Поэма

Черны были воды, холодной – река,
Текущая из городского подвала,
И темные струи смывали века,
И дно обнажалось, являя начало…


I.

А все началось на далекой горе,
Растущей из почвы бесплодной пустыни.
Как кол одинокий на нашем дворе,
Но только гора испарилась как дым,
И область ее стала местом иным,
А кол на дворе и поныне.

На этой горе я когда-то стоял,
И взгляд небеса бороздил, будто птица.
А ветер багровые тучи сгонял,
И в тучах я видел знакомые лица.

И был на горе обветшалый мазар,
И тело в мазаре нетленно хранилось.
В его изголовье титановый шар,
И сабля булатная тут же пылилась.

Быть может, тот странный и бледный мертвец
Когда-то давно лицезрел Тамерлана.
И странно, что здесь он нашел свой конец,
Вдали от Земли, средь пустынных миров,
Под сенью багровых небесных ковров,
На странной горе средь барханов.

II.

Потом я забыл о горе на года,
И видел бескрайние тихие дали.
Неслись по мосту над рекой поезда,
Но без пассажиров, без цели, в ничто,
Пустые, как вакуум, как решето,
В которое воду неспешно вливали.

Машины без мозга вели их вперед,
А рельсы давали пути направление…
В окрестных поселках никто не живет,
Лишь я там бродил привидением.

Безлюден был мир, семафоры одни
Стояли гигантами возле дороги.
Огромной рукою махали они,
Меня провожая на берег далекий.

Тот берег тянулся по хвойным лесам,
Где пчелы садились на вереск.
И страшные рыбы неслись по волнам.
В их пасти легко уместился бы слон,
Однако все это был разума сон,
Являвший чудовищ и ересь.

Что это за место? Не Свирь, и не Стикс…
И здесь было так же тревожно.
В том мире я сути вещей не постиг,
Пусть даже весь этот безумный мирок,
Ни больше, ни меньше, чем только порог,
Постичь было как-то возможно.

Здесь бревна разрушенных выжженных сел
Волнами швыряло из бездны.
Здесь некогда страшный каратель прошел,
Косяк самолетов железных.

И кончилась жизнь, лишь одни поезда,
Как пули проносятся мимо.
И на небосклоне стальная звезда
Как глаз наблюдает за жуткой рекой,
Считая, когда прекратится покой,
И явится ужас незримый.

Я вскоре ушел. Я другое искал,
Хотя, и жалел поначалу,
Что мира того не увидел финал.
Был страх – исполнитель финала.

III.

Я снова попал неизвестно куда.
Здесь лес поднимался стенами,
И в поле пожухлом струилась вода
Сиреневыми ручейками.

Здесь был человек. В серебристом плаще
И белых, как пух, шароварах.
Я думал, людей не увижу вообще.
Мой крик над лесами и полем летел,
А он обернулся, и я разглядел,
Что это мертвец из мазара.

«А я ожидал, что появишься ты, –
Покойный глядел на дорогу, –
Пока пропадал, распустились цветы».
Усопший рукой показал на шафран,
Который окутал поля, как туман.
«Исчез ты надолго, ей-Богу».

«Вы кто?» – «Я поэт, мое имя – Омар,
И я промышляю миров сотворением.
Ты видел мой серо-индиговый шар?
Он запертый мир, шутка гения.

Быть может, миры нашей общей зари,
И сотни других мирозданий,
Такие же точно шары-пузыри,
Которые вскоре найдут свой конец,
А в трубочку дует великий Творец,
Отец всех миров и созданий…»

Над нами летающий город парил,
С церквями из пуха и ваты,
А мертвый поэт про пути говорил,
Которые многим чреваты.

«Ты можешь подняться, и полететь,
Увидеть все области света,
Но небо не пусто, и звездная сеть,
Лучами опутавшая небосвод,
Сияньем холодным тебя оплетет,
И ты попадешься в тенета.

Так многие люди окончили путь,
Их сном заковало могильным.
Они не мертвы, но не могут вздохнуть,
И думают, будто их жизнь как у всех,
И думают, будто великий успех,
Скончаться в укрытии пыльном.

Ты можешь спуститься в подземную тьму,
Ее озарив дифирамбами свету,
Но знай – тьма чудовищ явится тому,
Кто без вдохновения сделает это.

Да что говорить! Ты бы многое смог,
И сможешь, я искренне верю.
Теперь над тобою не властен ни рок,
Ни крепко закрытые двери».

Он долго еще говорил, я – молчал.
Врата Океана пред нами открылись.
Арабский корабль покидал свой причал,
Вот так мы с поэтом навеки простились.

IV.

Звучала ситара, мы плыли на юг,
Хотя, здесь и не было юга.
Здесь не было, также, ни зноя, ни вьюг,
И мы говорили об этом друг другу.

Ни суши, ни Солнца, а только Луна.
Зеленая, будто бы шар из нефрита,
С небес одиноко светила она,
И был Океан ее светом залит,
Зеленые волны, и шар-сателлит,
И мы, двадцать три неофита.

Корабль летел, рассекаючи вал,
Как атомоход рассекает торосы.
Никто за штурвалом из нас не стоял,
И не было с нами матросов.

