Письмо 28 о том, как одно мгновение растягивается

 Письмо 28 о том, как одно мгновение растягивается на месяцы

Это сразу несколько страничек из моего дневника, но все они про одно единственное мгновение… Я решила обрушить на тебя все свои обиды – разом, и больше не писать писем с укорами. Так что – потерпи, пожалуйста…
Июль 2004 г.

 «Мы вышли из театра, стояло лето, светило солнце, лёгкий ветерок обдавал прохладой. Мы о чём-то говорили и ты так запросто, походя сказал: «Неужели ты не понимаешь, что я никогда тебя не полюблю!»
 Я замерла в полушаге, время остановилось, и сердце стало биться медленно-медленно… Целый год я парила над землёй, шепча: «Люблю!», - и душа пела тебе:

Солнышко нежное; море безбрежное;
Шторм; ураган; вьюга белая, снежная;
Счастье; блаженство; восторг; наслажденье.
Образы милые, как наважденье.
Где б не была я, и что б я не делала:
В шелесте листьев ты, иволгой смелою
В душу врываешься! Каждым мгновением:
Ярким, безудержным, как вдохновение;
Зорькою ранней и звёздочкой первой,
Вишней цветущей, черёмухой спелой,
Взглядами, шёпотом, прикосновением
Разум, так сладко вводящим в смятение;
Лёгкой волной пробегаешь по ниве…
Дождиком трепетным в радужном нимбе;
Мчишься по свету, сметая сомненья,
Облаком огненным, как проведенье…

 Мне не нужно было от тебя – ничего… Я ничего не просила… Я, просто, отдалась в руки судьбе = тебе, и была - счастлива… Люди счастливы не тогда, когда их любят, а тогда, когда им кажется, что их любят…
 И вот: я - отброшена. Бог – поманил и оттолкнул… Он стал - единственным, а я так и осталась такой же, как все…
 Я потеряла опору и все мои стихи мгновенно исчезли… В одно мгновение я стала ничтожной, бессильной и беспомощной. Я падаю и чувствую, что у меня нет больше сил - возносить своего бога, - он падает вместе со мной... А я шепчу тебе: «За что? Объясни, за что? Я ничего не понимаю. Я люблю тебя так же, как и прежде, я ничем тебя не обидела, ни в чём не провинилась…»

 В ушах звенит: «Я никогда тебя не полюблю!» Господи! Неужели я люблю – камень?.. Мне больше не надо стараться быть красивой, не надо наряжаться, краситься, пытаться понравиться… Не надо ничего скрывать и претворяться; не надо играть, как играют влюблённые; не надо блистать манерами, капризничать и флиртовать… Всё бессмысленно… Ничего уже нельзя изменить… Остался только твой надменный взгляд и всё… Вот оно – «всё»… Я так боялась его. Просто панически боялась… Никогда уже не будет ни-че-го… И уже не нужно ни-че-го… Быть может только прощения…
 Земля - ушла из-под ног… Солнце - померкло… И крылья стали - лишним грузом, тяжёлым балластом… Всё вокруг стало мутным - мутным и расплылось… Но ты не заметил этого… И никто в мире не заметил этого.

 Когда-то я написала тебе в шутку:
Что будет в этот миг, когда меня прогонишь?
Сорвутся скалы вниз, иль закипит родник?
Что будет в этот миг?
 Не будет ничего... Так опадают лепестки с яблони… Они кружатся медленно-медленно… И миру нет до них дела…

 Всё расплылось… и тут же перед глазами возникли кадры из фильма «Плюмбум». Я снова увидела полёт девочки в белом платьице… Медленно-медленно она падает вниз, переворачивается в полёте, и видит то, чего не видела, не замечала раньше… Вот дом напротив – она видит трещины в его стенах, говорящие о недолговечности, о бренности всего земного…
 Поворот, - и она видит небо, частью которого она уже стала…
 Поворот, - и вот стена другого дома… Окно и чей-то испуганный взгляд… И её – уже отрешённый… Они сначала приближаются, а потом удаляются. И чьи-то руки, инстинктивно протянутые навстречу, чтобы удержать, и ударившиеся в стекло… И её руки – взметнувшиеся им навстречу… Но надежда, как искра – блеснёт и угаснет навсегда…
 Поворот, - и вот земля, над которой она поднялась, но к которой неумолимо – приближается… Ей больше не нужно ничего. Она уже потеряла то, главное, что было для неё – всем… И у меня уже не будет ничего. Никто ничего не заметит. Только потом, постепенно ты будешь видеть всё более и более умирающий взгляд и то, что морщины скорби – станут глубже, а морщинки восторга - разгладятся. Пос-те-пен-но…
 Почему люди убивают друг друга так мгновенно и так медленно?»

