Поэма. Соломон и Суламифь

 А.И.Куприну посвящается.

 Поэма.

 Соломон и Суламифь.

 1.

В библейские седые времена,
В далекой, незабвенной Палестине,
Премудрости посеял семена
Царь Соломон.
Бывало, в одиночестве грустил он.
Рядом с дворцом, на склоне Ватн-Эль-Хав,
Огромный виноградник был посажен,
И, там, назло порокам и грехам,
Стоял, Изиды храм. Он был велик и важен.

Однако, храм Изиды вскоре стал
Язычества, кровавых жертв, рассадник.
И вот, когда от оргий тех устал
Царь Соломон,
Он чаще посещать стал виноградник.
Уединяться царь туда любил,
В часы великих царских размышлений,
Или когда усталым просто был, -
То там любил он отдохнуть. Из лени.

Как говорил пророк Екклесиаст:
«Все – суета и томление духа!»
Не знал тогда, что жизнь ему подаст
Царь Соломон,
Что близится пожар, что было сухо
В груди его, но там дрова лежат, -
Источники любовного пожара,
И урожай любовный будет сжат –
Любовная найдется скоро пара.

 2.

Вот на заре, на гору Ватн-Эль-Хав
Доставили в носилках Соломона,
Где, уединившись, часто отдыхал
Царь Соломон
В том винограднике Ваал-Гомона.
Здесь, он от пиршества в дворце устав,
И от дворцового хмельного жара,
Прошедшей встречи разговор листал
С послом царя Тиглат-Пилеазара.

Простой лишь плащ одет был на царе,
С большой застежкой в форме крокодила,
И здесь, с рассветом, на царственной горе
Царь Соломон
Смотрел, как солнце из-за гор всходило.
С востока ветер утренний подул
С веселым ароматом винограда, -
Он тонкий запах резеды тянул,
Вина, смолистого дыханья сада.

И, будто бы в тени, листы олив
Переговаривались торопливо, -
Прислушался, чуть голову склонив,
Царь Соломон,
Услышав голос нежный и счастливый.
Он слышит, где-то девушка поет,
Как будто бы в горах ручей здесь льется,
Все, повторяя те же пять-шесть нот,
Но, как то пенье в сердце отдается
И к умилению взывает…

Как ток по Соломону пробегает,
Уж рядом дева, за кустами ходит.
Осторожно ветви раздвигает
Царь Соломон,
И сквозь кусты колючие проходит.
Стена лозы там перед ним встает,
И дева, чей он слышал дивный голос,
Между рядами ходит и поет, -
Блестит на солнце ее рыжий волос:

«Возлюбленный мой принадлежит мне,
а я ему; он пасет между лилиями.
Доколе день дышит прохладою,
и убегают тени, возвратись, будь подобен
серне или молодому оленю на расселинах гор…»

Поет, как день прохладою дохнул,
Как быстро ночи тени убегают.
Услышав пенье, нежно так вздохнул
Царь Соломон, -
От голоса той девы сердце тает.
Ту песню, будто милому поет:
Его так в этой песне называет,
Той песнею любимого зовет
И к возвращенью скорому взывает:

«Беги влюбленный мой;
Будь подобен серне или молодому оленю
на горах бальзамических…»

Все ближе, ближе пенье девы той,
Все звонче звуки песенки наивной,
Горячая буянит видно кровь.
Царь Соломон
Застыл, пленен тем пеньем девы дивной.
В устах у девы новые стихи
Рождаются и с ветром улетают,
Взмываются, то звонки, то глухи
Высоко в небеса и тихо тают:

«Ловите нам лисиц, лисенят,
которые портят виноградники,
а виноградники наши в цвете…»

Летит песнь девы вдоль соседних лоз,
Но вдруг заметила, пригнулась низко,
В глазах ее застыл немой вопрос.
Царь Соломон,
Раздвинув виноград, подходит близко
И нежным голосом он произносит:
- О, девушка, лицо мне покажи,
Дай голос твой еще услышать…, - просит:
- Не прячь лицо о дева, обнажи…

Та распрямилась, став лицом к царю,
И сильный ветер ее платье треплет,
Прости, читатель, что так я говорю,
Но этот ветер вызвал царский трепет
Вдруг. Платье плотно облепило,
Как будто тело девы обнажив.
Ее фигура стройная пленила,
Царь Соломон
Вдруг замер и стоял, ни мертв, ни жив.

От роду деве той – тринадцать лет,
Царь видит под одеждой как нагую, -
Насквозь одежду раскрывает свет,
Царь Соломон
Увидел маленькую грудь тугую…
Как возвышения девичьих сосцов
Лучами по материи проходят…,
Как чашу круглую девичий живот
И линию, что между ног вниз сходит…

- Твой голос сладок, - царь ей говорит,
- Лицо твое, прекрасная, приятно.
В груди царя вскипело все, горит,
Царь Соломон
Пленен той девой. Что же, все понятно.
Вот дева ближе. Смотрит на царя
С волненьем, трепетом и восхищеньем,
Два ярких мака в волосах ее горят,
Она к царю подходит со смущеньем.

Как флейты голос девы той звучит:
- Я не заметила, как появился, -
Стыдливо опустив глаза, молчит,
И лик, сей девы, краскою залился.
Царь Соломон
Сказал: - Ты так прекрасно дева пела!
Ее ресницы задрожали зыбко,
Но на губах уже играла смело
И обнажалась тайная улыбка.

