Кукушка над пропастью

Любое совпадение фактов, имен
и событий, описанных в повести,
является случайностью и простой
ассоциацией, а не ретроспекцией.



Кукушка над пропастью.


Из цикла: «Армейские истории»


       Скоро рассвет. Я его почувствовал не глядя на часы. Это хорошо - прибор ночного виденья станет не нужен. Самое дурацкое время между темнотой и рассветом. Хочется спать. Нет сил удерживать в открытом состоянии тяжелые веки. Устали локти. Сводит от холода ноги. Сейчас пока еще холодно, а встанет солнце - будет жарко. Невыносимо жарко. Примерно около пятидесяти градусов в тени. На открытом солнцепеке днем вообще находиться невозможно. Но мне и не нужно - я лежу в снайперском укрытии. Я его сам сделал с помощью двух десантников, вечером, под прикрытием «вертушки». Бруствер из камней в виде подковы, а сверху маскировочная сеть, лежащая на палках и сложенная в несколько раз, чтобы солнечные лучи ее не пробивали. Сектор обстрела приличный, чуть больше девяноста градусов. Больше и не нужно. Скоро, очень скоро встанет солнце. Интересно, кто кого сегодня? До меня на этой скале трех наших спецов уже грохнули.
       Это вторая моя командировка в гости к моджахедам. Первая оказалась удачной. Для меня удачной. Всего одна стычка и пару царапин. Для части, в которой я проходил службу, ту командировку удачной считать никак нельзя. Из трех бойцов отправленных на секретное задание, вернулся один я. Нас, как специалистов, редко дергали в места боевых действий. Ценили, наверное. Помню, после того раза, я уже в части - снимал стресс самогонкой. Причем почти официально. Числился больным и лечился вторую неделю подряд таким образом в медпункте. Первачок и закуску приносил сам замполит. И даже иногда составлял мне компанию - то есть, довольно-таки своеобразно проводил воспитательную работу. Но уж – как умел.
       Окончательно вышел я из того состояния после марш-броска на десять километров. Утром пришел замполит и сказал:
- Эй, лежебока, харе валяться и харю плющить, во уже какую будку наел – за три дня не обсерешь.
- А что делать опять нужно…..
- Да не дрейфь, ничего страшного. Комиссия из Москвы приехала. Генерал армии с начальником нашего управления, и еще дюжина разных генералов-полковников. Хотят посмотреть нашу боевую выучку – на что мы способны. Со «сверчками» (сверхсрочники) понятно – они за свое умение деньги получают, значит, что-то умеют. А вот что срочники могут – им вынь да положь.
- Товарищ капитан, я так и не понял – что генералам показывать-то будем?
- Да ничего страшного – десять километров пробежать хорошо нужно.
- И все?
- Да не все.
- А что еще?
- После марш-броска полоса препятствий. Затем, учебный рукопашный бой и на стрельбище - пух, пух по движущимся мишеням.
- Опять рукопашный бой….Знаешь, капитан, как после него руки трясутся? В «молоко» и то промазать можно.
- Стас, а что делать? Не «батя» же всю эту хрень придумал (батя – это наш генерал).
       Марш-бросок давался на удивление легко. Я до этого, как лев, спал целыми сутками и теперь, накопив силы, парил над землей, то есть бежал не чувствуя полуторакилограммовых сапог. Страшила только полоса препятствий: а вдруг она такая же сложная, как в учебке. В последний раз я ее форсировал год назад. Думал, все, больше не будем заниматься херней всякой, ан нет, пришлось вспоминать забытые навыки. Преодоление разных препятствий давалось хуже, нежели пробежка с оружием. Сказалось двухнедельное безделье, и как следствие – лишний вес, который не способствует проворству. Уф, как мне тяжко было…Особенно устаешь, если полоса препятствий незнакомая. В конце, после того, как я прополз на брюхе под колючей проволокой метров так пятьдесят, меня ждал рукопашный бой. Учебный правда и короткий, но все равно утомительный.
       Я отдал свой автомат и взамен получил резиновый нож. Дальше нужно пройти специальный лабиринт со стенками около трех метров высотой, без перекрытий. Где-то за поворотом на меня неожиданно должны напасть. Может один человек, а может быть и больше. Это уж, как решат отцы-командиры. Они, на самом деле, сидят сверху и смотрят, кто и как справляется с этим упражнением. Навстречу мне выскочил соперник в черной маске. Ему тоже дали резиновое изделие, только в виде автомата. На все про все – двадцать секунд и необходимо уложиться в это время, чтобы пройти дальше. Если не успел – проиграл. Долгий бой – это драка. А драка в нашем случае – поражение. Если не визави убьет, так кто-нибудь другой.
       Ноги стали ватными после десяти километров. Руки, после полосы препятствий – естественно тоже. Работает только голова. Я остановил время. Не в прямом смысле, а в переносном. А именно, я вогнал себя в специальный боевой транс. Попробую описать. В радиусе пяти метров необходимо окружающее пространство сделать сначала вязким, а затем практически непроницаемым. Ощущение примерно такое, как будто бы ты под водой, только вода плотнее в десятки раз. В этом состоянии даже перестаешь слышать. Так, шансы уровнял. Теперь думать. Еще раз – думать. Он свежее, в сто раз свежее. Вдобавок крупнее меня. Более фактурный, можно еще так сказать. Стойка классическая. Приклад в правой руке, чуть выше штык-ножа, который смотрит мне в правое колено. Ноги спружинены. Взгляд рассеянный – направленный в область моей ключичной впадины. Похоже, нападать он не собирается, а просто хочет выиграть время. Придется мне играть белыми. Белые начинают и выигрывают. Правда не всегда. Посмотрим, как в моем случае.
       Я держу свой резиновый нож в правой руке, лезвием почти касаясь локтя, рукоятка на петле, предплечье прикрывает печень. Левая нога впереди, осторожно нащупывает землю, вся тяжесть - на правой. Левая рука расслаблена и согнута в локте, а далеко отставленная кисть висит на уровне лица. По форме такое положение руки напоминает насекомое - богомола. Прошла секунда, сейчас посмотрим - какой ты Сухов. Я незаметно перенес вес на левую ногу, а правой заступив вперед и сделав так называемое скрещиванье - молниеносно оттолкнулся. Мое тело, как пружина полетело на противника, одетого в черную маску.
       На самом деле я летел на него не по прямой, а слегка под углом, как будто бы он стоит в полуметре от того места, где находится сейчас. Задумка маневра простая – заставить автомат повернуть в мою сторону и приподнять штык немного выше. Тогда я смогу тыльной стороной предплечья своей руки полукругом его блокировать, а затем, почти одновременно костяшками пальцев хлестко, почти наотмашь, словно кнутом хлестнуть противника по глазам. Такой удар практически нельзя парировать, а последствия от него огромны – секундное, а то и двухсекундное гроги. Мне две секунды и не нужно, чтобы его добить - достаточно одной. Он, конечно, может отскочить в сторону и не принять бой. В этом случае мне еще и лучше, я просто оттолкнувшись от стенки пробегу мимо него.
       Пространство стало твердым. Я уже ощущаю, как воздух мне давит на тело. Между нами застыла муха, как при нажатии стоп-кадра при воспроизведение фильма о жизни насекомых. Пока все получается гладко. Глаза соперника среагировали раньше тела. Штык-нож стал медленно подниматься и слегка перемещаться в мою сторону. Понятно, отскакивать он не собирается. Пока все по плану. Все, как и задумал. Муха слегка переместилась в сторону, освободив полностью сектор обзора. В тот момент, когда моя тыльная сторона предплечья по круговой амплитуде почти коснулась ствола автомата, я почему-то не почувствовал ожидаемого сопротивления. Одновременно с этим я понял, что сам попал в ловушку. Сейчас ствол начнет, облизывая мою руку, уводить ее в сторону, а приклад при этом, на встречном движении ударит в лицо.
       Теперь инициатива на его стороне, уже я работаю вторым номером. А парень не прост. Очень не прост. Я затормозил движения своего тела, вернее, верхней его части. Ноги и нижняя часть туловища еще перемещаются. Моя голова резко остановилась. Орбита движения приклада такова, что если голову не убрать, произойдет их неминуемая встреча. И не очень приятная для меня. Неприятная – это я еще смягчил, скорее даже трагическая. Где моя левая рука? Она ближе всего к прикладу, ей и защищаться. Ладошка повернулась в сторону противника и полетела на перехват быстро летящему в моем случае куску резины. А если бы не резины, а кованному прикладу? Левую ногу при этом я резко согнул в колене и приподнял на уровне пояса, а правой подсек сразу же две его лодыжки. Прием называется ножницы.
       Мы с ним оба повисли в воздухе. Оба падали. Я его закручивал к земле своими ногами, а он меня - инерцией тяжелого автомата. Соперник оказался как кошка. Он в полете умудрился повернуть свое туловище так, что упал не на спину, а на плечо, при этом скручивая свои ноги, как танцор брейк-данса, одновременно заплетая мои. Теперь мы с ним почти на равных, оба в партере. Держать меня на дистанции своим штык-ножом он уже не может. А у меня козырь, да нет, даже не козырь, а маленький джокер. Джокер в виде резиновой финки.
       Но мой оппонент не дает им воспользоваться. Вот уж действительно, из породы кошачьих. Не человек, а гепард. Как он умудрился сделать кувырок через спину и встать опять на ноги в двух метрах от меня и, при этом, сохранить в руках автомат? Да кто же это такой? Вот, черт. Неужели это прапорщик по прозвищу Горилла. Тогда выиграть у него схватку практически невозможно. Он нам иногда преподавал рукопашку. Красавец брюнет, с длинными волосатыми руками, как у обезьяны.
       Мой противник стоял, скорее всего ,это был прапорщик, больше не кому, в двух метрах от меня, почти в такой же стойке, как и перед молниеносной схваткой. Я же в отличии от него в несколько худшей позиции - правым боком к нему, на левом колене. Поединок длился секунд восемь и до этого одна - получается девять. Осталось всего одиннадцать - и я проиграю. Он уже почти выиграл это единоборство. Но почти не считается - ведь еще не вечер. У меня чуть больше десяти секунд. Это на самом деле много. Очень много. Все!!! Была - не была. И я иду ва-банк:
       Мгновенно разжимаю кисть правой руки и крутанув на ремешке перехватываю свое резиновое оружие в форме десантного ножа другим, прямым хватом - клинком вперед, как меч. При такой технике есть плюсы и минусы. Минусы - практически невозможно скрытно нанести смертельный удар. Особенно если напротив специалист. Плюсы - можно держать противника на дистанции, угрожая поразить шею и лицо. Но самое главное, в этом хвате - появляется возможность неожиданно его метнуть. Если ты конечно умеешь это делать. То есть, сильно и точно, из ложного амплитудного замаха.
       Прошла секунда. Время еще есть. Думать, еще раз анализировать и думать. Скорее всего, при попытке встать он меня сразу же атакует. Позиция у него для этого замечательная, да и раззадорил я его неслабо. Что же делать? Что же делать? Ага, по-моему я знаю, что делать. В классической схватке его не одолеть - понятно, а как он будет действовать в дворовой стычке? В уличной драке нет правил и приемов, а есть опыт, напор и импровизация. Посмотрим??? Посмотрим.