Сентябрь 2004 г.
 «Сказав: «Никогда», - ты пообещал мне вечность - без тебя… И я плетусь, как во сне, как в мареве, - еле передвигая ноги и шепча в такт шорканий: «Ни-ког-да». Раньше я летала к тебе, потому, что любила, а теперь тащусь, как нищий за милостыней, потому, что не могу разлюбить… Так странно, так неестественно, так больно…
 Я буду слышать и видеть тебя, понимать тебя, но перестану чувствовать тебя душой и сердцем. Я оторвусь, как лепесток, и перестану жить тобой, ощущать твою боль, радоваться твоему счастью, молиться за тебя… Я буду смотреть со стороны, и никогда уже не буду - частью тебя. Всё дальше и дальше будет уносить меня ветер, но ты не увидишь этого, как яблоня не замечает падения своих лепестков… У неё впереди ещё много вёсен…
 Мне больше не нужно быть красивой… Мне не нужно даже просто «быть»!..
 Ты помнишь ту старуху, которую мы встретили в Чистеньком? Она пасла коз и казалась тебе отвратительной. Она перестала быть Женщиной! Ты знаешь, почему она такая? Потому, что ей уже сказали, что никогда не полюбят! Давно сказали и она смирилась с этим… С такими словами мы получаем - разрешение на смерть…
 Я буду воскресать от твоих улыбок, но понимать, что они случайные, они от твоих мыслей о другом, о других… И тут же буду снова - падать, падать, падать».


Январь 2005 г.
 «Я так и осталась там. Уже 6 месяцев, как я стою на одной ноге, приготовившись спускаться и - замерев… Умерев… Я – там… Я часто закрываю глаза и вижу, как ты спускаешься по той лестнице, солнце сияет на твоей лысине и отражается золотым нимбом, как на ликах святых. А я молю: «Оглянись! Скажи, что ты пошутил…» Но ты – не слышишь. Бывает, что я просыпаюсь ночью оттого, что ору тебе: «Оглянись!!!»
 Я ужасно устала смотреть в жопу уходящему счастью. Сбегающим богам!
 Ненужная любовь… Ты слышал, как кричат не доеные коровы? Ты не поймёшь… Это когда грудь полна молока, а ребёнок – отказывается есть или… умер… Его – нет. И некому отдать это молоко! Стенам? Подушкам? Оно струится по рубахе и капает на пол, как только вспомнишь о ребёнке… А ты и забыть о нём - не можешь… И оно прибывает и прибывает… А тебе всё больней и больней…»

Февраль 2005 г.
 Я орала по ночам: «Оглянись! Скажи, что ты пошутил!», - и ты услышал! Услышал через 7 месяцев и сказал… Так и сказал: «Пошутил…»
 Была очередная попойка, где я увидела, что уже другая стала твоей фавориткой! Я увидела, что ты ведёшь себя с ней абсолютно так же, как вёл себя со мной. Тот же светящийся взгляд, те же нескончаемые подмигивания, та же обворожительная детская улыбка. Всё точно такое же, но теперь оно принадлежит - ей!
 Ты чувствуешь её! Когда ей хочется пить – ты предлагаешь всем кофе. Именно кофе, потому, что она пьёт только его… Когда она тянется к сумочке (а ты знаешь, что у неё там сигареты), ты ищешь зажигалку, и не найдя, вскакиваешь и бежишь, как мальчишка – вприпрыжку - за спичками… Когда ей становится холодно, ты закрываешь окно… Когда чувствуешь, что она всё равно ёжится - предлагаешь надеть пальто… Кажется, что вот сейчас засвербит у неё в носу, а у тебя уже и палец наготове!
 Ты обращаешь всю свою заботу – на неё, чувствуешь все её желания – живёшь её жизнью. Ты постоянно думаешь о ней и поэтому предугадываешь все её желания. Тебе неудобно за её несуразное платье. Она уже - часть тебя! И ты стыдишься за её поступки, как за свои. Теперь ты даришь своё вдохновение - ей! Но, ещё щедрей, ещё радостней, чем мне. А меня просто – нет
 Ты меняешь фавориток гораздо раньше, чем они покидают тебя. В этом твоё счастье! Ты никогда не чувствуешь потерь, а ищешь как бы освободиться от предыдущей… Теряют тебя! Теряют, не долюбив, не разлюбив, и умирают от этой потери… Но тебе уже – всё равно, у тебя уже другая игрушка, другая забава, ты счастлив новой любовью…
 Я упрекнула тебя, когда появилась Оля… Я упрекнула тебя, а ты сказал: «Просто, она приняла мою игру. Мы подыгрываем друг другу».
 Да, она – умна! Она приняла твою игру, и ты рад забавляться с ней. А я – дура, я не поняла, что это – игра…