- Ты пела песнь о милом о своем?
Он быстр и легок как молодой олень,
Вам хорошо, о дева, быть вдвоем? –
Царь Соломон
Промолвил, преодолев смущенья тень.
- Ведь он красив твой милый, так о дева?
Вам хорошо бывает с милым вместе?
Она смеется, заливаясь, смело,
- Нет, нет! Нет милого, то только песня.

- Я милого не знала никогда, -
Они молчат с минуту без улыбки,
-Во все мои прошедшие года…
Царь Соломон:
- Все оправданья твои, дева, хлипки.
Не верю я тебе, ты так прекрасна…
- Ты смеешься надо мной…? Глянь, я черна,
Смеешься, правда! Мне как день все ясно!
Нет милого! Я до сих пор девичеству верна…

- Со зла меня сюда послали братья,
Смотри, как солнце сильно опалило.
Я виноградник стерегу,
Зачем тебе бы стала врать я…?
И дева вмиг тут руку оголила…
Царь Соломон
Увидел руки девы: локти, плечи, -
Прекрасный девичий он распознал овал,
Блестела кожа темная, как вечер…, -
На ней художник-время рисовал.

- О нет!
Ты самая прекрасная на свете!
От солнца ты еще прекрасней стала:
Как белые ягнята зубы эти,
Которые пасти ты не устала.
Ни на одном не вижу я порока…,
Как от граната половинки твои щеки
И губы алы – наслаждение пророка…!
Смотреть на них, - то восхищения истоки…!
А волосы, похожи на овечье стадо,
Что покрывает гору до вершины,
Когда спускается с горы Галаада…
И не видать среди овец плешины:
От ног их пыль, как после сильной бури,
Волнистая, как и твои же кудри…!

- Глаза твои бездонно глубоки,
А брови – как две бурные реки…!
О, как красива шея и стройна!
Как башня есть Давидова она…!
- Как башня? – умиляется она!?
- Да! Да!
Ты самая прекрасная на свете,
Но что в сравнении с тобой слова все эти…
На этой башне тысячи щитов
Военачальников, поверженных Давидом, -
Мой щит тебе повесить я готов,
Пленен, красавица, одним твоим лишь видом…

- О! Говори! О, говори еще…

- Когда ты обернулась на мой зов,
И ветер натянул твои одежды,
Увидев пару трепетных сосцов, -
Поверил, что сбываются надежды
Прекрасную увидеть из прекрасных…!
Они как серны две, что лилий между…,
Твой стан, как пальма, стройный кипарис…,
Как гроздья винограда твои груди…!
- Ах! – дева вскрикнула, как пурпур покраснев…

- И бедра видел, что стройны как ваза,
Которую художник сотворил,
Не спрятать красоту тебе от глаза.
Ты хочешь, чтоб еще я говорил?
- О, говори, прекрасный, говори…, -
Она покорно опустила руки
И юное лицо свое раскрыла.
Кружат ей голову те сладостные звуки,
Глаза в истоме радости закрыла.
По телу дрожь…, и дева тут вскричала:
- Скажи мне, кто ты, незнакомец милый?
Такого никогда я не встречала…

- Пастух я здесь, красавица моя,
Пасу овец в сих дивных мне краях.
Зеленая трава понравилась здесь мне,
Придешь на пастбище, красавица, ко мне?

Она тихонько лишь качает головой, -
- Ты все смеешься видно надо мной?
Твое лицо не грубо, руки белы,
Не знало холода и зноя твое тело…
И дорогой хитон…, я верно говорю…, -
Ты, видно, из людей, кто близок самому царю…,
Я за твоей бежала колесницей…?!
- Ты угадала! Мне от тебя не скрыться…

Ну, что ж, коли, по правде говоря,
Я повар главный самого царя…
И ты на Пасху видела меня.
Теперь, скажи мне, как зовут тебя?
- Я Суламифь, - сказала дева тихо,
Опустив смущенно свое лико.

- За что же братья на тебя сердятся?
- Мне стыдно! Стыдно в этом сознаваться.
Мне дали денег братья, выручив с вина, -
Послали в город, хлеба чтоб купить и сыра…
- Ты потеряла деньги? В том твоя вина?
- Нет! Я еще масла розового у египтян купила,
А от братьев скрыла…,
А масло розовое пахнет так прекрасно…
- Не надо, не печалься милая напрасно!

- Скажи мне: есть у тебя отец и мать,
Что делают они и как их звать?
- Есть мать лишь у меня теперь одна,
Отец мой – умер года тому два.
Все братья мои – старшие меня,
От брака первого. А от второго –
Сестра моя любимая и я.

- Сестра твоя такой же красоты,
Как Суламифь, красавица, и ты?
- Ну, что ты говоришь, конечно, нет,
Она еще мала, ей только девять лет...
- Ах, значит только девять лет…?
И у сестры такой труди, горячей, нет,
Такой красивой, царственной груди…
С набухшими сосцами впереди…?

Она молчит от счастья и стыда,
Нет сил молчать, сказать, готова – «Да…!»
- О, милый, не гляди так на меня, -
Взмолилась Суламифь,
- Твои глаза волнуют и манят, -
Но взгляд ее, волнующий, зовет
И голову на грудь ему кладет…
Царь с жадностью приник к ее устам,
Он чувствует жар, пламень ее губ,
Чуть острый, с маленькой щербинкой ее зуб,
И сладкую чуть влажность языка,
Прелюдию, начав издалека.