       Я сделал движение вперед, показывая всем своим видом, что сейчас вскочу на ноги, даже правую руку с ножом выбросил в сторону противника. И он купился на мой маневр. Действительно я его разозлил. Пока он летел на меня с поднятым прикладом, как будто наперерез моей траектории, я резко передумал вставать и параллельным с ним курсом, сделал кувырок назад - навстречу ему. Мы разошлись, как в море корабли. Удачный для меня маневр. Пока он реагировал на него и поворачивался в мою сторону, я уже вскочил на ноги и описывал ножом перед его лицом большую окружность. Естественно, он успел отскочить и прикрыться автоматом, но не успел закрыть глаза. Нож, на самом деле, отвлекал от главного. А основной задумкой была с силой брошенная в лицо горсть песка, которой я вооружился в момент кувырка. Я даже не стал его добивать потому, что заканчивалась девятнадцатая секунда моего поединка. Я просто прошмыгнул мимо и закончил упражнение лабиринт.
       Уф. Полосу препятствий я проходил первым. И с рукопашкой справился тоже. Хохма. После своего поражения, прапорщик Горилла так завелся, что больше никому не проиграл. Осталось теперь хорошо отстреляться. Пока я воевал в лабиринте, мне зарядили автомат и объяснив задачу, вывели на огневой рубеж. Задача обычная – попасть. Сначала встанут и начнут движение по диагонали ко мне пять ростовых мишеней на расстоянии четыреста метров. Затем столько же полуростовых – на расстоянии двести метров побегут уже в другую сторону, с права налево. Ну и самые сложные – грудные мишени. Они движутся со ста метров вперед не просто по диагонали, а как бы раскачиваясь из стороны в сторону – имитируя ползущего по пластунски пехотинца. На упражнение дается тридцать патронов.
       Пока я вспоминал, горы осветил первый лучик солнышка. Рассвет в горах происходит более резко, нежели в равнинной местности. Раз, и уже светло. Сейчас, наконец, я смогу более внимательно осмотреть свой сектор обстрела. Сектор как сектор. Я с одной стороны глубокого ущелья, а почти вертикальная стенка и неровное ступенчатое плато – с другой. Солнце встанет сзади меня и мне нужно наблюдать рассеянным взглядом, в надежде уловить блик какой-нибудь оптики. Нет ничего более утомительного, чем вот так ждать, и все время сравнивать мельчайшие несоответствие пейзажа. Так, так, так. Почти напротив, азимут одиннадцать часов, тридцать минут слева - подозрительно большая щель между валунами. Надо ее будет запомнить. Пока все тихо. И слава богу не жарко. Я, тем временем от нечего делать, продолжаю свои воспоминания.
       Учебное стрельбище. Мишеней пятнадцать, а патронов тридцать. Получается короткими очередями по два патрона на одну штуку. Жестко. Придется экономить. Я поставил шептало затвора в положение одиночная стрельба. Придется вспоминать тренировки и соревнования по биатлону. Вот где практики было предостаточно, не то что в учебке. Там стреляли мало – один раз в день, не больше. В основном, сплошная теория. Как летит пуля, как ее сносит ветром. Что такое девиация от вертикальной биссектрисы. Почему вода притягивает пулю сильнее, нежели земля. Как стрелять в условиях гор. Горизонтально над пропастью в дневное время пуля, оказывается, летит совсем иначе, нежели вечером. А в дождь….Не буду вдаваться в подробности, теория – это скучно.
       Мой первый тренер по стрельбе был восьмидесятипятилетний старичок в секции биатлона в спортивном обществе «Трудовые резервы». А оказался в этой секции я так: Пробежав на лыжах две дистанции – десять и двадцать километров за свой техникум, я не просто два раза занял первое место, а еще выполнил норму кандидата в мастера спорта. Там же, после второй гонки ко мне после финиша подошел мужик в спортивном костюме с оттянутыми коленками, неопределенного возраста. По габитусу я сразу же определил – физкультурник. По огромной двухметровой фигуре он напоминал штангиста-тяжеловеса, по выбитым передним зубам – хоккеиста, а по сломанному во многих плоскостях носу – боксера. Одним словом – настоящий спортсмен. Он привлек мое внимание резким свистом, а потом обратился ко мне. Передаю почти дословно:
- Э!!! Бегунок!!! Пади ссудой…Чё запыхался, устал что-ли? Где лыжами занимаешься? Кто тренер. Может я знаю его?
- Каалесто Нина Ивановна мой тренер, олимпийская чемпионка.
- А, Нинка, знаю, знаю сучку, хорошо в свое время бегала. А тебя, как звать то?
- Стас…
- Короче, Стасик, слушай сюды… Дело предлагаю… Ну х*йли ты ссышь заранее…
- Да я и не ссу…
- Ссышь, я же вижу... короче… Биатлоном будешь заниматься?
- А что это такое?
- Во бля… Впервые такого придурка вижу. Стреляющие лыжники. Поел?
- Ну, теперь понял…
- А в тире стрелял когда-нибудь - хотя бы из духовушки?
- Ну, стрелял.
- Слышь ты, х*йли ты все нукаешь – сука. Не запряг.. Поел? И х*й когда запряжешь. Никто еще не запряг. Ты понял? Поел, ****ь? Поел? (понял, он говорил, как – пОел)
Последние слова он уже почти кричал истерическим фальцетом, причем с пеной у рта. Мне даже стало немножечко страшно. С каждым словом – Поел – он все ближе и ближе ко мне подступал. Левый глаз его начал сильно дергаться вместе со щекой, а рот от этого стал ухмыляться односторонней беззубой улыбкой. Мне захотелось отступить назад, но я не мог этого сделать потому, что огромный монстр стоял двумя ногами на моих лыжах, которые я еще не успел отстегнуть после гонки. От такой жесткой вербовки заниматься биатлоном сразу же расхотелось. Вдруг буду в последствии таким же. Не приведи Господь…
       Аркадий Львович – так его звали, как я потом узнал, принялся трясущимися большими руками чиркать тоненькие спички, чтобы прикурить смятую в зубах беломорину. Наконец, прикурив с третьей попытки, и, сделав несколько затяжек, он уже без нервных тиков, выдохнув мне в лицо большое облако сладкого дыма, сказал:
- Ну, чё ты, бля, ссышь… Не передумал еще заниматься биатлоном?
Я со страха сказал, что не передумал.
- Молоток, бля, я из тебя сделаю настоящего биатлониста. Поел?
Одновременно с этим словом, он дружески хлопнул меня по плечу. От такого проявления дружеских чувств я упал на бок и сказал, что пОел. Так я и стал биатлонистом. Кстати, Аркадий Львович был у нас тренером по общей физической подготовке. Он действительно имел три звания мастера спорта. По боксу, по штанге и, как не странно по хоккею. В хоккейной команде «СКА» он даже завоевал бронзовые медали чемпионата СССР. Его амплуа было – защитник. Поговаривали, что он плохо катался на коньках и за все время своего выступления забил только одну шайбу, да и то в свои ворота. Он вообще, редко по ней попадал. Зато наводил на соперников ужас, даже если находился у противоположного бортика или на скамейке запасных. Мы у него, как у тренера по ОФП занимались старательно и не сачковали. Как-то не хотелось.
       Стрельбу, как я уже говорил, преподавал живенький старичок. Нам он представился, как Борисов Борис Борисович. Поговаривали, что это не настоящее имя. Ветеран и инвалид Первой Мировой, обладатель Георгиевского креста отметился еще и в Великой отечественной. Правда, в меньшей степени. Начал он воевать с фашистами в дивизии народного ополчения под Ленинградом на Лужском рубеже, а закончил в югославском партизанском отряде. Медалей за вторую войну он не получил, а получил длинный «срок», как враг народа, потому, что два года находился в немецком плену. После смерти "отца народов", вчистую амнистированный, он решил не возвращаться в Ленинград, а остался в тайге, недалеко от Бодайбо. Родственников не осталось, квартиры тоже. К тайге же он за десять лет привык и уединившись в охотничью сторожку промышлял пушниной - стрелял белок в глаз из мелкокалиберной винтовки.
       Так он и жил отшельником почти двадцать лет до семьдесят четвертого года. В этот год его житие-бытие – кардинально поменялось. В один прекрасный сентябрьский день он случайно набрел на лагерь туристов, которые сплавлялись на плоту вниз по бурной сибирской реке. Среди четырех человек он узнал бывшего «сына полка» в партизанском отряде, которого он еще в сорок четвертом году учил стрелять из винтовки. Прошло тридцать лет, но они все равно узнали друг друга. Борис Борисович почти не изменился. Такой же сухой и жилистый и с такой же окладистой бородой. Бывший же «сын полка» по имени Алексей, напротив – возмужал. Не просто возмужал, а стал всесоюзной и мировой знаменитостью, завоевав на олимпийских игр в Мельбруне две золотые медали по биатлону.
       После бурных объятий туристы устроили охотнику теплый прием с горячительными напитками. Когда все было выпито и рассказано, однополчане решили провести между собой турнир – кто лучше стреляет. Пуляли из дедовской винтовки с расстояния сорока метров по медным монеткам, которые вставили на треть в трещину упавшего дерева. Победил опыт. Может диаметр трехкопеечной монеты в три раза больше чем глаз у белки, а может быть винтовка уже своя, пристреленная. Но не это главное. Главное то, что Олимпийский чемпион, проиграв, пообещал через олимпийский комитет выбить для ветерана квартиру, взамен согласия Бориса Борисовича тренировать подрастающее поколение биатлонистов в пулевой стрельбе.
       Как тренер и как человек дед был весьма своеобразен. За глаза мы его звали ББ. Говорил он на смеси петербургского дореволюционного диалекта и современной лагерной фени. Получалось примерно так: «Миль пардон, любезнейшие, что вам мешаю шептаться, но я хочу, чтобы вы настроили свои молоденькие ушки на тембр моего тихого голоса. Дети, я хочу слышать тишину. Я хочу слышать, как летает за окном комар. Я уже далеко не молод и не могу вас всех перекричать. Так, что милейшие, сделайте одолжение и постарайтесь мне не мешать вести занятие… В противном случае, я своей вафлей заткну ваши вонючие хлебала от словесного поноса по самые яйца, пока вы не проблюетесь и не поймете, жалкие шавки, что если молвят старшие нужно беззубо молчать в тряпочку, а не базлать, как гнойные пидоры».
       Его мягкий старческий взгляд мог за время разговора несколько раз поменяться. Когда он хвалил или давал понять, что доволен результатом, глаза просто-таки гладили и ласкали. Ежели дед сердился, взгляд его становился острым, как бритва и таким пронзительным, что по мокрой от пота спине бегали холодные, как снег, мурашки. Он своим убийственным взглядом мог вогнать в ступор любого человека и, почти за секунду, от еле уловимой улыбки краешками глаз, из этого состояние вывести. Как у него это получалось, до сих пор не пойму.
       Боже мой, как ББ нам много всего дал. Это я стал понимать только сейчас. Мы тогда, еще безусые юнцы с жадностью птенца и с возможностью губки впитывали в себя все его накопленные за долгую жизнь знания и опыт. Он нас учил после физической нагрузки останавливать дыхание и контролировать удары сердца для того, чтобы влиять на амплитуду движения ствола. Видеть будущую траекторию полета пули и смотреть, как она летит после выстрела. Думаете, это не возможно? Ошибаетесь. Еще оказывается, можно без оптики приблизить к себе мишень и как бы слиться с ней невидимым энергетическим каналом. Если ты это умеешь, промазать практически невозможно.
       Стрельба, вообще, это некий дар. Он как музыкальный слух, или он есть, или его нет. Поэтому, сюда, в эти горы я попал именно из-за биатлона и за свое умение стрелять. А может и из-за женщины. Cherchez la femme, ищите женщину. Как без нее? Воспоминания продолжились.