Незримая воля, как те поезда,
Фелуку несла через Лунное Море.
Несла сквозь ничто, и почти в никуда,
Но я не испытывал горя.

Мы все говорили о тех пустяках,
Которые с нами случаются дома.
Но только не дома, а в дальних мирах,
Отныне, и, может случиться, навек,
В краю, где до нас не бывал человек,
Где все, что ни есть, незнакомо.

Играл на ситаре какой-то араб,
И видел свое назначение в этом.
Ему было радостно петь про корабль,
Плывущий промеж Океаном и светом.

Никто не боялся кромешных глубин,
И тех, что таятся в пучине.
Мы знали, что здесь лишь корабль один,
А все остальное – морская вода,
И то, что плывем сквозь ничто в никуда,
И близок наш путь к середине.

Звучала ситара, и я вспоминал
Чудовищ реки и пустые деревни.
Ах, если б я только увидел финал,
Узрел, как исчезнет порог этот древний…

А есть ли другие пороги сюда?
И будут ли новые миропроходцы
Фелукой лететь сквозь ничто в никуда,
Не видя ни суши, ни Солнца?

V.

Я помню отчетливо дым городов.
И здесь побывал исполнитель.
И здесь темно-красное пламя костров,
Сквозь всю атмосферу, сквозь солнечный свет,
С гуденьем и ревом летящих комет,
В небесную рвалось обитель.

Три месяца мир пораженный пылал.
Нас семеро было, пришельцев.
Я страшный конец в завершенье застал,
А кто-то гостил в этом мире давно,
И в помыслах было лишь только одно:
О страшной судьбе погорельцев.

«Я был звездочетом, – один говорил, –
Когда исполнитель из мрака явился.
Я правил квадранты, за небом следил,
И красному зареву звезд подивился.

Потом исполнитель обрушил металл
Снарядов своих, добела раскаленных.
И дождь их на головы людям упал,
Почти не осталось спасенных.

Мы жерла орудий подняли на свет,
И сделали залп в завершении срока,
Но он отразил направленье ракет.
Упав, самолеты застыли в пыли,
Разбитые танки ползти не могли,
И все завершилось в мгновение ока.

Нам надо идти, – продолжал звездочет, –
Здесь нет больше места живому,
И скоро кошмар запустенья придет.
Не лучше ль пуститься в дорогу теперь,
Когда открывается новая дверь,
Ведущая к новому дому…»

VI.

Я ехал на старых своих «Жигулях»
По межпланетарной дороге.
И звезд угасающих желтенький прах
Лежал на десятом пороге.

Стальная звезда, исполнителя глаз,
Глядела из сумрачной дали.
Мой маленький дом, сотворенный за час,
Мой сад, где пурпурные маки цвели,
Сюда принесенные с дальней земли,
Оставлены были в печали.

Зачем я покинул свой маленький дом
На спутнике всеми забытой планеты?
Я жил три столетья на спутнике том,
И вот, без причины, в машину вскочив,
Дрожащей рукой зажиганье включив,
Поехал, не зная ответа.

Казалось бы, тут мотивации нет.
Не слышал я даже предвестий
Пожара светила, крушенья планет,
И Армагеддона системы своей.
И признаков нет появления в ней
Химер – отвратительных бестий.

Но я покидал этот тихий причал,
Устав от бессрочного сна интеллекта.
И слышал, как разум истошно кричал,
Что это абсурд, уезжать в никуда,
Оттуда, где капает мыслей вода
В болото смердящих прожектов.

Покойный был прав – небо может поймать,
И это страшнее химеры.
Неслись «Жигули», чтоб творить, созидать.
Я ехал сквозь звезды под музыку сфер,
И видел, как звезды гасил Люцифер,
Пока не померкли все сферы…

VII.

Черны были воды, холодной – река,
Текущая из городского подвала,
И темные струи смывали века,
И дно обнажалось, являя начало…

Я в город зашел средь полынных степей,
Где воды заполнили все подземелья.
Он ввысь подымался на пять этажей,
И улицы-лестницы змеем ползли
На пять этажей от мощеной земли,
Висели на зданиях как ожерелья.

Деревья столпами, сквозь арки гранит,
Росли из подвалов залитых.
И тени веселых людей-нимфалид
Гуляли по паркам, садам, площадям,
И слышался, в музыке тонущий, гам
Бесплотных, как тьма сибаритов.

Я вспомнил, что корень – ответ на вопрос,
И начал под землю спускаться.
Там было темно, и держался мороз,
Но я не хотел возвращаться.

Я даже не шел, а летел над водой,
Туда, где под аркою небо сверкало,
И вскоре увидел, как бурной рекой
Из города время проистекало.

И я вдоль реки устремился вперед,
Желая узнать, чем она завершится.
Ни первый, ни сотый, ни тысячный год,
Не станут последней страницей.

Я буду идти вдоль реки по мирам,
Бесчисленным, будто песчинки морские.
По серым, песчаным ее берегам,
Пока не откроется передо мной
Простор Океана – священный, седой.
Там ходит по волнам Мессия…

Theophrastes
14.04.02