От нетерпенья Суламифь горит,
- Что делаешь со мною? – говорит
Суламифь закрыв глаза,
- Что делаешь со мной…? Что ты сказал…?
Но страстно шепчет Соломон у рта,
- Сестра, невеста, мед под языком твоим,
Он каплет с уст твоих мне на уста…,
Ответь, любимая, желаниям моим,
Люблю тебя! О, дева, не шучу…
- Нет, нет…, оставь, не могу…, я не хочу…
- Скажи, любимая, скорее, где живешь?
- О нет, мой царь, скажи, что не придешь
Ни сегодня, ни завтра, ни потом…
- Да, обещаю…, скажи же, где твой дом
Любимая моя, о Суламифь…?


- Когда пойдешь ты по пути в Кердон,
То там увидишь, где стоит мой дом,
Окно мое на южной стороне,
Но помни, милый, помни обо мне…,
Ты обещал, мой милый…, не приходи…
- Люблю тебя! Ты будешь ждать? Не бойся, верь…
- Мой милый, за углом… открыта будет дверь…
- Я ночью этой, милая, к тебе приду…
- Не приходи…, не надо…, жду…,
Скажи мне имя? - раздалось как стон…
- Имя? Как царя! Я тоже Соломон…
- Прощай, возлюбленный…, о нет…, не уходи…
- Прощай любимая…, вся радость впереди…

 3.

Светел и радостен в тот день был Соломон,
На троне восседая, суд над людьми творил.
Истцы, просители толпились у колонн, -
Им свой вердикт мудрейший тут же говорил
Царь Соломон.
На троне из слоновой кости он сидел,
Трон в золоте был, подлокотники со львами,
За каждым уголком в зале суда глядел, -
Сюда на суд все шли за мудрыми словами.

На Соломоне красный был одет хитон,
На голове венец, с шестьюдесятью камнями.
По руку правую – Вирсавии был трон:
Царицы-матери, с преклонными летами.
Вдоль стен – из яшмы длинные скамьи,
На них Ассирии гости восседали.


Потом: министры царственной семьи,
Военачальники – они суда все ждали…
Палач Ванея, с седой длинной бородой,
Его глаза, по-старчески глядели, тупо,
Налиты мутною, застывшею водой,
Рот был открыт и мокр, губа свисала глупо.
Азария, сухой, болезненный сидел,
Историограф – Иосафат и друг – Завуф,
Дворецкий Ахелар, порядок там глядел,
Бен-Гевер – начальник городов шестидесяти двух,
Копьеметатель – Ваана, сын Хушая,
Начальник воинов – красавец Элиав, сын Алихуда, -
Сидели тихо, Соломону не мешая,
И ждали Соломонова суда, как чуда.

Был первым – ремеслом гранильщик, Ахиор,
Гранение камней он хорошо освоил:
С Захарией, другом своим, затеял спор.
Захария камень драгоценнейший присвоил,
Свидетелей, подговорив, привел с собой.
Царь каждому сказал дать по кусочку глины,
Чтоб каждый камень формой вылепил такой,
Чтобы определить, который из них винный.
Но каждого отдельно запереть в покои…,
Никто друг друга чтоб не беспокоил.
Как грудь те спорщики вид камня изваяли,
Свидетели: кто лошади, кто голову овцы, -
Тот камень видели они совсем едва ли,
И Соломоном все наказаны, глупцы…
А пуще всех – Захария, обманщик, вор,
И Ахиор, конечно, выиграл свой спор

Затем, приблизились три брата к трону:
Не могут в мире жить друг с другом, по соседству,
И вот на суд теперь явились к Соломону, -
Отец, пред смертью, сам им разделил наследство.
По смерти вскрыли ящик, как отец вещал:
Что сверху – старшему из братьев завещал –
Монеты золотые там лежали;
А в среднем были лишь простые только кости,
Как будто мертвецов направил сыну в гости,
А в нижнем – лишь кусками дерева лежали.
И братья, пред царем, друг друга унижали.

Царь Соломон тем братьям трем с укором:
- Неужто, крикуны, вам непонятно сталось,
Что вы пришли сюда, ко мне, с сим слабым спором:
Вот старшему – все золото досталось,
Скот и рабов отец всех среднему направил,
А дом и пашню – сыну младшему оставил.
Неужто, братья, враждовать вы не устали, -
Сказал им Соломон,
И братья, поклонившись, вновь друзьями стали.

Другое дело о наследстве рассмотрел:
Два сына было у отца, каждый был лучник, -
Отец наследство оставлял тому, кто лучший.
И вот решили обратиться к Соломону,
Из братьев каждый говорил, что он не худший, -
Они просили разрешить все по закону.

Царь Соломон сказал сынам: - Возьмите луки,
Чей, проверим, зорче глаз и крепче руки,
Наследство тот из вас двоих, сыны, возьмет,
Кто со ста двадцати локтей стрелою попадет
В грудь своего умершего отца…

Царь Соломон с ними надсмотрщика послал,
Потом же выслушал он своего посла.
- Исполнил все я как ты, царь, мне приказал, -
Надсмотрщик все царю как было рассказал:
- Я труп отца сынов у дерева поставил,
Дал лук и стрелы, и, стрелять в отца заставил.
Брат старший в сердце первым выстрелом попал,
А младший брат заплакал, и стрелять не стал…

Царь младшему отдал имение отца.
Телохранителем – назначил гордеца,
Там нужен: сильный, с меткою рукой,
Без сердца, жадный, - старший брат такой.