       Все началось в холодном Барнауле. Стояли морозы. Хорошо, что с нами поехал ББ. Он в первый же день дал мне три рубля и отправил в хозяйственный магазин за керосином. Я сначала недоумевал. Думал, вши у кого-нибудь завелись. Оказалось для других вещей. Чтобы у нас винтовки не отказывали на морозе, мы их по наущению ББ вместо смазки смазали керосином. При этом затвор в мороз становится легким, как летом в тире. Оказывается, они еще в Первую Мировую так свои трехлинеечки обрабатывали. Вроде пустяк, но как приятно стрелять. В итоге, наша команда почти не мазала и не бегала штрафные круги. Была от керосина и еще одна польза, мы им грели руки. Да-да, именно грели, перед забегом. Просто брали его в ладошки и интенсивно растирали, как будто оттирали от грязи. Ну и последний плюс, мы им даже лечили горло. Просто-напросто полоскали если оно болело.
       Там же я и познакомился с Лейдой. Это была любовь с первого взгляда. В первую очередь её взгляда, а потом уж моего. Шел легкий снег. Пушистый, пушистый. Он медленно оседал на разлапистые ели, на макушки сосен, на наши зимние, спортивные шапочки. Межу забегами оставалось времени около часа и я, пытаясь заглушить вкус керосина во рту (у меня немного прихватило горло), пытался наслаждался этой красотой. И вдруг я почувствовал ее взгляд. Наши глаза встретились, когда она отодвигала от лица большую, еловую лапу. Нас разделяло не более трех метров. Тем не менее, я увидел, что глаза у нее такие же синие, как и ее спортивная шапочка. Они были очень необычными. Мало того, что они оказались просто огромными, так они еще имели миндалевидную форму. Обычно такой разрез глаз у меня ассоциировался с восточными девушками. Но у них цвет глаз был другой, скорее агатовый. А тут ярко голубой.
       Мы встретились взглядами и похоже сразу же сразили друг друга взаимной энергетикой. Такую энергетику кроме ББ я еще ни у кого не встречал. Это была не просто энергетика, я оказался в состояние некого гипноза, и похоже взаимного. Мы, словно зайцы в темную ночь попали в свет автомобильных фар и кроме них больше ничего не видели. Я больше ничего и не хотел видеть, только этот разрез глаз, только эту ярко-синюю оболочку зрачков, только эти распахнутые ресницы, загибающиеся кверху и каждый раз моргающие, когда на них попадала снежинка.
       Я первым вышел из ступора и шагнул навстречу. Вернее, сделал переменный шаг, оттолкнувшись двумя палками, так как был на лыжах. Они с легким шуршанием, как в замедленной съемке плавно довезли меня до большой еловой ветки, которая нас разделяла.
- Привет, меня Стас зовут, а ты новенькая? – начал я разговор.
- Таа… - сказала она с эстонским акцентом. – Меня зовут Лейда. Я уже тфа месяца живу в Ленинграатте. Я сама из Таллинна. Я там тоже занималась биатлоном и месяц хожу в вашу секцию.
- Да ты что. А я тебя и не видел до поездки, причем не разу, только в поезде издалека заметил.
- А я тебя заметила сразу, у тебя глаза красивые.
- У тебя тоже красивые и очень необычные. Миндальные.
- Глаза у меня в папу. Он у меня из Сухуми, они там с мамой и познакомились.
- Ясно, ответил я, - а сам подумал: при смешении получаются красивые дети.
- А почему от тебя пахнет керосином?
- Горло прихватило, вот керосином и полоскал…
- Керосином? - при этом она очень заразительно засмеялась, - ой, умора, керосином.
       Я тоже засмеялся. Потом мы просто молча улыбаясь глядели друг на друга.
Я на нее смотрел сверху, так как был прилично выше ростом. Лейда же была вынуждена запрокидывать высоко голову и из-за этого пушистые снежинки иногда попадали ей не только на длинные реснички, но и на скуластые щечки. Мы смотрели друг на друга как привязанные, невидимым прочным канатом. Из этого состояния нас вывел Аркадий Львович:
- Але, голубочки, старт через десять минут, быстренько разлетелись…
       С этого дня у нас с Лейдой начались те самые отношения, которые потом серьезно отразились на наших судьбах. Это была платоническая любовь. Большая и всеобъемлющая. Мы ходили всегда вместе, взявшись за руки. Нам уже только от этого было хорошо. Да и хорошо не то слово. Когда мы брались за руки, меня прошибало разрядом тока и потом становилось тепло-тепло. Я у нее попросил разрешения называть ее не Лейда, а Лида. Она не разрешила, сказала, что это разные, не похожие имена. Тогда я ее иногда дразнил: «Лейда-лейка, ну-ка, налей-ка». Она меня из-за запаха керосином в первую нашу встречу дразнила: «Стас – керогаз». Но я не обижался, ведь это она говорила только мне. На людях она меня называла Ста-а-ас. При этом мое короткое имя у нее получалось длинным и каким-то мягко- ласковым.
       У меня выросли крылья, да и у нее тоже. Мы стали летать по лыжне. Не просто стреляющие лыжники, а летающие лыжники. Достаточно сказать, что я за один турнир из кандидатов в мастера спорта, стал мастером и даже занял третье место в индивидуальной гонке на двадцать километров. Стрелял я всегда хорошо, я просто добавил в скорости и в выносливости. Лейда же заняла вообще второе место, даже не смотря на то, что после каждого огневого рубежа бежала сто девяносто пять метров (раньше столько и бегали, это теперь штрафной круг 150 м.).
       Ровно через месяц мы с ней вдвоем из Ленинграда попали в юношескую сборную СССР и поехали на университетские игры во Францию. Там то все и случилось. В красивом горном местечке, недалеко от границы со Швейцарией. Помимо тренера сборной и его двух помощников со сборной поехал партийный работник из московского Горкома. Не буду называть его фамилию. Было ему уже за пятьдесят. Такой холеный, седеющий пупсик. Каждое утро читал нам политинформацию и говорил, что нужно этих проклятых империалистов заткнуть за пояс. Поехал он не один, взял с собой молодую жену. Звали ее Лена. Относительно своего мужа, она действительно была молода. Немного за тридцать. Нам же она казалась уже достаточно зрелой тетей. Кстати, она была в прошлом спортсменкой, и даже чемпионкой СССР по спортивной гимнастике.
       Программа соревнований обычная. Мужские старты проходили через день, как и женские, то есть, друг за другом. Вечером встречались все на ужине, а потом шли в бар на дискотеку. Там нашу нравственность блюли помимо тренеров, партийный пупсик со своей женой. Впрочем, Леночка сама украдкой от мужа умудрялась налить себе в бокал с апельсиновым соком немножко водки. Нам же нарушать спортивный режим из-за отсутствия франков оказалось чрезвычайно сложно, но все же мы умудрялись. Каждый с собой взял несколько русских матрешек, которые потом у барменов менялись на бутылку джина. То есть, одна матрешка, на одну пол-литра. Затем мы брали причитающий спортсменам бесплатный тоник и делали коктейль. Пили его сами, угощали наших лыжниц, потом танцевали с ними. Я же танцевал только с Лейдой. На третий вечер мы уже с ней целовались в темноте под лестницей. Я даже и не думал о большем. Куда уж больше?
       Так прошла неделя. Вернее, пролетела. Наша сборная благополучно провалила почти все индивидуальные забеги. Мой лучший результат – попал в пятерку, то есть, занял четвертое место на своей излюбленной двадцатке. На следующей неделе нам предстояли три мужских и три женских эстафеты. Меня поставили на последний этап три по пятнадцать километров. Отлично, три дня отдыха. Тут-то и начались для нас с Лейдой эти судьбоносные события. Начались неожиданно. Партийного функционера вызвали в Москву «на ковер». Леночка от радости вечером напилась и в отсутствие Лейды, которая немного приболела, положила на меня глаз. Мы с ней танцевали почти все медленные композиции, а после каждого танца, она меня тайно угощала водкой с апельсиновым соком. Примерно за час до закрытия бара она меня попросила проводить ее в номер. Попросила примерно так:
- Стасюня, что-то я перебрала, отведи меня спать.
- Пойдемте, - сказал я (На «ты» я так и не перешел).
       Жила она со своим мужем на третьем этаже, то есть, на женском, а мы с ребятами и с тренером – на втором. Номер у них оказался большим: гостиная, спальня и даже раздельный сан-узел. Одним словом – хоромы. Я и не думал, что окажусь внутри. Предполагал просто проводить до двери и все. Оказалось все с точностью наоборот.
- Проходи, - сказала она мне, открывая дверь.
- Только после Вас, воспитание не позволяет, знаете ли, впереди дам входить в дверь.
- Не выебывайся, Стасюня, давай заходи, кому говорю.
       От такой триады я немного опешил и машинально подчинился. Ключ из замочной скважины ловко перекочевал в те же пазы, только уже со стороны номера. Последовало быстрых два оборота. Я в оцепенении наблюдал, как он извлекался из двери и погружался в глубокое декольте. Скосив голову в сторону, она выдала:
- Ну что, товарищ биатлонист, арестован ты до утра.
- Как до утра? – прохрипел от неожиданности я.
- Ладно, шучу, не до утра, режим есть режим. Хотя у тебя эстафета через день. Так что будет у нас с тобой взрослый режим. Знаешь какой?
- Неаа… - промотал я головой.
- Режим – наебемся и лежим.
       После этой фразы она громко рассмеялась, причем таким звонким смехом, как будто ей было не за тридцать, а всего лишь пятнадцать лет, а потом добавила:
- Ладно, Стасюня, покажи себя настоящим мужиком и иди спать.
- Да как-то….. – стал я мямлить…
- Все будет хорошо, мой робкий мальчик. Я даже мертвого мужа реанимирую, когда мне очень хочется, а сейчас мне не просто очень хочется, а прямо-таки безумно хочется. Я когда увидела твои глаза близко, сразу же захотела почувствовать тебя внутри.
       С этими словами она включила магнитолу и, подойдя ко мне, плавно, скользя по полу туфлями села передо мной на прямой шпагат. Пока я опешивши стоял, она стала стягивать с меня спортивные штаны. Те не снимались, мешала тесемка завязанная на бедрах бантиком. Очнувшись, я сделал назад шага два. Мое сердце стучало, как мне казалось, на весь номер. Леночка не вставая, взяла свою правую ногу и с легкостью закинула ее себе за спину. Тоже самое она проделала и с левой ногой. Снаружи остались руки. Расставив локти, она стала медленно поднимать к груди свою и так не длинную юбку.
       Под ней оказались розовые, полупрозрачные трусики. Лена, двумя большими пальцами залезла в них со стороны бедер и дойдя вниз до самого узкого местечка, немного оттянула их от своего тела и стала перемещать из стороны в сторону эту натянутую, узенькую полоску. Кружевная шторка под музыку Деми Мура заманчиво двигалась то влево, то вправо, на секунду открывая интимную щелку. Она, к моему изумлению, оказалась совершенно голенькой, как у неполовозрелой девочки. Затем она освободив одну ногу, с поворотом резко встала и в повелительном тоне скомандовала:
- А ну, быстро в ванну. Там есть пробка на цепочке. Наберешь воду и еще, не забудь добавить шампунь, хочу ванну с пеной.
