Из жизни летучей мыши...

Вот каменная пыль метнулась пред глазами,
Булыжнички чуть с грохотом метнулись вниз,
Держась за сталактит лишь левой лапою,
Я сладко вспоминал подвальный плинтус.

Его столь мягкие упругие углы,
Полистирол и лаковые полки,
Как я цеплялся! Лапы все могли!
Ну а теперь, цепляюсь за осколки.

Мне повезло, что влага и покой,
Слились в одно, в одной большой пещере,
И здесь почти достаточно тепло,
И ветер раздувает паутину в щелях...

Глубокий сон, нарушил хруст
И шелест задевающих о стены крыльев,
Сосед мне кажется, сломал уступ,
И видимо он был один, иначе бы другие выли.

Когда замолкло крыльев тихое порханье,
Вновь дремота коснулась мутных глаз,
И стало слышно томное дыханье,
Что в ожиданье ночи прерывалось уж не раз.

И в сладком сне сквозь тонкий, тихий храп,
Я видел темные, претемные сады,
Ловил ушами мошек, комаров, а между лап
Я нес большую каплю бархатной росы!

Ах, лето! Жаркая унылая, но сытная пора!
Средь стаек насекомых плотно сбитых,
Есть страшный минус - дикая жара,
Да мало влаги родников травой накрытых.

На месте свиснув, рот откроешь,
И пища в рот к тебе летит толпой роеобразной,
А ты висишь, и даже на нее не смотришь!
Вот это да! Нет холода, и нет голодных спазмов.

Из всех времен, уж не люблю я больше осень,
Тоска и холодно. И нет почти еды, заботы
О том, как в прок живот наполнить,
И устаешь, от дикой, постоянной суеты.

Вот помню как-то мы с подругой,
Летели пообедать вечерком в глуши,
Летали долго по большому кругу,
Ни мошек, ни жучков, но мы то не спешим...

Летели в поле, там, среди объемлющих просторов,
Всегда найдется тихое местечко,
Где точно будет парочка скучающих коров,
Иль лошадь, спящая в тугой уздечке.

И в правду, дыханьем травяным корова,
Манила сладко и давно из далека,
Нам нужно то всего лишь литр крови,
Чтобы наполнить сладостно бока.

Довольно долго шло ее сопротивленье,
Она хвостом уж била как могла,
Но как же сладостно короткое мгновенье,
Когда под властью сна она подставила бока!

Аппетит наш приходит во время еды,
И мы наполнили бока вполне сурово,
До дома, налетая на все подряд кусты,
Была дорога более чем долгой.

И в тот момент я помню тонкий аромат,
Что издавали сладостно все травы,
Они росли наверх и все же наугад,
Смотрели, что там за лесной оправой.

Эх, то весна прекрасное из всех времен,
Ее луга, леса, цветы, озера, травы,
Я этим запахом, казалось бы, пленен,
А так на вкус трава... - Ужасная отрава!

Однажды мне рассказывал сосед по сталактиту,
Что будто в время то, когда мы спим,
Есть время года мертвое, что всеми позабыто,
И что в нем нету места нам - чужим.

Он говорил, что там совсем нет пищи,
И что там страшно, ветер так свиреп...
И он жестокий, белый, остужает ниши...
И холодней чем за кладбищем склеп.

Я рассмеялся, прям в бесстыжие глаза,
И заявил, что может он действительно холодный,
Но то, что белый, и нет пищи - ерунда!
Когда ты слушал, видно был голодный!

Я позабыл его слова, веселые и беззаботные,
Летал, кормился, долго спал,
И в дни не перелетные,
Со всеми вместе я нашел пещеру... В спячку впал.

Сжимались крылья все плотнее. Время шло.
Желудочек пустел всегда степенно,
Во сне перед глазами все плыло,
Но почему-то холодно и тленно...

Я понял, что фактически не сплю,
Что очень холодно, и хочется покушать,
Вокруг же тишина, лишь только странный гул,
Мне удалось чуть-чуть услушать.

Я крылья шевельнул... - они стоят!
Бездвижные и мертвые такие,
И лапы замерли в когтистый ряд,
А крылья то холодные! Немые!

И все же чуть пошевелить мне удалось,
Раскрыл свое пристанище не много,
И тут прохлада вместе с ветром ворвалась,
Я из-за крыльев глянул осторожно...

Вокруг все было белым как луна,
И холоднее чем осенний дождь,
Все белым маревом покрыто и друзья сполна,
Не знают, как сейчас их пробивает дрожь.

Все вокруг в колючих белых иглах,
Соседи все застыли как скала,
Я понял позже - замерзаю понемногу,
А вся родня вокруг под холодом спала.

Я шевельнул не много головой,
Чуть высунул ее за край холодного крыла,
И осмотрелся, крылья крыты белой мглой,
И белой стала вечно черная стена.

Я понял, что, не двигаясь, умру,
Чуть попытался лапу я разжать,
Разжав одну, вторую точно не смогу...
И потихонечку я начал ускользать.

За тем удар, и дикий холод со спины
И боль свила почти все маленькое тело,
Казалось, вырвался из горла крик...
Но горло родником обледенело.

Не знаю, сколько, но я провалялся,
Потом чуть встал, упал и выпрямил крыло,
На крыльях от земли чуть оторвался,
Но до конца не мог подняться все равно.

За тем додумался, чем больше я стою,
Тем больше мерзну, тихо холодею,
Я встал на лапы крылья развернул,
И попытался подлететь. Сумею!

Я повторял себе как в первый раз,
Но я не мог, как только ни махал,
Замерзли крылья светом белых глаз,
Чуть - чуть, ну чтоб хоть каплю подлетал..!

Я начал подступать от лапы к лапе,
За крылом крыло, махал, махал, махал, махал...
Вплоть до того, что я бежал, на счастье
Взлетел, чуть было не упал.

Отрыв все дальше от земли холодной,
И в глубь пещеры я направил путь,
Замерзший, заспанный, голодный,
Не мог лететь почти. Еще чуть-чуть!

А на стенах, под потолком пещеры,
На протяжении всего пещерного пути,
Почти повсюду справа, слева,
Висели страшные и белые комки.

Летя как можно дальше в глубь пещеры,
Старался не смотреть по сторонам,
И я летел к теплу, и ощущенья тела,
Ни в звуках, ни в словах не передать.

Пещера стала постепенно расширяться,
Стал пропадать оттенок белых стен,
За потолком стал пол степенно растворяться,
И охватил туманный черный плен.

Когда я вновь открыл тихонечко глаза,
Смог ощутить всю мокроту и влажность дна пещеры,
Но здесь тепло, я слышу, капает вода,
Я видно выбился из сил, упал наверно.

Но все ж тепло! От этого и в теле бодрость,
Осталось лишь набрать хоть каплю силы,
И подлететь под потолок и уцепиться ловко,
Тогда и потолок мне станет милым.

И я поднялся, столько, сколько смог,
Превозмогая гравитации барьеры,
Я лапами вцепился в потолок,
Казалось камень раздавлю наверно.

Тепло. Тепло. Тепло. Тепло.
Я тихо завернулся в крылья,
Не думал о других я в тот момент, но все равно,
Пусть им спокойно будет там, и мирно.

А по весне же, вылетая из пещеры,
Я так старался не смотреть туда,
Где я проснулся в холоде безмерном,
И где родных и близких оставил навсегда.



22,03,2005