Затем, предстали пред царем три человека,
Которые зашили в пояс деньги в чеках.
Когда в лесу с ночевкой эти трое были, -
Пояс, чтоб не украли, в землю там зарыли,
А утором этот пояс не нашли…
И вот за помощью к царю, они пришли,
Но царь историю им прежде рассказал…

- Одна девица верной обещала быть
И путника, до возвращенья, не забыть.
Он в путешествии женился на другой,
Забыв о ждавшей его деве дорогой…
Узнав, та дева отдала руку другому,
Но, помня свою клятву другу дорогому,
Просила она мужа девство пощадить
И отпросилась клятву снять друга просить,
Потом, мол, сделаешь, что хочешь,
Коль нет, то честь ты деве опорочишь.
И, так как этот юноша деву любил,
То просьбе этой деве чистой уступил…
Дорогою разбойник на деву ту напал,
 От девы он ее историю узнал, -
Свободу этой деве честной дал,
И драгоценности, что были с ней, отдал…

- Кто Богу оказался радостен из них? –
Спросил их царь, - Разбойник, девица, жених?
И лишь один из них разбойника назвал,
Тут царь сказал ему: - Так значит, ты украл!
Хитрый путник, посох свой другому передал,
И показанье в воровстве на него дал,
Мол, призываю Иегову моего,
Что золото не у меня, а у него…,
Но Соломон за хитрость наказал,
Он посох разломить тот приказал, -
Из посоха посыпались монеты
И вор просил царя простить его за это…

К царю явилась бедная вдова, -
- О, царь! Не вынести мне мук и пыток, -
Сказала эти жалобно слова,
- Кто возвратит мне этот мой убыток:
Я на последнее муку купила
И в этой чаше домой ее несла,
Но ветер разметал муку, что было,
Домой я детям ничего не принесла…

- Когда случилось, – спросил царь,- ответь ты мне?
- Сегодня утром, справедливый, на заре,
Я рано за мукой ходила…

Купцов богатых Соломон позвал,
Помочь вдове той бедной наказал.
- Просили ветра, чтоб паруса навеял?
А он муку вдовы бедной развеял, -
Вдове потерю надо возместить,
Насыпать серебра, что чаша та вместит,
В чем собиралась та вдова муку носить…
И от себя царь золота в дар дал, -
Он утром радость тоже получил,
Которую совсем не ожидал…

Когда с сего суда царь выходил,
Там главного жреца Молоха он встретил.
Детей тот в жертву приносить просил,
Сказать откуда ждать опасность обещал…
Царь на жреца внимания не обратил, -
Злым взглядом жрец царя на выход проводил.

 4.

Жара дневная, обжигавшая прошла,
Вечерняя заря вслед наступила,
К менялам, в старый город, Суламифь пошла
И мирра благовонного купила.
Скопец, что благовонья продавал,
Рукой дрожащей три капли мирра перелил,
И, отдавая склянку девушке прекрасной,
Чтоб вспомнила о нем, в миг сладкий свой, просил,
Бесплатно мирра, мол, сей деве, лишнего пролил.

Когда над Силоамом поднялась луна,
И лунный свет со тьмой она смешала,
Осталась бодрствовать лишь Суламифь одна, -
Сестра, уснувши, у стены лежала.
В кустах, снаружи, лишь цикады кричат сухо,
Решетка света лунного лежала на полу,
Толчками кровь в ее ушах шумела глухо, -
На сердце будто бы лежал большой валун.

Дрожа от робости и счастья ожидая,
Нагнулась Суламифь, одежды все снимая,
И склянку с благовониями ту взяла, -
Себе на грудь и плечи мирру налила.
В живот, на бедра благовония втирая,
Она предчувствовала радости все Рая.
- Люблю тебя, ты царь души моей, мой милый, -
Шептала Суламифь, сжимая руки с силой,
И все сильнее разгоралась Суламифи страсть.
Благоухающая вся на ложе улеглась
И стала ждать прихода Соломона…

Она лежит, и дремота уж донимает,
Ей грезится, что милый рядом, обнимает…,
Она проснулась в радостном испуге –
Нет рядом никого в ее округе.
- Приди, любимый мой, ко мне скорей,
Не закрывала я своих дверей…,
Что если, как просила, не придет…?
Будь быстр, приди, мой милый! Невеста твоя ждет! –
Тут слышит Суламифь шаги…

Души от робости у девушки не стало,
Оцепененье девой милой овладело,
Сковала силы робость, непослушно тело:
Встать с ложа, сил у Суламифи не достало.
К любимой Соломон, с волнением взывает:
- Любимая, я жду тебя, не будь строга…
- Как выйти мне, любимый мой, ведь я нага…
- Вот утро скоро спустится к нам с гор…
- Я ноги вымыла, как встану я на пол…?
К двери жилища тихо Соломон подходит, -
Задвижку руки Соломона не находят…

Тут встала Суламифь, открыла дверь, выходит,
Но нет уж рядом Соломона…? Он уходит…!?
И рядом с домом нет, и на дороге никого,
Луна уменьшилась, бледнея высоко,
Шаги чуть слышны, еле-еле, далеко…
- Возлюбленный! – кричит, - Царь сердца моего!
Я здесь! Я жду тебя! Скорей ко мне вернись!
Возлюбленный мой царь, хоть, словом отзовись…!
Но, тишина стоит, не отзывается никто…

- Я по дороге этой в город побегу, -
Шептала Суламифь, - Я догоню тебя,
Я без тебя, любимый царь мой, не могу…,
Хочу я быть с тобой…, всегда тебя любя…
О! Если б ты был моим братом, милый, то
За поцелуи бы не осудил меня никто, -
Так говорит она себе самой, бежит,
Догнать любимого у города спешит.

У городских ворот два сторожа дремали,
Проснувшись, с удивленьем деву увидали.
Тут младший сторож ей дорогу преградил,
- Скажи, красавица, чем я не угодил?
Ты ночь с любимым тайно сладко проводила,
Так может и меня б, любовью наградила?
Продрог от сырости ночной, о дева, я…,
Будь справедлива дева, обогрей меня…!