       Через пять минут мы уже сидели друг напротив друга, по плечи в пене. У меня наконец-то пропало стеснение. Я поддался этому натиску разврата и похоти. Мне уже быстрее хотелось доказать, что я давно не мальчик, ведь я уже имел интимные отношения с тремя девушками, с одной за месяц аж три раза. Мне казалось, что я уже все знаю, все умею. Как же я ошибался. Отдыхая после второго раза, она мне сделала комплемент:
- Стасюня, ты молодец, наконец-то ты перестал торопиться. Умничка. Все же старайся чувствовать себя, когда ты у меня внутри. И еще, не забывай меня при этом ласкать. Я хочу все же кончить вместе с тобой одновременно. Одновременный оргазм в самом конце самый сладкий. Когда мы кончим, не выходи сразу, а продолжай целовать. Подержи меня подольше в этом состоянии, целуя соски. Вот тогда можно будет сказать, что ты настоящий любовник. Понял.
- Понял, сказал я.
- Ну-ка, посмотрим на твою готовность. О, молодец, быстро восстанавливаешься, даже целовать не надо. А меня надо. Не бойся моей киски. Она сладкая. Она так любит когда ее целуют. Смотри, какая она голенькая, нежная и красивая. Ну же, Стасюня, я уже опять хочу тебя, - сказала она, закинув опять свои ноги себе за плечи.
       В третий раз я сделал все так, как и было наказано. Самое интересное, что она действительно еще долго, после того, как я уже закончил, сокращалась по затухающей после моих поцелуев в длинные сосочки, которые забавно смотрелись на относительно небольшой груди. Она так и заснула подомной, широко раскидав в с стороны руки и ноги. Пора было выбираться из этого любовного местечка. Интересно, куда она задевала ключ? Быстро одевшись, я принял решение уходить через балконную дверь. Открыв ее, я нос к носу столкнулся с Лейдой. Она, как истукан стояла возле окна, продолжая смотреть в глубь номера совершенно заплаканными глазами. Неужели она все видела? Боже мой! Я тоже застыл в оцепенении, не решаясь полностью выйти на балкон. Лейда первая пришла в себя и сказала с чудовищным эстонским акцентом:
- Ты своляч, тты не должен жить. И я тибья убъю.
       Сказав эту жесткую, как пощечина доской фразу, она повернулась ко мне спиной и пошла по длинному балкону, который тянулся вдоль всех номеров по третьему этажу. Теперь уже была моя очередь стоять истуканом в ступоре. Я до сих пор не верил в произошедшее. Как же так, почему мы не задернули занавески? Кто ей капнул про меня, вернее, про нас с Леночкой? Господи, как глупо. Минут через пять, придя в себя, я спустился по решетке ограждения на второй этаж и также, через балконную дверь, проник к себе в номер. Он у нас был на четверых. Естественно, балконная дверь была закрыта. Пришлось стучаться. Димка из Москвы очень удивился, увидев меня со стороны балкона. Даже поинтересовался, почему не через дверь. Я ему что-то ответил, уже не помню что. Да и не это главное. Главное, что пока они не знают, что произошло, но это пока. Ведь кто-то ляпнул Лейде.
       Весь следующий день я избегал возможных встреч, а когда мы были в поле зрения друг друга, старался не смотреть в сторону Лейды. Она не смотрела на меня, потому что я ничтожество, а мне было просто стыдно встретиться с ней глазами. Стыдно и все. У меня опустились руки. Я даже, когда стрелял на учебном стрельбище после обычных отжиманий, не разу не попал по мишеням. Раньше такого не случалось. Мне было никак не сосредоточиться. Так я дожил до ужина, а вечером в баре, узнав, что партийный чиновник приедет только завтра утром, сам напросился к Леночке в номер. Там все повторилось, почти под копирку, только уже с задернутыми занавесками. Покидая Леночку известным способом, я обнаружил за балконной дверью записку: «Ты убил меня, а я убью тебя». Я не придал этому значения, даже улыбнулся когда комкал маленькую бумажку, а зря.
       На следующий день состоялась эстафета три по пятнадцать с тремя огневыми рубежами на каждом этапе. Я бежал последним. Когда я принял эстафету, тренер мне крикнул:
- Стас, мы пока вторые, давай мой хороший, давай, жми, вся надежда на тебя!!!
       На третьем, последнем огневом рубеже, когда я делал последний, пятый выстрел, боковым зрением я уловил, как слева мелькнуло что-то белое и одновременно с этим, когда я нажимал на курок, с меня грубо содрали мою синюю, лыжную шапочку петушок. Мишень осталась не пораженной. Лишний круг? Кто шапку сорвал? Я оглянулся. Вокруг никого. Я посмотрел налево, где что-то мелькнуло. В трех метрах от меня качалась сломанная еловая ветка, с которой продолжал осыпаться снег. Устремив свой взгляд дальше, я увидел ее и оцепенел. Было от чего. Метрах в тридцати, в глубине пролеска стояла Лейда в положении для стрельбы стоя и целилась в меня. Из большого, как мне показалось дула, тоненькой струйкой вытекал пороховой дымок. Вот почему сломалась ветка, вот почему с меня слетела шапка. Похоже, она решила привести свой приговор в исполнение.
       Я, проворно оттолкнувшись палками не в перед, а назад, спрятался за толстую ель, которая росла аккурат между нами. Так, секунду выиграл. Дальше я быстро закинул винтовку на спину и бросился, как ошпаренный бежать свой штрафной круг по стадиону. Через сто девяносто пять метров мне предстояло миновать то место, где валялась на снегу моя любимая шапочка. Там я решил перейти на коньковый ход, чтобы затруднить прицеливание. Меня раздирали два чувства: страха и удали. Можно было отбежать метров на сто и все, попасть с такого расстояния не реально, но адреналин уже сделал свое дело. Удаль победила. Мне хотелось погарцевать перед ней, показать, что я не испугался.
       После виража шел прямой участок, метров двадцать. Далее поворот и спуск. Там я уже в безопасности. Я спиной чувствовал, что нахожусь на мушке. Сильно согнувшись, я изо всех сил толкался палками, стараясь скользить на каждой лыже подольше, чтобы бежать с наибольшей амплитудой, тем самым максимально затруднить прицеливание. Когда до спасительного спуска осталось метров десять, я почувствовал сильный удар в спину, как будто меня ударили железной палкой. Одновременно с толчком я услышал металлический стук. Удар был такой силы, что я чуть не упал вперед.
Как не странно, дальнейшей боли я не ощущал. Значит не ранен. А почему удар? Почему стук? Понятно. Винтовка, болтающаяся за спиной, меня спасла. Уфффф.
       Опять повезло. Первый раз выручила еловая ветка, второй – винтовка. Повезет ли в третий? Оставалось примерно пять метров и все, спуск, лыжня и последние три километра перед финишем. Эти пять метров мне давались труднее десяти километров. Казалось, что время остановилось. Что моя спина стала два раза шире, чем она есть на самом деле. Я даже видел сам свою спину в диоптрическом прицеле. Я бы не промазал. Подумаешь коньковый ход, подумаешь, качается, как маятник. В такую большую спину невозможно промазать.
       Третий раз выстрелить Лейде не дали полицейские из оцепления стрельбища. Я этого естественно не видел. Я смотрел только на лыжню. Я бежал не чувствую усталости и отдышки. Адреналина в моей крови хватило до самого финиша. Хоть мы и выиграли эту эстафету, я был совсем не рад. Меня колотил нервный озноб. Даже поднялась на этой почве температура. Скажу больше, голова и то кружилась. Меня, можно сказать, почти под руки довели до номера, где я сразу же вырубился. Вечером, разбудив меня перед ужином и выгнав всех в коридор, со мной имел беседу партийный босс:
- Ну что, наставил мне рога? Жалко что Лейда тебя не подстрелила. Везунчик ты Стасик, везунчик. Так что живи. Но, правда есть и ложка дегтя. Поздравляю тебя с окончанием спортивной карьеры.
- А где Лейда? – осмелев спросил я.
- Лейда в полицейском участке. Во всем созналась. Дала показания, пояснила почему в тебя стреляла. Самое печальное, что она попросила политическое убежище и французское гражданство. Печально для сборной, печально для меня. Скандал. Вот так, Стасик, из-за одной ****и столько неприятностей для всех. Твоя карьера спортсмена кончилась, да и моя партийная – тоже.
Все, прощай. На ужин можешь не вставать, тебе его принесут. И помни, все всегда из-за женщин. Все.
       Все так и получилось, как говорил партийный функционер. Его выгнали из партии, меня из секции. Спорт рота, на которую я так надеялся, занимаясь биатлоном, мне больше не грозила. С меня сняли все мои разряды и отобрали медали, а через год забрали в армию. Самое интересное, что в секретной учебке, в которой я служил полгода, в моем личном деле стояла отметка «действующий мастер спорта по биатлону», без приставки «экс» и полный список моих регалий. Причем, они даже знали, почему меня выгнали из спорта и по этому поводу подшучивали: «Ты первый обстрелянный боец в нашей учебной части». Мол, будешь хорошо служить, после армии вернешься в свой биатлон, и все тебе восстановят, а наше ведомство поспособствует.
       Воспоминания о Борисе Борисовиче и занятиям биатлоном промелькнули цветным фильмом за одну секунду. Более ранние события оказались не менее яркими, чем те, которые предшествовали моему появлению на этой скале. Тем не менее, я в своих воспоминаниях опять вернулся на учебное стрельбище.
       Я приготовился к стрельбе, выставив левую ногу, как фехтовальщик впереди себя. В первые пять мишеней стрелять нужно стоя, во вторые пять – с колена, а последние, грудные – лежа с локтя. Ну, где они? Почему не встают. Быстрее бы отстреляться. Кстати, какой сегодня день? По-моему, суббота. Если это так, значит сегодня баня. Ой, как я давно не был в бане. Баня-то, баня, одно название - большое душевое помещение без всякой парилки. Не это главное. Главное, что после бани дают свежее нательное и постельное белье. Вот за что я люблю солдатскую баню.
       Мишени медленно поднялись и поехали слева направо, слегка приближаясь ко мне. Я вспомнил слова замполита: «..пух, пух по движущимся мишеням…». Как все просто. Языком ворочать, это тебе не десятку бегать. А после рукопашки стрелять трясущимися руками? Хорошо, есть навык длинных дистанций с огневыми рубежами в биатлоне. Да и дед, спасибо ему учил добросовестно и жестко. Так же, как и его обучали в Царскосельском кадетском корпусе - без скидок на юный возраст. Черт, какой у автомата короткий ствол. Это тебе не винтовочка. И рожок снизу автомата в положении стоя, заставляет локоть левой руки при стрельбе немного отводить в сторону. Как там говорил замполит? Пух, пух, пух? Еще чуть-чуть и мишени доедут до специального упора и сами упадут вперед, а мне нужно, чтобы они рухнули назад, от моей пули.
Давно я не ласкал пальчиком курок. Туфъ, туфъ, туфъ ….маленькая пауза и еще раз туфъ, туфъ. Уф, во все пять попал. Можно вздохнуть, пока следующие поднимутся… Ну и где следующие? Я уже стою в ожидании на одном колене. Ага, вижу… туфъ, туфъ, туфъ ….еще вздох и половинчатый выдох, не дышу.. туфъ, туфъ …
       Похоже я умничка, так их Стасик, так - фанерных. Плюхаюсь пузом на землю и упираю рожок в землю. Теперь он мне наоборот поможет. Последние пять, качающиеся, как маятник грудных мишеней – самые трудные. Туфъ, туфъ, туфъ. Тринадцать патронов - тринадцать мишеней. А в рожке еще семнадцать, может повыпендриваться? Поставлю в положение АВ и за секунду израсходую. Автомат у меня или винтовка? Или стопроцентно отстреляться и сдать командирам пятнадцать патронов? Туфъ… Не понял, а почему сразу же две упали? Причем упали назад. Значит не сами. Значит, я попал. А как можно одной пулей подстрелить сразу же две мишени? Рядом со мной никто не стрелял.
