Реквием по Сергею Есенину

Я не видел Москву кабацкую,
Я в двадцатые годы не жил,
Но представлю себе, как лацканы
На мундире отец ушил.

Я б оделся в парадную форму
И галопом пустил бы коней,
Не смотря в лицо ветру и шторму,
Лишь бы только попасть поскорей

На Тверскую, в «Стойло Пегаса»,
Вечерами где дарит свет
Всему люду голубоглазый
Настоящий русский поэт.

Но не даст мне Господь насладиться тем,
И в то время я не попаду,
Ведь нельзя по закону встречаться с тем,
Кто уж век прозябает в аду.

Не дают ему гадкие люди
Хоть минуту в Раю побыть.
Величают себя они судьями,
А должны палачами слыть.

Говорят: «Висельнику, хулигану
Не положено в небе летать
И стихи свои Богу похабные
Не положено вовсе читать».

Но не Блюмкин и точно не Троцкий -
Не они закопали его…
Это русский народ: жадный, скотский,
Навсегда погруженный в вино.

Всё кричали, хвалили, просили,
Клеветой задавили его,
А Есенин… любил он Россию!
И являлись мы всем для него!

Мы ему не сказали спасибо…
Обманулись, поверив тому,
Что удавку не руки чужие
Нацепили на шею ему.

Снова начали мы вместо плача
Его душу больную терзать:
Мол, зачем он вообще это начал,
Если так вот решил умирать?

Ах, мы свиньи – жирные, грязные!
Только вымя наели себе
И в грехах по макушку завязли мы,
Оставаясь навеселе.

«Ну, повесился! Дальше что? Станется…
То, что было, забыто, ушло».
Лишь в немногих сердцах он останется
Как Великое Русское Все!

Не поймем мы никак окаянные,
Что с него надо снять этот грех…
Нажрались и сидим, молча, пьяные,
Затуманен рассудок у всех.

Так не будем рабами! Хватит с нас!
Мы должны его в Рай отпустить!
Как любили его наши матери,
Мы должны его также любить!

Он всю жизнь воевал и боролся,
Чтобы нам с вами было легко,
И за это на власть напоролся,
«Награжден» был терновым венком.

За Россию сегодня обидно,
Эту добрую раньше страну…
Черт с ним с будущим! Нынче не видно
Нам, платить по закону кому…

Президенты, жиды, демократы
Говорят, что повесился он.
Ну а сами считают караты
За ту ложь и предательский звон,

Что летит из их пастей к народу,
Заставляя поверить вранью.
И лишь мы, те, кто верит в свободу,
Верим только ему одному.

Чьи слова в буре гнева и в страхе
В память врезались мне на века:
«Только знаешь, пошли их на хер.
Не умру я, мой друг, никогда».