Он не смеется, тяжело так дышит, хрипло,
Гнусавым голосом все шепчет ей осиплым:
- В любви подобного мне нет боле никого,
Возлюбленный твой слаб, я опытней его…!
Хватал ее за грудь, за руки, за одежду, -
Не оправдала Суламифь его надежду.
Она гибка, сильна и скользко в масле тело,
И вырваться из этих рук она сумела,
Лишь верхнее осталось покрывало,
А Суламифи, будто вовсе не бывало.

Бежит назад она прежнею дорогой,
Быстрее лани мчатся Суламифи ноги…
Дверь дома, как была открытой, так осталась,
Промчавшись мимо, Суламифь не испугалась.
Она через Кердонский мост проходит
И в виноградник Ватн-Эль-Хава входит.
Брат ее спал еще, меж лозами свернувшись,
Лишь в шерстяное одеяло завернувшись.
Цветов струился виноградный аромат,
Быть может царь ее вновь там же, у оград?
Легко меж лозами, как лань она скользит,
Роса на локти брызжет, ноги холодит…
Крик Суламифи виноградник оглушает…, -
Царь за стеной стоит…!

С сияющим лицом протягивает руки
Царь Соломон….,
Как птица дева-Суламифь летит паря,
Безумной радости лишь раздаются звуки,
Со стоном счастья обвилась вокруг царя…
Так в поцелуях несколько минут проходит,
Царь, распалившись, в исступленье входит,
Весь дрожит. От радости и счастья он горит
И в упоении Суламифи говорит:
- О, как прекрасна ты любимая моя…!
- О, мой возлюбленный прекрасный, я твоя…,
Царь Соломон на землю нежно опускает…
Целует деву нежно Соломон, ласкает,
И Суламифь от ласк изнемогает…

Спустя лишь время, что случилось, понимает, -
Царь шепчет Суламифи нежные слова,
Легла на грудь ему девицы голова.
Краснеет Суламифь, закрыв рукой глаза,
Когда ей Соломон про ласки те сказал.
В смущеньи произносит дева речь:
- О, царь мой! Сберечь себя я не смогла,
Мне братья дали виноградник здесь стеречь,
Но свой вот виноградник не уберегла…
- Уж не жалеешь ты того, что произошло? –
Спросил он Суламифь, когда волнение прошло.
- О, нет! Как можешь ты такое говорить,
Тебя всегда, мой царь, буду благодарить!

- Скажи мне Суламифь, всю правду, не тая,
Ты, в самом деле, знала любимая, - кто я?
- Нет, я и теперь не знаю, любимый мой,
Боюсь, что ты смеяться будешь надо мной:
Здесь на горе Ватн-Эль-Хав, мне говорили,
Языческие боги иногда бродили.
Те боги, как говорили, так прекрасны,
Черны их кудри, крепки руки, очи ясны,
Я думала: не Гор ли ты, Озириса что сын?
Иль бог другой…?
Но ты прекрасен, милый мой, один...

- Нет! Нет! Я только царь, возлюбленная дщерь,
Не богу, мне ты в сердце отворила свою дверь.
Клянусь тебе, что в своей жизни никогда,
Не ныне! Нет! Ни в юные мои года
Таким желанием мое сердце не горело,
Твоя улыбка вызывает мою страсть, а с ней, -
Прикосновение твоих огненных кудрей…,
Твоих пурпурных губ волнующий изгиб…
Ты так прекрасна Суламифь! О, я погиб!
Ласки нежные, любимая, пьянят,
Сосцы твои – вино, а груди – аромат…
- О, нет, гляди! Возлюбленный среди людей,
Глаза твои волнуют, волосы душисты,
Ты мирровый пучок среди моих грудей,
Желания твои, мой царь, как солнце чисты…

И время бег над ними прекратило,
Их ложе – зелень, кровля – кедры, все им мило,
И знамя над шатром у них – любовь…

 5.

Бассейн был у царя, восьмиугольный, ладный,
Стены из мрамора, водой налит прохладной,
Из львиных сардониксовых голов – вода сбегала,
В сидонских зеркалах лучами солнышко сияло.
Вода от благовоний ароматных стала
Цвета молочного прекрасного опала…

Рабыни с восхищением глядели
На Суламифь, когда ее раздели.
Нет недостатков на ее прекрасном теле,
- Все это для тебя, мой царь, - шептала Суламифь…
После бассейна, -
Хитон надели светло-золотого цвета,
Казалось, соткан он из солнечного света;
Темно-огненые кудри осушили
И крупным черным жемчугом их перевили,
Браслетами украсили ей руки…
Такой предстала Суламифь пред Соломоном.

О, Суламифь! Прекрасная моя девица,
Восхвалят тебя жены все на свете,
Скоро тот день, как станешь ты жена-царица,
И народятся у тебя красавцы дети.
Прижавшись к масличной двери, она сказала:
- Я быть хочу рабой твоею Соломон,
С тобой, любимый, добровольно жизнь связала…
- Женой, царицей быть тебе, - сказал ей он.
- Принадлежишь ты мне, любимая моя,
Твоим возлюбленным навечно буду я.
И в зал ее повел, где ждали их друзья…

 6.

Семь дней любовный не сходил с любимых пыл,
Семь дней они любовью наслаждались.
Царь Соломон в любви неутомимым был:
И день, и ночь утехам предавались.
Любил возлюбленной подарки царь дарить:
Браслеты, бусы, кольца, серьги, перстни
И, в восхищении, о любви ей говорить,
Царь Соломон слагать готов был песни.

