Околопоттеровское

Это - всего лишь апрель, мой милый:
тают кусочки льда в ладони -
"вечность" уже не сложить;
Не вы ли
так не хотели об этом помнить?
Это всего лишь апрель, мой милый.

Это - не заговор; просто травы
встали почтительно над могилой...
Вы, как всегда, были в чем-то правы,
больше ж - неправы. Увы, мой милый.
Это не заговор - просто травы.

Это - вечерняя тишь над нами
и меланхолия вместо кофе.
Ртуть с киноварью свились в орнамент...
Впрочем, предпочитаю - строфы.
Эта вечерняя тишь - над нами.

Это пройдет, как и всё на свете:
слабость минутная - сон о счастье.
Вы же интересовались смертью?
Вы получили её - отчасти
(вкупе с отметиной на запястье).
Crucio, милый.
Так лучше.
Смейтесь.

* * *

Алхимическое нечто.

Не подходите.
Мне больно на Вас смотреть:
я же не зритель,
я шут и актер - на треть.
В тигле - тинктура
и унция темноты...
Старой гравюрой
Ваш профиль на миг застыл:
это сказались
зола и - отчасти - ртуть.
Сумерки зала
и привкус Луны во рту
стали уместны,
как воздух. Рука дрожит.
Опыт прелестен!
Но Вы же хотите - жить...
Чья это прихоть?! -
меняется лик в огне:
вот Вы грустите,
а вот - улыбнулись мне.
Нить разговора -
безмолвные взгляды, ночь,
сотни историй
в ладони минуты. Но -
надо прощаться:
тинктура теряет цвет.
Глупое счастье...
Впрочем, другого - нет.

* * *

Cruciatus.

Кофе в зёрнах.
Дрожащий от страха воздух.
Резкозть зрения - где-то в пределах нормы.
Зелень дёрна в изрезанной в кровь ладони
превращается в сталь.
Перед диким штормом
вспышка света
под веками - отблеск боли,
что секунду спустя опрокинет тело.
Незаметно
становишься... не собой ли?
Круг страданий очерчен
не кровью, мелом:
в этом слишком
немного трагизма, чтобы
распылять свою боль на красивость позы.
В полкасания:
"Crucio".
Крик немого
прорезает пространство.
Мишени.
Розы.

* * *

Слизеринец-старшекурсник над учебником.

Смерть многолика:
улыбка ребенка, ноябрьский снег,
солнечный блик - и
застенки реальности с плачем во сне,
грани кристаллов,
опасная бритва, взведенный курок,
высверки стали,
застрявшие где-то под пятым ребром.
Смерть интересна:
учусь узнавать - и смотреть сквозь прицел,
как неуместно
меняются разные люди в лице,
видя упорно
лишь саван и сырость могилы - за Ней.
Знаки бесспорны,
и ночь растворяется в синем огне.
Шелест страницы
спугнул тишину. Ворох пламенных рун
пляшет, искрится -
и сердце, как свечка, угаснет к утру.
Сомкнуты губы:
кто знает - молчит, по-иному - никак.
Полон мой кубок.
А в храм вдохновения вкралась тоска...

* * *

Предсказания.

Солнечный свет растворен в крови.
Миг - и орнамент из судеб свит:
нити привычек, палитра глаз.
Образ дрожит в глубине стекла,

враз обретая и плоть, и звук.
... Пальцы изрезаны о траву,
глупый венок - по воде в ночи...
Образ в кристалле без слов кричит.

Струнка тревоги звенит в виске:
что-то сломалось в глубинах схем,
и в вероятностях мира - брешь...
Лживы гадания в октябре.

... Вихрь секунд из ладони - в свет...
Тонут леса в золотой листве;
осень - пора переделки снов.
Да, вы бездарность, мой мальчик. Но -

тянется ветер к огню свечи,
белый хрустальный мой шар молчит...
... Запах лаванды, шафран, жасмин.
Ваше занятие - до восьми.

(не совсем профессор Трелони, но что уж вышло)

* * *

Сириус Блэк.

Библиотека. Россыпь старых карт
от скуки одиночества не лечит.
Подбрасываю пенни: чет ли, нечет -
мне равно просыпаться наугад
и видеть дождь над мокрой мостовою.
Мой Лондон превращается в тюрьму:
месИво судеб, пасмурная муть
да звон посуды. Я, тихонько воя,
промокшим псом смотрю на этот ад.
Замкнулся круг, замкнулись стены дома -
я выношу бездействие с трудом, и
шагаю на пятнадцать лет назад.
Святая роскошь юности и силы,
безумье мая, искренность надежд,
надёжность дружбы... Истина - в дожде:
мой дождь давно размыл черты иддилий,
но всё же, всё же... Комнаты пусты.
Мечусь, как зверь, среди живых портретов.
Сквозь их надменность проступает Леты
мертвящий холод. Я - не смог остыть:
мой буйный норов согревает кровь.
Три быстрых шага, дверь, пинок... Закрыта.
...Букет из поздних блеклых маргариток.
Стакан. Бутылка виски. Чертов рок...