Я отстегнул рожок, передернул затвор, подобрал вылетевший патрон и поставил автомат на предохранитель. Собрались отцы командиры, подошли проверяющие генералы. Я доложил самому главному:
- Товарищ генерал-полковник, 131-К учебную стрельбу окончил, все мишени поражены, разрешите сдать оставшиеся патроны?
- А сколько патронов у тебя боец осталось, как ты думаешь?
- А чего тут думать, я знаю - шестнадцать штук.
- А мишеней сколько поразил?
- Пятнадцать, товарищ генерал-лейтенант.
- А выстрелов сделал?
- Четырнадцать.
- Во, чудно. Тридцатый год служу, ничего подобного не видел.
- Сам удивляюсь, товарищ генерал-полковник. Одной пулей - две мишени.
- Ладно, разберемся. Как фамилия, солдат?
- Не могу говорить, товарищ генерал-полковник. Оперативный псевдоним - 131-К.
В этот момент к нему подошел наш «батя» и что-то прошептал ему на ухо. Фактурный генерал, покрутив ус, сказал:
- Ладно, солдат, порядок есть порядок, даже для начальника управления. Я после стрельб к тебе еще подойду.
После того, как все отстрелялись, генерал-полковник действительно ко мне подошел. Вернее, наоборот - он послал за мной «батю». Наш генерал, как молодой посыльный, сбегал за мной и забрал с собой в полевой КП. Там в окружении генералов ко мне опять пристал тот самый усатый, начальник всего управления.
- Эй, сто тридцать первый, скажи, как достиг таких результатов? Десятку первый пробежал, полосу препятствий преодолел быстрее всех, рукопашный бой - только один смог у прапорщика выиграть.
- 131-К, товарищ генерал-полковник.
- Ладно, пусть будет - К, вопрос понятен? Рассказывай.
- Я две недели перед марш-броском персонально занимался с нашим замполитом и думаю все дело в этом, если бы не он, то таких результатов я бы не показал.
- То есть, ты хочешь сказать, что все дело в замполите?
- Ну, почти…
- Что значит - почти?
- Ну, я еще биатлоном до армии занимался. Мастер спорта.
- Наверняка еще и хулиганом был? Вон, как глаза прапорщику присыпал.
- Ну, не без этого..
- Ёшь твою меть, 131-К!!! Что ты все нукаешь? А? А? А? Бля, запряг что ли? Не запряг, бля, не нукай, понял меня? Понял? Понял, ты солдат? – в полный голос стал орать огромный усатый генерал.
Где-то я это уже слышал? А, точно. Аркадий Львович – тренер по ОФП. Как они похожи. Неужели они братья? Да, уж - тесен Мир, везет мне на сумасшедших…
- Так точно, понял, товарищ генерал-полковник.
- Не хрена ты не понял, солдат.. Ладно, скажи. Откуда призывался, только быстро.
- Из Ленинграда.
- Биатлоном в какой секции занимался?
- В «Трудовых резервах»
- Не у Аркадия Львовича? Знаешь такого?
- Так точно, знаю…У него…
- Бля, младший брат мой, разспи*дяй. Он тебя значит, бля, не отучил нукать, что ли? Не поверю..
- Почти отучил, товарищ генерал-полковник.
- Вижу, как отучил. Дать бы обоим пи*дюлей.. Да ладно, добрый я сегодня…. А стрелял ты хорошо, сукин ты сын. От имени нашего управления, товарищ солдат, объявляю Вам благодарность.
- Служу Советскому Союзу, – сказал я, залихватски отдав ему честь.
- В отпуск хочешь? На десять суток, дорога не в счет?
- Никак нет, товарищ генерал-полковник, соблазнов много. Не хочу.
- А что хочешь?
- Разрешите с замполитом провести такой же, двухнедельный курс индивидуальной подготовки к очередному марш броску.
- Разрешаю.
- Есть.
Огромный генерал-полковник из Москвы подозвал к себе нашего генерала:
- Василий Петрович, что за курс такой, ты сам-то хоть в курсе?
- Отчасти, Валерий Львович.
- Что значит отчасти, давай колись коллега, пока я тебя не расколол до самой жопы.
- Расскажу, расскажу, только не при всех. Один на один расскажу…
- Хорошо, ловлю на слове. В качестве обмена опытом…так сказать…
       Тем временем солнышко встало уже высоко и начало здорово меня пригревать. Хорошо маскировочную сеть сложили раза в четыре, а может быть и больше. А то бы спекся. Какой нудный пейзаж и совершенно не меняется. Вернее, поменялся только один раз, когда напротив меня через скалу, рядом с подозрительной расщелиной сел большой орел. Он минут пять стоял вообще без движения, а потом расправил крылья и стал переминаться с одной мохнатой лапы на другую. Классная мишень. Я, чтобы отвлечься от утомительного наблюдения, стал выцеливать белую голову орла сквозь черную прорезь прицельной планки.
       Полный вздох, потом полный выдох. Опять полный вздох и после частичного выдоха я задержал дыхание. Совместил широкую мушку винтовки и белую голову орла. Так, так, так. Поймал амплитуду сердцебиения и стал ей управлять. Теперь навожу срез мушки на резкость и стараясь держать ее в таком фокусе, начинаю приближать голову орла. В этом случае она постепенно тоже начинает быть резкой и действительно сама наползает на мушку. Причем на столько, что я уже вижу отчетливо черный глаз. Интересно, он меня видит или нет, и как быстро он меня почувствует? ББ говорил, что если опытного снайпера выцеливаешь больше десяти секунд, то он, как зверь начинает чувствовать опасность. Зрение, это на самом деле, сгусток энергии, который скользит по световому лучу, как пыль по солнечному. Образное сравнение, да? Но на самом деле, так оно и есть. Птица на расстоянии ста метров чувствует энергию взгляда примерно через пять секунд. Через десять ей уже некомфортно, и она улетает. Сейчас посчитаем. Двадцать один. Двадцать два. Двадцать три….Сорок восемь, сорок девять.. Орел взмахнув крыльями плавно сорвался с камня и скрылся где-то под обрывом.
       Значит, дальномер не обманул. До грифона было около трехсот метров. Точность, плюс минус пять. Если бы не горы, то следовало прицельную планку поставить на триста. Но горы. Горы, горы, горы. Какие вы обманчивые. Днем над пропастью прицельную планку нужно ставить на одно деление больше, а к вечеру, когда горы нагреются и теплый воздух устремиться к холодной воде – и того больше, примерно на два деления. Ладно, поставлю на четыреста, а этот аспект буду иметь ввиду. Если конечно, до этого дойдет. Бутафорская колонна пройдет в районе шести вечера. Мне за десять минут позвонит по полевому телефону мой помощник. Он лежит метрах в ста от меня, в таком же убежище, только менее замаскированном. А ему и не нужно маскироваться. Он должен увидеть колонну, когда она выйдет из-за поворота и позвонить мне. Как только БТР и «Уралы» пойдут под нами, он должен в амбразуру выставить чучело снайпера с винтовкой. А потом будет уже моя работа.
       Этот ход предложил дед. Получилось так. Мне, как я и просил, дали такой же двухнедельный курс индивидуальной подготовки под чутким руководством замполита. Но где-то посередине второй недели отпуска с украинской горилкой и таким же салом, лафа неожиданно кончилась, и нас вдвоем с капитаном вызвал к себе «батя». Мы даже побриться не успели. Приехал за нами сам начальник штаба на своем уазике. Он зашел в тот момент, когда капитан говорил очередной тост. На самом деле он знал, чем мы занимаемся и поэтому отреагировал совершенно спокойно:
- Алкоголики, ****ь. Вольно, вольно. Чего застыли, допивайте, коль начали, я подожду. Пять минут у меня есть. В его присутствии теплая самогонка с одного раза не поглотилась. Она стояла где-то между желудком и глоткой в пищеводе и хотела на воздух. Я же был против такого развития событий и пытался заесть взбунтовавшуюся алкогольную жидкость хлебом и расплавившимся от жары салом. В итоге я победил. Но, как последствие пережитого на меня напала икота. Когда мы оделись, полковник предложил нам пробежаться до пляжа. Расстояние до речки от воинской части составляло ровно два километра. Полковник сказал примерно следующее:
- Так, придурки, слушайте меня сюда - сделав при этом перед нашими лицами несколько поступательных движений из стороны в сторону с одновременным пощелкиванием пальцев. - Меня видите? На резкость навели? Тогда слушайте. До пляжа два километра. Тысяча метров на пятерку – это три минуты и пятнадцать секунд бега. После слов – на старт, внимание, марш, я поеду к финишу на машине, и буду с секундомером ждать на берегу. Ежели вы не успеете пробежать два километра за шесть минут и тридцать секунд - пробежку придется повторить. Так уж и быть, отвезу вас на машине опять сюда, а потом побежите вновь. И так будете бегать, бля, до тех пор, пока не успеете. Стимул – купание. Вот смотрите, даже есть полотенце. Все понятно?
- Так точно товарищ полковник - ик. – в конце добавил я.
Ой, как сложно давались мне эти две тысячи метров. В основном из-за того, что я почти на себе тащил капитана. Капитан через километр сдох и просил, чтобы я его оставил в кювете. Там прохладно и спокойно, почти как в речке. Спасибо полковнику. На самом деле мы пробежали два километра за шесть минут пятьдесят пять секунд. По моему хорошо, даже несмотря на наше состояние. Ах, как классно было купаться. Какая мягкая и замечательная вечерняя водичка. Вам, сидя на диване - не понять. Полковник даже кинул нам кусок банного мыла. В итоге вышли мы как заново родившиеся. Когда приехали к генералу, Батя слега огорошил:
- Так, вояки. Протрезвели? Надеюсь, протрезвели. Слушайте задачу. Вам обоим надлежит завтра, в половине седьмого вечера быть на «Старой площади». Далее. Позвонить по местному телефону 1224, спросить Валерия Львовича. Все понятно? Билеты до Москвы у моего адъютанта. Поезд через полтора часа. Так что, не смею задерживать. Удачи. И еще, Стас, ну-ка - задержись. Обняв меня за шею своей тяжелой левой рукой, он мне на ухо прошептал буквально следующее: - Стас, я очень на тебя надеюсь. Дело даже не службы, а скорее - чести. Понимаешь, младшего Валеркиного сына на той скале грохнули. Прямо в глаз. Валерий Львович - это тот генерал-полковник, которому ты докладывал на стрельбище, две недели тому назад, помнишь? Примерно в тоже самое время его Сережку и убили. Стасик, я тебя прошу, сделай все, чтобы отомстить. Ты сделаешь это, Стас, я очень на тебя надеюсь. Валера мне, как брат. Мы с ним на Даманском полуострове до последнего держались. Там и познакомились. А Сергей, Валеркин сын - зять мне был. Понимаешь? Так что, дочь моя - овдовела. Видишь, как все завязано. Все. Давай. Верю в тебя. Отомсти, ладно?

Валерий Львович встретил нас сухо. Капитану, так вообще сказал:
- Капитан, устал, наверное? Иди с моим адъютантом почаевничай. А мне пошептаться по делу нужно. Когда понадобишься, позову. Все понял? Шагом марш.