- Вот Анфракс, земли Офир священный камень, -
Царь говорил, - Сей камень, влажен и горяч,
Как кровь он красен и горит как жаркий пламень,
Носи его, любимая моя, не прячь.
Теплеет он, коль ты желаньем опьянен,
А в порошок, коль растолочь – дает румянец,
Его носящий будет над людьми силен,
Врачует сердце он, одень скорей на палец…

- А вот Мгнадис-Фза, что цвета медной яри,
Владельцу камень сей притянет серебро,
Будь это человек, а так же всякой твари.
Дарю, ты не жадна, - он принесет добро.
Всего четыре человека им владеют,
Иные в мире – сего камня не имеют.
Сей камень, взят у пленного царя,
Носи его, любимая моя…

- А то сапфиры, Суламифь, ты посмотри,
На небо голубое капли те похожи,
Дарю тебе, любимая, камней тут три, -
И жажду утолит, проказу снять поможет.
И камень девственности он, холоден, чист…

- Сей камень, греки Адомасом называют,
Он крепче всех веществ и не вредим в огне,
Прозрачен, как вода, но радугой играет,
В бою он помогает и угоден мне.
Сияет ярко этот камень в темноте,
Но даже днем темнеет на руке убийцы.
В земле, бывает, что плодятся камни те,
Сей камень помогает в родах роженице
И, камень этот пестрый цвет с лица сгоняет,
А рядом с ядом, камень сей – отпотевает,
Сон лунатикам дает, дыханье очищает…

- Вот лунный камень – как сияние луны,
Халдейских он и вавилонских магов камень,
Он обладает, видно, силой Сатаны, -
С ним будущее можно видеть зорче,
А в новолунье он сияет ярче
И холодеет, лунный камень сей…

- Кольцо с Смарагдом, Суламифь, всегда носи,
Смарагд, нет у меня любимей камня.
Царь Соломон любимую свою просил:
- Носи и обо мне всегда ты помни.
Он чист и зелен, как весенняя трава,
С утра, коль глянешь, - день весь будет легким,
Добра ты сердцем будешь и всегда права,
Смарагд – лекарство даже нашим легким.
Коль со Смарагдом, то змея не подползет,
Скорпион, коль со Смарагдом ты, – не укусит,
Смарагд кто носит, помни, тем всегда везет,
А с молоком, - он яд испариной испустит…

Дарил ей аметист, похожий на фиалки, -
Спасать чтоб тех, от опьянения кто жалки.
И бирюзу дарил, кошачий глаз, верилий.
Агат, онихий, яспис и нефрит дарил ей.
И сардоникс, и хризолит, еще лигирий,
На шею жемчуг одевал своей любимой.
Кораллы на ее груди сильней краснели,

На шее – гроздья янтаря как будто пели
Им песню о любви…

 7.

Семь дней прошло, как Соломон царь и мудрец
Привел прекрасную девицу в свой дворец.
Семь дней они любовью наслаждались,
Но ненасытными как были, так остались.
Великой радостью лицо царя светилось,
Как будто солнечным сияньем осенилось.
Лежит на ложе Суламифь обнажена,
Целует ноги царь, - Прекрасная жена,
Вино из кубка изумрудного я пью,
Тебя о Суламифь, всем сердцем я люблю…

- Скажи мне царь, - однажды Суламифь спросила,
- Ты удивлен, что я так быстро полюбила?
Я от любви уже тогда вздыхала,
Как только голос твой, любимый, услыхала.
Твой голос, царь возлюбленный, меня манил,
Скажи, любимый царь мой, чем меня пленил?

Царь голову к коленям девы наклонил
И нежным голосом любимой говорил:
- О свет очей моих, прекрасная из жен,
Такой вопрос уж тыщи женщин задавали,
И миллион веков звучать все будет он,
Ответить, кто сумеет на него едва ли.

- Есть вещи в мире те, что я не постигаю,
И их, любимая моя, всего четыре:
Не знаю в небе путь, орел, где пролетает,
Путь на скале крутой, змея, где проползает,
Путь корабля большого в море, где проходит,
Путь к сердцу женщины мужчина как находит.
То мудрость не моя, поверь мне. Чур!
Так сын Иакеев ученикам сказал – Агур.
Но и чужую мудрость почитаем,
Когда ее услышим или прочитаем.

- Ты прав, любимый, - Суламифь произнесла
Задумчиво, как будто тяжкий груз несла,
 - Пока ты в зале, мой любимый, оставался,
То запах от цветов прекрасных раздавался.
Лишь ты, любимый мой, из-за стола там встал,
Так букет тот, тут же пахнуть перестал.
Мне кажется, мой царь, тебя любить должны
Все женщины, мужчины, звери и цветы.
Для них для всех, о царь любимый мой, важны
Все действия твои и все, что скажешь ты.

- Я тоже, Суламифь, не смог себе ответить,
Что б делал я, коль Бог не дал тебя б мне встретить.
Я помню, Суламифь, как на меня глядела
И как под платьем я увидел твое тело, -
Оно покрыто словно пухом золотым,
Стройна как кобылица в колеснице ты,
Глаза, как голуби, что у истока вод
И цвета яркого, как чистый небосвод…

- О! Милый, слова твои волнуют и пьянят,
Рука твоя, любимый, так сладко жжет меня…
Ты много женщин знал, любимый мой, на свете,
Скажи мне, чем красивей я красавиц этих…?
- Ты родилась царицей, Суламифь…

- Жен всех – семьсот, наложниц триста у меня,
Девиц знал без числа, но ты одна любовь моя,
Любовь, что встретил в жизни в первый раз,
Как перл жемчужины находит водолаз:
Мы можем тыщи раз любить, но раз лишь любим,
И раз любимыми всего лишь в жизни будем.

