Нерифмующееся

 Лесе Тышковской

Бах не рифмуется, даже с языческим словом
не потому ли Ты душу ласкаешь верлибром?
Нищие буковки тянут ручонки к Эолу
там где мурлычут в садах саблезубые тигры,
там где бесплодный тростник разрождается флейтой
пальцы, лаская дыханием губ осторожных
юный закат, обвязавшись пурпурною лентой
прячется словно разбойник в кустах придорожных,
мечутся арфы в лесных безголосых потёмках
ничуть не тревожа уснувшие струны эфира,
летние рифмы и сны заметает позёмкой…
И Бах не рифмуется, даже спустившись с клавира.

Бог не рифмуется разве что с Сыном и Духом.
Вот и закончены поиски миром Единства.
Сколько же нужно постить, чтоб потом с голодухи
холодным зрачком прикоснуться к теплу эллинизма,
высмотреть таинство, жмурясь от откровений
старых и новых богов снизошедших до встречи,
новая ноша легко подгибает колени
и незаметно врастает крыльями в плечи.
Не разогнуться и не взлететь над дорогой
так и брожу с полукрыльями вечно не в тему,
что-то шепчу про себя у церковных порогов,
а Бог не рифмуется, даже спустившись на землю.

Ты не рифмуешься, даже взлетев над землёю
юная вольная птица чужих поднебесий.
Буквы влюблённые, ринувшись вслед за Тобою,
падают наземь короткой отчаянной песней.
Ты улетаешь в облике белого облака
полдень, отметив внекалендарным затменьем,
тревожным верлибром плачет разбуженный колокол,
да коротко эхо для жизни и стихотворения.
Корчатся нежные строки в кострах, безоружные,
пачкая пеплом чистые помыслы пламени,
то ли слова колченоги, то ли голос простуженный,
но Ты не рифмуешься, милая, даже по памяти.