит рядом с нами, но мы ее не замечаем, погружаясь в трясину быта и упуская возможность стать свободными в своем бесстрашии потерять все, прожить свою жизнь неповторимо…