Мне он сказал так:
- Давай садись, садись. 131-К говоришь? Я все-таки, буду тебя по имени называть. Стасиком, ладно? Так вот, Стасик, чай будешь? Давай с дорожки.
- Да, как-то не знаю...
- «Батя», то есть, Василий Петрович, говорил про Серегу?
- Говорил.
- Обидно, самоуверенным был ребеночек и амбициозным - после училища сразу же в чужие горы. Эх - дурачок, дурачок.
В этот момент в кабинет вошел Аркадий Львович, со словами:
- О, Стасюня, кого я вижу, помнишь еще меня?
- Нууу, конечно же. Ну, как же мне Вас не помнить. Я, слово-паразит «ну» до конца дней своих помнить буду. Ну…, ей богу не вру.
Братья даже заулыбались немного, после моих специально сказанных – «Ну». Слово взял старший брат:
- Все, тихо. Перейдем к делу. Значит так, Стас. Сегодня, через два часа, вместе с Аркашей поедете в Ленинград к деду на консультацию. Борис Борисович совсем старый стал, хотел его сюда вытащить, да он чувствует себя плохо. Задыхается. Представь, ему за девяносто, а он еще сам, без очков, книгу пишет. Мне бы так. - Сказал генерал, поправляя очки в тяжелой оправе. Давай про дело поговорим. Сложный рельеф в том ущелье, где Сережку подстрелили. Мы даже про это место фильм сняли. Фильм с собой возьмете. Деду покажете. Может, что и придумает старый хрен. Всю жизнь стрелял все-таки. Ты четвертый по счету на тот склон полезешь. Страшно?
- Еще не знаю.
- Чай чего не пьешь? Грузинский, сам резал и сушил листья.
- Мне бы пива лучше, товарищ генерал-полковник.
- Так, Стас. Во-первых, называй меня Валерий Львович, а во-вторых - пива нет, и не будет в этих стенах. Так что, забудь, понял? Дембельнешься - спивайся, ради бога. А пока ты в нашем управлении, пить или не пить - это мне решать. Поел?
Через три часа мы ехали с Аркадием Львовичем на «Красной стреле» вдвоем в четырехместном купе. Аркадий, после распития бутылки водки, все мне рассказывал и рассказывал последние события. Оказывается, его недавно чуть не посадили за то, что он слегка поколотил судейскую бригаду на всесоюзном турнире по биатлону. Но чуть не считается, да и не смогли бы посадить. У буйного тренера, оказывается, на этот случай имелся «белый билет». Так, что с сумасшедшего - взятки гладки. После первой бутылки отправили за второй нашего проводника. Он сначала не хотел идти, но Аркаша его смог уговорить. Он вообще, умел уговаривать. Как ее допивали - уже не помню. Единственное, что запомнил, это пьяные вступления моего бывшего тренера по ОФП:
- Стас, ты меня уважаешь?
- Уважаю.
- А боишься?
- Боюсь.
- Не бойся, поел. Я, бля, добрый. Я только пидоров и упрямых не люблю. Если человек упрямый и одновременно трусливый, значит он пидор. А я их пи*дел, пи*жу и буду пи*деть. Поел?
- Аркаш, слушай, а наш проводник разве пидор?
- Ясный хрен. Кстати, где это говно в фуражке? Он нам, бля, водку принес?
- Принес конечно, вот же она, мы ее уже почти выпили.
- Слушай, Стася, позови-ка его сюда. У тебя ножки молоденькие, давай слетай мухой туда обратно. Скажи этому педерасту лучше пускай сам придет. Потому, что если я встану и его найду, ему бля - не поздоровится. Знаешь, что я ему сделаю?
- Нет, конечно.
- Я ему ноги из его сраной жопы, как у мухи с корнем вырву. Поел.
- Слышь, Аркадий, нет сил уже, устал, как после двадцатки. Давай лучше за биатлон выпьем. Давай?
- Первым делом надо пидора разыскать..
- Слушай, что он тебе сделал? Водку принес, и даже денег за нее не взял.
- Вот это, Стас, и настораживает. Раз не взял денег, значит приссал, а если приссал, значит пидор. А пидоров пи*деть нужно. Ты меня поел? Поел? Никто меня в жизни еще на пол не отправлял. Я, бля, никогда, даже в нокдауне не был. Никто еще меня не побил!!! Поел? Зови быстрее проводника, я его порву, как гнилую тельняшку. Поел?
- Понял, я пойду поищу его, поговорю с ним, может быть он и придет к тебе.
После этого я пошел покурить в тамбур. Утомил меня Аркаша. Честно говоря, уже несколько лет прошло, а он до сих пор действовал на меня пугающе. Рядом с ним я ощущал себя маленьким и беззащитным, как в клетке с тигром. Было в нем что-то звериное и непредсказуемое.
Тем временем пока я вспоминал, солнышко стало светить мне в амбразуру примерно под сорок пять градусов слева. На языке снайперов, а также наблюдателей или корректировщиков огня, можно еще сказать – слева на десять часов тридцать минут. Если сейчас три часа дня ровно, а солнце, как известно, движется со скоростью пятнадцать градусов в час, то значит в шесть часов, когда пойдет колонна, оно будет светить ровно на двенадцать часов дня. То есть, прямо мне в лоб. Мы это рассчитали еще тогда, когда смотрели с дедом фильм. Молодец все-таки ББ – надо же так точно высчитать, минута в минуту. Интересно, к чему он привязывался - к какой тени? Ни одного дерева или даже палки я в фильме не видел.
       Утром на вокзале в первую очередь купили жигулевского пива, а потом позвонили по телефону, который дал старший брат Аркадия. Нас встретили на черной волге и повезли на встречу к Борису Борисовичу. Дед, конечно сдал. В первую очередь взгляд стал не таким острым. Энергетика в глазах стала меньше, но все равно, еще ощущалась. Он нам пожаловался на ноги и то, что стал задыхаться, мол, астма проклятая. Жил он к тому времени уже за городом, в поселке Юкки, километров десять от города. Свою однокомнатную квартиру ББ поменял на жилой дом с пропиской в Ленинградской области.
       После гостеприимного чаепития мы перешли к цели нашего визита. Сначала показали деду на портативном кинопроекторе фильм. Проецировали его на переносной экран, который повесили на стену вместо часов. Фильм был черно-белым и без звука. Я его смотрел не менее внимательно, чем ББ. Все таки, это ущелье меня на прямую касалось - больше всех. По времени фильм можно отнести к короткометражному, так как длился он около десяти минут. Мы по просьбе Бориса Борисовича смотрели раз пять. Потом я рисовал свой вариант снайперской засады, а дед свой. Фильм, на самом деле, дал нам очень много информации к размышлению.
       Во-первых стало понятно, как засвечивались предыдущие снайперы. Засвечивались в прямом и переносном смысле. Когда солнце попадает на линзу, получается солнечный зайчик. Даже если на объектив оптического прицела надеть специальную насадку, чтобы на него не попадали прямые солнечные лучи, все равно он в створе выстрела будет бликовать. От этого никуда не деться. Поэтому ББ предложил мне стрелять из обычной трехлинейной винтовки, без снайперского прицела. Сказал от так:
- Стас, ты же и не умеешь с оптикой стрелять. Я же вам только обычный и диоптрический прицелы преподавал. Так что возьмешь «старушечку», желательно новую. Пристреляешь ее сам, только любовно, я тебя прошу. И еще, если винтовка будет новой, рукоятку приклада стеклышком подготовь, лакировку сними и немного распуши, чтобы рука не потела. Пристреляй на всех дистанциях. Особенно будь внимателен в диапазоне двести – шестьсот метров. И еще помни, трехлинейка пулю сильно закручивает, а значит, на шестьсот шагов девиация вправо от вертикальной биссектрисы составит около полушага. Обязательно это запомни. При левом ветре – поправку на отклонение берешь в два раза больше, а при правом, ее может и вообще не быть. Вот и все тонкости. Да, и еще. Патроны бери обычные, усиленные при пристрелке плечо тебе отобьют, а тебе еще стрелять потом. А самое главное, если ты его заметишь – долго не выцеливай. Снайпер, а он судя по трем удачным ходкам – снайпер хороший, обязательно твой взгляд почувствует. И сам доверяйся своему шестому чувству. Удачи Стас и храни тебя Господь Бог.
- Борис Борисович, а Вы нас в свое время этому не учили, как прислушиваться к своему шестому чувству? – сказал я.
- Не учил, потому что не нужно было. Да и, наверное, уже и не смогу научить. Старый я стал. Давно в меня никто не целился. Давно на мушке не держали. Забыл я эти ощущения. Забыл. И наверное уже не вспомню, чтобы доходчиво описать.
- Ну, а все таки?
- Ладно, я попробую, внемли мальчик, внемли мой хороший.
И я стал внимательно слушать. Никто нам не мешал. Водителя черной волги мы отпустили сразу. Аркадий Львович спал. Он заснул еще при втором просмотре черно-белого фильма. Это была лекция одинокого профессора – единственному, жадному до знаний студенту. Занятие началось довольно неожиданно. ББ меня посадил к себе спиной и стал спрашивать, что я чувствую. Естественно, я ничего не чувствовал. Тогда он довольно больно отвесил мне подзатыльник и сказал:
- Теперь внимание, закрой глаза и прислушивайся к своим ощущениям. Я сейчас буду чередовать шлепки, то в правое ухо, то в левое. До затрещины я буду пристально смотреть в то место, в какое буду бить. А ты должен мой взгляд чувствовать и предугадывать с какой стороны будет шлепок. Почувствовал, что будет слева – стукни левой рукой себе по бедру, справа почувствуешь – стукни правой. Как только почувствовал, сразу же давай знать, моментально. Я же, если ты угадал, в этом случае тебя не бить буду, а наоборот - гладить. Все понятно? Начали.
Минут через пять у меня уже болели уши от его шлепков, а я все не чувствовал и не чувствовал никакой угрозы. Тогда ББ стал мне тренировать чувствительность моего биополя. Учил он так:
- Представь, что ты паук. Да, да, обыкновенный паук, который только что сплел паутину. Твоя паутина вокруг тебя, ты в ней, как внутри мыльного пузыря. Мой палец – это комар, который сейчас в ней запутается. Чувствуешь, как я трогаю твое биополе?
И я действительно стал чувствовать. Не просто чувствовать его прикосновение, а даже определять – с какой стороны он меня касается.
- Теперь мальчик, представь, что твое биополе – тонкий лед в виде яичной скорлупы, а мой взгляд – невидимый жаркий луч, который может его прожечь и сделать даже дырку, если я буду смотреть в одно место.
Сначала ничего не получалось. Но когда я включил воображение и представил, как жаркий луч начинает плавить мой тонкий лед – я уже мог с точностью определить в левое ухо мне смотрит ББ, или же в правое. Потом он меня хвалил и объяснял:
- Эта невидимая чувствительная скорлупка вокруг тебя должна постоянно быть начеку. Любое зрительное воздействие на нее будет определенным сигналом опасности. И чем больше ты сконцентрируешься, тем более чутко начнешь определять даже самые рассеянные на тебя взгляды, а также - с какой стороны исходит эта угроза.
Я закрыл глаза и представил его старческий облик с сильным, сильным взглядом.