- Царица Савская, я слышала, любила
Тебя мой царь. Скажи мне милый, как все было?
За караваном сей царицы, я бежала,
Когда к тебе она, мой милый, приезжала.
Мне было восемь лет лишь, когда видала я
Тот караван…
- Восемь лет, любимая моя…?
- Помню в золото одетый караван,
За ним шли слуги и рабы из разных стран,
Там все в убранстве золотом тогда тонуло,
Не знаю, почему меня к ним так тянуло…?
Говорят, прекраснее всех женщин и мудрей
Царица Савская. Расскажи мне царь о ней,
Любил царицу ты, любимый мой, сильней…?

Царь Соломон все Суламифи рассказал
И как заносчивость царицы наказал.
Узнав о мудрости и красоте царя,
Желаньем сердце покорить его горя,
Увядающая уж, пышная царица,
Лицом – нечеловечьей красоты девица,
Соломона мудрость испытать мечтала, -
По пятьдесят юношей и девушек послала.
Кто по одежде все они – не разобрать,
Царь должен женщин и мужчин тех пол узнать.

- Царь приказал, посланцам всем водой умыться,
И так узнал, кто юноша, а кто девица:
Водою шумно юноши плескались,
А девы пальцами лишь глаз касались.
Так просто разрешил царь первую загадку.

Затем, большой алмаз она ему послала,
Извилистая трещина лишь в камне том.
Вот нить продеть сквозь камень приказала,
Тот камень снова надо ей вернуть потом.
- В отверстие царь шелковичного червя впустил –
Тот шелковую нить сквозь камень пропустил.
Вторую Соломон раскрыл ее загадку.

Также царю прекрасная Балхис прислала
Резной из сардоникса кубок многоценный,
И влагою наполнить кубок приказала,
Да не простою влагою, а очень ценной:
Ни с неба, ни с земли чтоб влага та была, -
Царю, такое наставление дала…
Наполнив пеной с утомленного коня,
Сосуд сей, царь отправил до окончанья дня
Царице Савской.
Так третью вот загадку царь решил,
Себя унизить ей не разрешил,
А сам над ней обидно насмеялся…

Известно всем, царица не показывала ног
И платье длинное, до самых пят носила,
Во время ласк даже никто увидеть ног не мог,
Не открывала ног, как это не просили.
Легенд, про ноги эти, множество сложили:
Как у козы кривые, мол, те ноги, тонки;
Другие, что как у гусыни, говорили,
Что вместо ступней, как у гуся – перепонки…
И это Соломон решил проверить…

Хрустальный пол вот Соломон велел устроить,
Под ним с пустым пространством, туда воды налить,
Никто чтобы не мог, что там обман, усвоить,
И рыбок под хрусталь чтоб, в ту воду запустить.
Пол этот сделан был с таким большим искусством, -
Не знавший человек, стекла бы не заметил,
Подумал бы, что там бассейн устроен с чувством,
Насколько тот хрусталь прозрачен был и светел.

Как зал открыть с тем полом время наступило,
Царица приглашение царя приняла,
И только в зал царица Савская вступила…, -
В испуге платье на мгновение подняла
И все увидели, что у царицы Савской
Кривые ноги лишь, с густыми волосами…
О, сколько у царицы было злости царской:
Ходили ее слуги с битыми носами,
Посланцу Соломона голову срубила, -
Насколько зло царицу Савскую палило…
И, по утру, уехала царица…

Рассказам этим жарко Суламифь внимала
И душу Соломона лучше понимала.
К утру усталость Суламифь вином снимала,
Целуя, Соломона нежно обнимала,
Так эти сладкие семь дней и пролетели…

 8.

С тех пор, как Соломон к царице охладел,
К ее былым развратным ласкам неуемным,
Царица Астис оставалась не у дел
И обратила взгляд свой на убийц наемных…
В храме Изиды, здесь, на склоне Ватн-Эль-Хав,
Который перестроила царица Астис,
Жертва кровавая приносится богам,
Она запрещена была царем, отчасти.

Царь оскопления законом запретил,
Но все ж царица Астис в этот храм ходила,
Хотя царю давно обычай тот претил, -
Царица Астис там свиданья проводила.
Телохранитель Элиав, сын Алихуда
В царицу Астис, оскорбленную, влюбился,
Пленен был Элиав, он Астис ждал, как чуда…
Царицу чтоб увидеть, он об стену бился.
И Астис хитро Элиаву отдалась,
Отмстить жестоко Соломону поклялась…

Тут на празднике Фаллоса священного была
Царица Астис. Элиава пригласила
И его тайно на свиданье в ложу позвала,
Про Соломона с Суламифью расспросила…
Ей Элиав про них подробно рассказал,
Царица вновь и вновь про них вопросы задавала,
Когда ж про ласки ей влюбленных он сказал,
Царица злобная от ревности стонала,
Вцепившись, больно в кудри Элиава.

- Скажи мне. Элиав, хотел бы стать царем?
- Царем Израиля в историю войдешь,
Останемся с тобой, мой Элиав, вдвоем,
А Суламифь и Соломона ты убьешь!
- О нет! хочу, моя царица, лишь тебя…
- Убей обоих Элиав! Им быть в Аду!
Ты говорил, все сделаешь меня любя?
Иди! Убей обоих, мой Элиав! - …Иду! –
Ответил Элиав покорно…

 9.

