Ах!

Словно жестью по стеклу,
с мерзким скрежетом,
по душе проволокли месяц боль,
в буреломах неизведанной нежности
одичала, заплутавшись, любовь.

Опахнула хвоей лапа еловая,
грузно вскинулась с испугу сова,
и, привычный обходиться без слова, я
вдруг записывать прельстился слова.

Словно жаркий всплеск закатного солнышка
окровавил душу мне месяц быль,
наступить рискуя пяткой на стеклышко,
босоногие, месили мы пыль.

Ах, голодное, смешное отрочество,
месяц армия, да месяц забот,
стариков мы величали по-отчеству,
не швыряли мы недужных за борт.

Месяц труд вцепился в месяц терпение,
(эти двое в порошок перетрут),
от желаний до надежд самомнения,
где ты был неподражаем и крут.

Месяц прок был умален до ничтожества,
месяц радость не оставил следа,
месяц выбор лишь оплакал возможности
и устало пал на месяц беда.

Месяц память холодком меж лопатками,
ледяной пурги взметет круговерть,
в ветхом рубище, стращая ухватками,
уведет нас за собой месяц смерть.

И, прощаясь с этим годом несверстанным,
как с романом, что осилит любой,
как с дорогой, что помечена верстами,
упокоимся мы там, где любовь.

2006.08.07.