       За воспоминаниями время бежит быстро, уже семнадцать ноль, ноль, а я так никого и не засек. Неужели пустышку тянем? Я-то ладно, а десять «Уралов» пойдут по ущелью, тоже зря? Ну, наверное, все-таки не зря, главное, чтобы душманы вылезли. Нападение будет стандартным. Сначала взорвут фугас перед первой машиной, чтобы колонна встала, а потом начнут обстреливать из автомата. Естественно, все выскочат из машин и залягут возле дороги. В этот момент снайпер и начнет работать. Причем выцеливает он в первую очередь офицеров. Стреляет сверху, с большого расстояния, но все равно - очень точно. Пуля попадает в шею возле ключицы, аккурат где нет бронежилета. А самое интересное, он еще успевает нейтрализовать нашу снайперскую засаду.
Когда мы с дедом разбирали, каким образом ему это удается, я сделал предположение, что снайперов работает двое. Один в наглую подползает к краю обрыва и начинает спокойно расстреливать остановившуюся колонну, а второй его прикрывает. Хорошая задумка. Потому что прикрывающий - находится в выгодном положении. Он играет черными. Белыми приходится играть нашему стрелку, чтобы убрать снайпера, который расстреливает залегших солдат. Как только белые делают первый ход или хотят сделать, они вынуждены раскрыть свое инкогнито, и соответственно – засвечиваются. И в этот момент следует ход черных. Получается мат в два хода. Причем стрелок, который работает на краю обрыва – обычная пешка, а прикрывающий его снайпер – ферзь. Я бы сказал - настоящий ас. Работает он только в снайперской дуэли и не пачкается с обычными пехотинцами.
Дед мою версию доработал и придумал, как уровнять шансы в этой дуэли. Задумка такова. Если их двое, то и мы должны работать тоже вдвоем. Как только колонну обстреляют, через две-три минуты необходимо сделать первый ход, то есть засветиться. И этот первый ход должен сделать стрелок-пешка, чтобы заставить замаскированного аса сработать в свою сторону. Помощник выступит в роли обычной приманки. Тогда шахматную партию можно действительно сыграть белыми и поставить мат в три хода. Белые начинают и вторым своим ходом выигрывают. Но как сделать, чтобы приманка сработала и при этом не пострадала? Вопрос. И так уже слишком много под ферзя подставились - три наших снайпера. По-моему достаточно.
Эту проблему решили уже в горах. ББ сказал, что это уже не его дело, мол, придумайте сами. Местные командиры вообще скептически отнеслись к этой идее. Они решили, что лучше всего вместо снайпера посадить «зеленого» пулеметчика и пускай он по этому асу израсходует всю пулеметную ленту. Так будет проще и надежнее. Одна пуля – уж всяко попадет в цель. Снайперскую операцию поддержал сам Валерий Львович. В защиту ее он высказался так: - Товарищи офицеры, ведь не факт, что пулеметчик заметит этого стрелка, и не факт, что попадет. Расстояние приличное. На дистанции четыреста метров, рассевание при стрельбе очередями не поддается измерению. Да пока он будет давить на гашетку и поливать горы свинцом, его самого там шлепнут. И вся операция насмарку. А нам нужен результат. Нам нужен труп этого снайпера. Мне нужен лично его труп. Понимаете меня?. В итоге, операцию согласовали и придумали, как не подставлять моего помощника.
На снайперскую винтовку вместо оптического прицела приделали одну трубу от перископа стереотрубы. Получилось, что стрелок лежит ниже винтовки на сорок сантиметров. Что и требовалось доказать. Точности – никакой. Зато со стороны полное ощущение, что работает снайпер с оптическим прицелом. Да и безопасно. Для пущей убедительности сверху помощника, одетого в бронежилет положили чучело-марионетку, которое якобы и держит винтовку. Единственное, чем подставляется мой помощник, так это своей правой рукой, которой он и будет делать выстрел в сторону снайпера. Вот такая задумка.
Моим помощником сегодня работает капитан, да, да – мой любимый замполит. Валерий Львович сказал: - Ребята, вы уже прекрасно вдвоем спелись. Вам и работать вместе. Заметьте, я сказал - спелись, а не спились. С Богом ребятки, я в вас верю. Время уже половина шестого, скоро пойдет колонна. Где же объект? Неужели появится в самый последний момент? Как устали глаза. Скоро стрелять, а я не готов. Надо дать правому глазу немного отдохнуть в закрытом состоянии. Я его не стал закрывать или зажмуривать а просто прикрыл ладошкой. Так лучше всего, меньше левый устает.
Зазвенел полевой телефон. Вернее он не зазвенел, а стал мигать. Это еще одна наша задумка - вместо звонка поставить маленькую лампочку. Он крутит свою ручку, а у меня она мигает и наоборот. Я снял трубку. На другом проводе раздался охрипший голос капитана:
- Эй, «кукушка», время «Ч» - пять минут, колона на подходе. Как меня понял?
- Да понял, «зяблик» понял, что с голосом?
- Слушай, Стася, спекся я под этим манекеном. Сил нет больше. И горло почему-то першит.
- Терпи капитан, партия тебя не забудет.
- Пошел ты…
- Сам пошел…..
Вот и поговорили. Через пять минут возможно придется поработать. Я на секунду закрыл и левый глаз и представил свое биополе. Пока все спокойно. Никто его не протыкает своим взглядом. Хотя… секундочку. По-моему, немного слева есть небольшое напряжение. Посмотрим. Оппаньки, кого я вижу, ну таффай, таффай, ползи сладкий. Примерно на одиннадцать часов тридцать минут на другой стороне ущелья к обрыву медленно подползала фигурка в камуфляже. Если бы не тень от нее – я бы и не заметил. Ну что ж. Поехали. Я покрутил ручку телефона:
- «Зяблик» на проводе.
- А я, «кукушка», заметил цель, пока только одну цель. И думаю, азимут одиннадцать часов ровно от тебя.
- Что мне делать?
- Сиди, и не высовывайся раньше времени.
- Понял – сижу.
Эх, рассмотреть бы его сейчас, да нельзя биноклем пользоваться. Срисуют по бликам сразу. Работать без оптики - это и есть самый главный козырь всей операции. А без оптического прицела, лучше чем трехлинейка - ничего нет. Да и вообще, надежнее Мосинской винтовки еще ничего в Мире не придумали. Мне принесли ее со склада, новенькую в масле, тысяча девятьсот тридцать седьмого года выпуска. Пятьдесят лет бедненькая лежала, ждала меня. Я ее хорошую, два дня пристреливал, к слишком мягкому курку привык и даже приклад, как и советовал дед, осколочком стекла отциклевал. Ну теперь давай, «Моська», ты уж не подведи меня пожалуйста. Я тебя очень прошу. Снизу раздались длинные пулеметные очереди и почти сразу же короткие автоматные.
Я позвонил «зяблику»:
- Капитан, пора, высовывай винтовку и нащупай его прицелом.
- Сейчас…
- Ну как? Видишь его?
- Вижу.
- Что он делает?
- Пока ничего, не дополз до обрыва метр, лежит за камнем и ждет, когда колона заляжет.
- Если тебя срисовали, то сейчас должны подстрелить. Я думаю, ферзь тебе не даст сделать выстрел.
- А как его спровоцировать?
- Как только стрелок поползет к обрыву, ты слегка приподнимись, чтобы манекен побольше из-за камня высунулся. Если за пять секунд выстрела не будет, значит стреляй сам, понял?
- Понял.
Я на него не смотрю. Нет смысла, мне он не нужен, мне нужен ферзь. А его я пока не вычислил. Но он есть, я это чувствую. Точно есть. Не может не быть. Уж слишком этот первый нагло к краю подползал. Значит, чувствует за спиной прикрытие. Я опять закрыл глаза. Ой, по-моему меня кольнуло справа. Точно, я чувствую на себе неприцельный взгляд. Неприцельный, потому, что он меня еще не вычислил. Причем взгляд с правой стороны, а не с левой, как я предполагал. Азимут примерно на два часа дня. Я, не открывая глаз, устремил в ту сторону взгляд, а потом медленно поднял веки. Картинка, как картинка. Ничего не видно. Так, стрелок начал выдвигаться на огневой рубеж. Сейчас начнется. Я уже примерно знаю, откуда должен появиться выстрел. Скорее всего я его даже не увижу и не услышу. Ферзь осторожный и наверняка работает с прибором для бесшумной и беспламенной стрельбы. Боковым зрением я увидел, как замелькала лампочка телефона. Але:
- «Кукушка», а меня только что убили.
- Как убили, я ничего не видел?
- Прямо в голову нашему манекену.
- Ты его спрятал сразу же?
- Конечно.
- Понял, значит он подумал, что тебя снял.
- Слушай, капитан, а посмотри, откуда стреляли.
- Уже посмотрел, я же любопытный.
- Ну и?
- В левый висок.
- А под каким углом?
- Примерно под сорок пять.
- Вот, гадство… ладно, отбой пока, надо думать…
Ошибиться я не мог, значит прикрывающих двое? Тогда совсем плохо. Значит «ферзя» я еще не почувствовал. А кто тогда справа, «король»? А пока они вдвоем прикрывают, наглый стрелок на краю будет спокойно наших ребят внизу выцеливать и по одному хлопать, а я ничего сделать не смогу. Как же мы этот вариант не предусмотрели? Как же так. А, может быть, справа никого нет? И мне показалось? Скорее всего, сектор обстрела у меня очень узкий, поэтому слева его я и не заметил. Как быть, как быть? Придется рисковать капитаном. Я покрутил ручку телефона. Он ответил:
- Але, слушаю тебя «кукушка», что делать-то будем?
- Капитан, все от тебя сейчас зависит. Только не сдрейфь.
- Ну, говори…
- Игорек (капитана звали Игорем), слушай меня, прикрывающих двое. Один слева от тебя, который стрелял, а второй - почти напротив.
- Ни хрена себе.
- Вот так-то, смотри, что нужно делать. Возьми валуны с правой стороны и переложи слева от себя, чтобы закрыться от ферзя, а потом вылезай слегка над фронтальным бруствером, и выцеливай опять этого духа, который на краю. И даже можешь выстрелить, хотя и все равно не попадешь. Понял? Давай?
- Понял.
Я слился с винтовкой. Левого снайпера я не вижу, сектор обстрела узкий. Значит и он меня тоже пока не видит и по этому опасности не представляет. Игорька он из-за камня снять не сможет, значит, работать придется второму, который по азимуту справа от меня на два часа и который себя еще никак не проявил. А вдруг я ошибаюсь? Посмотрим. Точно, вот он. Я увидел, как небольшой валун стал неправильной формы. Вот ты где…. Понятно…. А вот и дымок от выстрела…. Вспышку я не видел, значит, с глушителем стреляет…. Слева замигал телефон… Ага, значит «зяблика» второй раз убили. Молодчики. Но теперь мой ход… Нельзя же два раза подряд ходить. Помнишь, Стасик, не больше пяти секунд выцеливать, не больше. Поехали.
Вот он на мушке…. Расстояние триста пятьдесят метров, или больше?... По моему, чуть больше… Дымок отнесло вправо… Сделаем поправку…. Ветер, плюс девиация…. Посажу его на правый край мушки… Приблизим….. Вижу крупно…. Включаю воображаемую траекторию полета пули…. Мимо….. Еще левее взять и выше?... Так, сколько же до него метров…. Доверюсь интуиции…. Он меня чувствует…. Все, пора…
Тутууухъ – протяжно ахнула моя трехлинейка. Похоже король больше не стрелок. Теперь можно и с «зябликом» поговорить:
- Капитан, посмотри в свою оптику, как он?
- Стася, по-моему, готов - лежит и ногой сучит.
- Это радует.