Седьмая ночь любви великой той была,
Нежны были царя и Суламифи ласки,
Но, словно тень, печаль легла на их слова,
Как будто был финал любовной дивной сказки.
Там, в темной вышине, звезда Сопдит светила,
Живут души людей там после смерти тела.
- Мы там увидимся с тобой? – она спросила,
Царь промолчал. С печалью Суламифь глядела
На Соломона.

- Жизнь наша коротка, но время бесконечно,
Коль человек умрет, удобрит землю тело,
Душа же наша человечья живет вечно
И много повторений на земле имела.
Мы встретимся с тобой, но вряд ли вспомним эту
Прекрасную любовь. О кроткая моя….
- О нет, царь! Нет! Не верю этому ответу!
Тебя, любимый мой, средь всех узнаю я…

- Не говори так, Суламифь, моя царица!
Любовь, поверь, здесь наша будет вечно длиться…, -
Умолкнув вдруг, промолвил Соломон:
- В Храме Изиды только таинство прошло…, -
Как будто что-то вдруг услышал он…
- Любимый, на меня волнение нашло,
Мне страшно, Соломон, я смерти не хочу…
Мой милый, обними меня…, время пришло…, -
Как бы в беспамятстве Суламифь вдруг зашептала…

- Хочу тебя, любимый царь мой, я просить…
- Проси, что хочешь, я всю жизнь тебе отдам…
- Хочу я снова виноградник воскресить, -
Сказала Суламифь, - Тебя хочу вновь там.
Я снова дам тебе, мой Соломон, все ласки,
Я там тебя ласкать, возлюбленный, хочу…!
- Я сам хотел бы повторенья этой сказки,
Я тоже так хочу, любимая…! Я не шучу…!

Тут Суламифь в волнении вдруг встала…,
- Что с тобой, моя любовь? Что испугало…?
- Я слышу, милый мой, есть кто-то тут…,
Любимый, подожди! Сюда идут…!
Да! Да! Шаги я слышу…, - и замолчала,
Биенье сердца только лишь звучало.
Вдруг дверь беззвучно быстро распахнулась…
- Кто там…? – воскликнул Соломон.
Вскочила Суламифь, к двери метнулась…, -
Раздался слабый, тихий стон…
И тишина зловещая настала,
Как Суламифь сраженная упала
С мечем в груди…


Царь Соломон взволнованный вскочил,
Как будто сам удар в грудь получил,
От боли Соломон вдруг застонал… -
Над Суламифью Элиав стоял,
Плащом закрывшись, как шакал дрожал…
- Принудил кто тебя? – царь зубы сжал,
- Царица Астис…, - трепеща, промолвил глухо…, -
Язык его замолк, во рту все было сухо…

- Уйди! – Соломон ему свирепо приказал
И стражникам стеречь убийцу наказал…
Как пес, побитый тихо Элиав скулил,
Теперь лишь понял он, что Суламифь убил…

Поднялся шум в дворце и стража набежала,
С мечем в груди любимая царя лежала,
- Ни Бог нам, ни наука не поможет, -
Промолвил врач, - Скончаться она может,
Лишь только меч мы вынем из груди…

И тут очнулась наша Суламифь,
С улыбкой, словно то не явь, а миф,
Сказала: - Я хочу пить…, -
Напившись, только на царя глядела,
Как любит, будто бы сказать хотела.
Царь перед ложем, на коленях, обнаженный
Стоял в крови, ее любовью пораженный…

- Благодарю тебя, мой царь…, любовь моя…,
На свете нет счастливей женщины меня…,
Я с первых дней тебя, возлюбленный, любила …,
И Бога за твою любовь благодарила…,
Дай руки мне твои…, любимый, целовать…,
Пока дыхание… не станет улетать…,
Хоть изредка… о Суламифи… вспоминай…,
Дай… руки мне…, возлюбленный мой…, дай…

Глубоким, тихим голосом ей царь ответил, -
Ей голос доносился как издалека:
- Всегда, любимая, твой образ будет светел,
И имя – Суламифь, во многие века
Будет прекрасным во всем белом свете…-
Но Суламифь не слышала слов этих…,
На небе солнце утром восходить лишь стало,
Как сердце Суламифи биться перестало…

…Царь встал, умылся, надел пурпуровый хитон,
Печален в скорби, тих, величествен был он.
- Сейчас ты Элиава умертвишь, Ванея!
- Царь, Элиав – мой внук…
- Не слышишь ты Ванея?
- Прости, мой царь! Не угрожай своим мне гневом,
Я стар и смерть моя близка, и внук ведь мне он…, -
Когда Ванея на царя поднял глаза –
Ванея встал и только лишь царю сказал:
- Желание твое я, царь, исполню…!
И вышел.

- Астис не надо убивать…, в живых оставьте…,
К отцу ее, и караван ее, отправьте…!
Как хочет пусть она теперь живет,
Где даст ей Бог, то пусть там и умрет…,
Нет для меня теперь царицы Астис…!

Один оставшись, царь глядел на Суламифи тело,
Оно прекрасно, стройно было, лицом чисто, бело…,
Губы прекрасные ее немного приоткрыты, -
Улыбка будто бы счастливая была сокрыта…

- Прощай, любимая, возлюбленная Суламифь, -
Ко лбу губами прикоснулся, замерев на миг…,
И вышел Соломон…

Царь сел на трон и приказал писать:
«Положи меня, как печать, на сердце твое,
как перстень, на руку твою: ибо крепка,
как смерть, любовь; люта как преисподняя ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный».

- Оставьте одного меня…! –
Никто не мог войти к царю до конца дня…