Как мы ходили на бобра

Как молоды мы были...
(Из цикла Студенческие записки)
Мне кажется, что некоторые невыдуманные истории становятся интереснее только с течением времени и после глубокого их переосмысления. Ну что было интересного для меня или других в описании студенческих походов и учебных будней вскоре после их благополучного завершения? Я тогда считала, что все события были более чем прозаичными, а вокруг такие же студенты как и я, с тем же пережитым опытом. Посмеялись над каким-то курьезным случаем, ну и дело с концом.
 
А вот сейчас, 25 лет спустя, я все это вспоминаю и мне опять становится смешно и немножечко грустно, потому что эти годы ушли безвозвратно с нашей комсомольской юностью. Да и не вернуть тех, относительно девственно чистых украинских лесов, которых так коварно осквернила Чернобыльская радиация.
 
А тогда, в один из пасмурно-душных июньских дней, две группы студентов-второкусников отправились на биологическую практику, лейтмотивом которой было выследить украинских бобров. Не подумайте, что с целью убить и сделать учебное чучело. Нет, только изучить их, бобриный образ жизни и древний метод строительства плотин через реку Тетерев.
Ну вот, сдали мы по 10 рублей, закупили сгущенки и салтисона, в смысле, сгущенного коровьего молока и тушеных хвостов и ушей каких-то домашних (я надеюсь) животных, то ли ослов, то ли баранов, то ли еще кого-то. Нагрузили мы рюкзаками автобус и он нас повез в тихий, степенный лес с красивой лужайкой. Потом мы, кто как умел, шумно разбивали на ней лагерь, состоящий из нескольких маломестных палаток. Палаток было мало, а нас много, так что кто не хотел спать под чистым ночным украинским небом, должен был смириться с временно большой плотностью населения.
Кстати, спальных мешков тоже не хватало, и некоторые, тогда еще плоские и худосочные (стройные, чтобы не обижались) студентки спали по две в каждом. Не смотря на худобу, они умещались в одном спальном мешке только боком. Ночью, когда у них все затекало, они просыпались и довольно стройным хором в два голоса сонно приказывали друг-другу: Раз-два и одновременно перекатывались на другой бок. В нашей палатке, например, две такие грации за ночь кувыркались неоднократно, и, с моим еврейским счастьем, только в мою сторону. Так что я начисто забывала к утру о своем привилегированном положении спать одной в односпальном мешке и обычно была напрочь придавлена к немилосердно жесткому брезенту палатки. Спать мне было в ней, как только сейчас я поняла, с транспортирной точностью в 180 градусов наоборот в отличие от тех ощущений, которые должны вызывать зарекламированные прокладки с крылышками. Вы меня поняли, мне было сыро, прохладно, противно, неудобно, неуютно, ну и так далее в том же духе.
Но, мы все были очень молоды и только острили по поводу бытовых неприятностей нашего похода. Кстати, нам троим из нашей палатки еще очень повезло. Нет, не в любви и не в картах, а опять наоборот. На нашу четвертую палатосъемщицу положил глаз руководитель похода, наш институтский преподаватель.
 Что ж, они были друг другу под стать: оба молоды, красивы и, наверняка, темпераментны. Правда, этот мужской секс-символ нашего факультета был женат. Но, как философски блестяще отметила героиня Клары Новиковой, нам не подходят только два типа мужчин: мертвые и голубые. А этот чиппендейл был жив и здоров, и в лесу как Тарзан Наташи Королевой. А его жена с ребенком была в городе, как теперь принято выражаться, в другом, виртуально параллельном мире.

К чему она все это описывает, вы наверняка уже себя спрашиваете. Какая связь между служебным (в данном случае, учебным) романом и сносным комфортом палаточной жизни? А связь, между прочим самая что ни на есть прямая. Ведь эта сладкая парочка исчезала, испарялась, дематериализировалась с вечера и до утра из нашего лагеря. И мы в нашей палатке спали только втроем! Поэтому, мы не только не ревновали и не злились на нашу сокурсницу, а, напротив, мысленно молились за счастливое течение ее романа с этим преподавателем, хотя бы до конца практики. Я теперь понимаю, что наши молитвы доходили по назначению.

Так, с палатками мы разобрались. А теперь, собственно о бобрах. Бобры, естественно, жили себе не тужили, невинно и не подозревая, что мы просто обязаны их увидеть за несколько дней похода. По причине ли этого неведения или по другой, они не спешили показаться на люди. Поэтому, когда в одну из нетихих украинских ночей с дождем и ветром преподаватель повел основной состав студентов наблюдать бобров, никто ничего не увидел и не услышал. Через несколько часов бесплодных бдений все вернулись чихающие, кашляющие и обозленные и шумно расползлись по палаткам. Почему я писала об основном составе, потому что несколько хлипких студенток, и я в их числе, попросились пойти в аналогичный поход днем. А на другой день, я заболталась с одним студентом, пошла с ним погулять вдоль Тетерева и не обратила внимания, как все остальные с обновленной надеждой пошли на бобра. Когда все снова вернулись и с тем же результатом, преподаватель, едва сдерживаясь, с тихим бешенством в голосе мне сказал, что он понимает, что я не могла пойти ночью, что ничего бы не увидела в темноте с моим плохим зрением. Но, чтобы днем не заметить, как лагерь опустел и все ушли, этого он не может поняь. Мне стало очень стыдно. Правда, он долго на меня не сердился. Понятное дело, у человека лесной роман.

С тех пор я бобров живьем так и не увидела. А описанный мной бобровый роман, по некоторым сведениям, длится вот уже 25 лет.


Река Тетерев. Фотоиллюстрация Владимира Игнатюка.