- А меня тот, что слева совсем не радует, только что цевье у винтовки разбил.
- Пристрелялся, значит. Сейчас в первую очередь нужно с обрыва стрелка снять, а то он там внизу дел натворит.
- Шлепни его Стася, шлепни.
Снайпер, лежащий на краю обрыва, после моего выстрела выронил винтовку и она, сверкнув последний раз оптикой, кувыркаясь полетела в пропасть. Теперь можно и отдышаться. Что-то я соскучился, давно с капитаном не говорил. Пускай через свою стереотрубу посмотрит, откуда этот ферзь стреляет. Плохое у меня предчувствие. Похоже он мое укрытие по двум выстрелам уже вычислил, так что голову высунуть не даст. Я покрутил ручку телефона. Капитан не отвечал. Что за черт? Плохое у меня предчувствие, плохое. Почему он молчит?
Перестрелка внизу постепенно затухала. Стреляли уже не хором, а по очереди. Я все крутил и крутил ручку телефона, но Игорек молчал. Что же с ним случилось? Может, провод перебило? Бывает и такое, но редко. А если…. Нет, не может быть, он же за камнями лежал. Я закрыл глаза и стал представлять себе картинку нашей снайперской дуэли с высоты птичьего полета. Если по кротчайшей до края пропасти триста пятьдесят или четыреста метров, то диагональ под сорок пять градусов будет гипотенузой. Квадрат гипотенузы, равен сумме квадратов его катетов. Четырежды четыре, будет шестнадцать. Шестнадцать плюс шестнадцать, тридцать два. А корень из тридцати двух? Хм… Это что-то среднее между числами - двадцать пять и тридцать шесть, даже ближе к тридцати шести. Значит, получается, ферзь стреляет почти с шести сотен метров? Да еще над пропастью. Неплохо.
Я откинул маскировочную сеть, теперь она мне не нужна. Играем в открытую. Чего огород городить, если он меня уже вычислил. А, может быть, отлежаться? Дождаться темноты? Тоже вариант. Но как же с обещанием выиграть эту дуэль? Я дал обещание двум генералам и бывшему есаулу царской армии – ББ. Нет, их нельзя подвести. А если все же что-то с капитаном? Нет, пора кончать этого ферзя. Хватит ему безобразничать. Я ему за Игорька кишки голыми руками выпущу. Сука.
Тихо, тихо, тихо, что-то я начал закипать. А этого нельзя делать…. Нельзя. Спокойно, Стасик…. Спокойно… Сейчас протестируем биополе… Ага, похоже я его почувствовал. На самом деле, он не на сорок пять градусов слева, а даже больше. Ни чего себе…Значит не шестьсот метров, а еще дальше. Ого.. Скорее всего у него американская снайперская винтовка усиленного боя. Калибр - двенадцать миллиметров. Уверенная прицельная дальность – тысяча двести метров. Минус глушитель – получатся метров на восемьсот он стреляет спокойно. И даже попадает. Винтовка ко всему прочему еще и автоматическая. Обойма на десять патронов. Оптика в стандартном исполнении - двенадцатикратная. Неплохо экипировался.
А мне, чем ему ответить? Пятидесятилетней мосинской старушкой? А почему бы и нет. На пенсию уходят в пятьдесят пять и прицельная дальность у меня не меньше. Только как уровнять шансы? Он меня вычислил, а я его только почувствовал. У него есть оптический прицел, а у меня - нет. Как быть? Как? Чтобы успокоиться, я добавил в обойму два патрона, а потом дослал верхний в ствол, и прикрыл на несколько секунд глаза. Что же делать? Проверю-ка я его меткость. И еще интересно, как он быстро целится.
Я взял полевой телефон, надел на него пилотку и выставил на камень. Так, посчитаем, успеет ферзь выстрелить за пять секунд или нет. Двадцать один, двадцать два, двадцать три, два…. Щлеп, это пуля попала в камень снизу телефонного аппарата. Ага, значит парень слегка промазал. Понятно - чуток поспешил. Я спрятал телефон и выставил его на метр левее. Так, посчитаем еще раз. На сей раз, на пятой секунде телефонный аппарат разлетелся в куски. Ну вот, что и требовалось доказать. Парень быстро целиться не умеет. А, интересно, что он еще не умеет? Наверняка он с руки стрелять не умеет. Поставил, небось, винтовку на штатные сошки и пуляет. Не биатлонист он – факт. По-моему я знаю, что теперь делать. Если расстояние между нами около восьмисот метров, значит, пуля при начальной скорости девятьсот метров в секунду, эту дистанцию пролетит почти за две. Необходимо, увидеть или почувствовать момент выстрела, тогда можно увернуться. А мне самое главное разглядеть этого «ферзя», а потом я уж с ним, как-нибудь поиграю в войнушку. Ну что, рискнем? Покачаем маятник?
Так, Стасик, приготовься, на счет раз-два-три надо начинать. Черт, страшно, даже спина вспотела. Я лежал на маскировочной сети на дне моего раскрытого укрытия и смотрел на бруствер из камней. На самом большом плоском камне расположился черный скорпион. Он залез сюда минуту назад. Интересно, когда скорпион перемещается или чувствует опасность, он при этом поднимает свой хвост в положение – «готов к бою». Сейчас же он хвост с жалом вытянул во всю длину и грелся на еще жарком вечернем солнышке. Я взял трехлинейку и поставил кончик ствола прямо у него перед носом. Скорпион отреагировал моментально и, отскочив на пять сантиметров, поставил свой хвост в боевую готовность. Черт, никак не решиться выскочить из укрытия. Чтобы себя немного подхлестнуть я вскинул винтовку и выстрелил в черное насекомое. Того, естественно, как ветром сдуло. Все пора.
Я выскочил из укрытия и, выпрямившись в полный рост, стал смотреть в предполагаемую сторону, через пропасть, где по моим предположениям должен находиться «ферзь». На счет – двадцать три, я сорвался с места и побежал в сторону большого валуна, который находился чуть левее биссектрисы обстрела. Пока бежал, продолжал наблюдение - нет ли струйки дыма от глушителя. Ничего не видно. Или он не стрелял, или я не рассмотрел. Шестьсот метров, это тебе не шестьдесят. А если я уже с воздухом воюю, а он тем временем давно смылся? Может же такое быть? Как проверить. Я лежал за камнем и думал. Так, а если сделать так?
Я, найдя под ногами большой булыжник, обернул его в снятую с себя, мокрую от пота гимнастерку, и сверху надел пилотку. Так, теперь поиграем. Сейчас я поставлю очередное чучело на край валуна и дождусь выстрела. Через пять секунд он должен выстрелить. Пуля летит две секунды. Значит нужно сразу же после выстрела смотреть, где будет дымок. На это есть пять секунд. Поехали. Камень от прямого попадания двенадцатимиллиметровой пули, покачавшись, упал с валуна мне под ноги. Так, быстро смотреть. Я, сложив руки биноклем и приложив их ко лбу, высунувшись из-за валуна, стал цепко разглядывать плато с другой стороны пропасти по азимуту десять часов. Двадцать один – начал я отсчет, двадцать два, двадцать три, двадцать… Вижу. Вижу белый дымок, вот он где… Почти правильно угадал….
Теперь нагнуться… Ага…. Вовремя… Над головой прожужжала пуля… Странный звук… Похоже она летит как-то медленно… Значит ее глушитель здорово тормозит… Учтем… Не пора ли мне сделать пару выстрелов? А то как-то не честно. Пару я, конечно, не успею, винтовка у меня все же не автоматическая, а один – запросто. Я, выпрямившись, встал на изготовку для стрельбы стоя и поймав то место, где я секунду назад видел дымок быстро, почти не целясь выстрелил и нагнулся. Сверху опять прожужжала пуля. Пристрелялся, гад. Ладно, давай еще раз. В этот раз я выскочил из-за валуна с левой стороны, совсем не оттуда, откуда меня ожидал «ферзь». Значит, есть пять секунд. Три он целится в новое место и две секунды летит пуля.
Прицельную планку я поставил на тысячу метров, на всякий случай, думаю в самый раз. Ага, вот он мой хороший – я уловил мягкий абрис несоответствующий этой местности. Местные камни - более граненые, можно так сказать. Первый выстрел я сделал почти не целясь, а потом отскочив на два метра в сторону прицелился по настоящему. Мое сердце остановилось… Дыхание - остановилось уже давно… Я слился с винтовкой… Я душой уже на краю ствола… Я вижу будущую траекторию полета пули…. Тютелька в тютельку… Приближаю ферзя на краю мушки… Он ближе, ближе… Пора….Тутууухъ… Что за черт? В последнее мгновение перед выстрелом с левой стороны мушки я увидел большой женский глаз. Через секунду разряд тока больно кольнул в затылок. Ку-ку – сказал я себе. Значит попал. Можно не прятаться. Я, обессиленный, сел на ближайший камень и закрыл глаза.
Через минуту, поднявшись на ватных ногах я, спотыкаясь, двинулся к своему первому укрытию, к своему стрелковому гнезду - гнезду кукушки. Взяв сигнальный пистолет я выпустил вверх красную ракету, оповещая колонну, что операция закончена. Пора подбивать бабки. Три - ноль или три - один? Я двинулся в сторону укрытия, где лежал «зяблик». Не ужели «ферзь» успел его «съесть». Ага, вот они валуны. За камнями, свернувшись калачиком, весь в крови лежал Игорек. Пуля пробила ему шею с боку на вылет, но удачно, не зацепив при этом артерий и шейного позвонка. Он посмотрел на меня тусклым болезненным взглядом и хриплым шепотом с кровавой пеной на губах спросил: «Ну, как?», и потерял сознание.
       Через полчаса прилетела вертушка и забрала нас с капитаном. Он пришел в сознание уже в Москве в госпитале Министерства обороны. Врачи спасли ему жизнь, но не смогли спасти голос. После многочисленных операций он стал говорить, как актер Георгий Вицын в фильме « Джентльмены удачи». Генерал-майор, Валерий Львович получил то, что хотел – труп снайпера. Даже три трупа. Два со снайперскими винтовками Токарева, а один, с американской, двенадцатикратной винтовкой усиленного боя. Когда он его увидел, то очень удивился. Труп, с выбитым левым глазом и раскуроченным затылком, принадлежал молодой белокурой женщине с татуировкой французского легиона. То есть ферзь – оказался королевой. Почти одно и тоже. Играли, в большинстве, в итоге, все равно проиграли…Мат вам…
       Я даже не стал с генералом смотреть на женский труп, вспомнив глаз, который увидел во время выстрела. Большой и голубой, с запоминающимся миндалевидным разрезом. Мне все стало ясно. Лейда, лейда. Прости меня. Получается, что я убил тебя два раза. Один раз в мирной жизни и вот теперь на войне. Тогда же я дал себе обет, никогда, никогда в жизни больше не стрелять. Даже по мишеням.
       Через неделю пьянства я получил все же двойной отпуск и отвез старенького ББ в Сибирь, под Бодайбо. Дед мечтал умереть в свой охотничьей сторожке, в которой он прожил больше тридцати лет. Там он мне поведал, как зовут его на самом деле. Также ББ – только красивее и в квадрате: Борис Бенедиктович Берестов-Бенуа.

       Через полгода, уже на гражданке, в февральскую вьюжную ночь мне приснились его глаза. Старческие, мудрые. Они ласково смотрели на меня из темноты. Проснувшись под утро, я больше так и не смог заснуть. Щемило сердце и болел затылок.

Станислав Кутехов Санкт-Петербург 10 августа 2006 года