 Ты думаешь: «Ах, как она глупа! Я люблю другую! Я думаю только о ней, а для этой играю прощальный спектакль. Спектакль, который она должна запомнить на всю жизнь. Я останусь у неё в памяти милым и обходительным. Хочу, чтобы меня вспоминали с восторгом! Прощальный аккорд, десерт – на последок. Яркий и выразительный, как торт со свечами. Наесться, накормить от души и уехать»…
 Это было игрушечное счастье… И мне стало так смешно… Так смешно… Меня разыграли, как разыгрывают 1 апреля. Просто целый год было 1 апреля…
 Ты прости… Прости, я просто забыла, не подумала, что в театре всё – не настоящее… И смех, и слёзы, и взгляды и поцелуи… Везде – бутафория и игра… И все слова – заученные роли, а поступки – отрепетированные движения… Вокруг только искусственные цветы, фальшивые улыбки, картонные сердца и души из папье-маше… А я - поверила им… Прости…

Не врите дуракам – они поверят
И за обещанным - придут…
И без стесненья, хлопнув дверью,
Без стука в комнату войдут…
И подмигнув вам – непременно,
Не видя в шутке той – обман,
Вам скажут голосом надменным:
 «Ссыпай весь мир - ко мне в карман!»

 Я упираюсь лбом в стену своего дома. Слёзы льются по щекам. Мыча, выдыхаю долго-долго и чувствую, что не могу вдохнуть… Минуту, полторы… Лёгкие слипаются внутри, как в вакууме, и я не могу, не могу вдохнуть. Потом вдыхаю со звонким всхлипом, поворачиваюсь спиной к стене и вижу яблоню. Свою любимую яблоню. Её посадил мой отец. Он привил к ней три черенка, и три ветви цветут весной по-очереди, и три вида яблок созревают по-очереди… Я смотрю на неё и выбираю ветку на которой хотела бы повеситься: на ранней, на летней, на осенней?

 Теперь мне кажется, что Синяя Борода – самый гуманный человек на свете…
 У него было две спальни: одна для жены, другая тайная – для любовницы. И он запрещал жене заглядывать во вторую. А каждая ослушавшаяся была убита, ибо была убита – ещё раньше – заглянув… Люди счастливы, не тогда, когда их любят, а тогда, когда думают, что их любят. Они могут заблуждаться годами и быть счастливыми, и становятся несчастными только тогда, когда поймут, услышат, узнают о том, что их не любят…
 Самый мой большой грех в том, что я не умею делиться своим любимым… Я не могу выйти на площадь и заорать: «Все ****и мира, любите моего любимого, целуйте его, облизывайте его грязными языками, хватайте за яйца, тащите в свои постели!» Ну, не могу я этого крикнуть, хоть убей…

 А ты смог бы подойти к Оле и сказать то, что говоришь мне о ней? Что все эти подмигивания и улыбки – всего лишь навсего – игра, а на самом деле ты брезгуешь ею! Брезгуешь обнимать её, и целовать… Я хочу спросить её: часто ли ты целуешь её под юбку? Интересно, что она ответит? Сможешь сказать ей, что все эти фамильярности только для того, чтобы добиться откровенности, её безграничной веры и подчинения тебе. Чтобы ты мог лепить из неё то, что ты хочешь. Как лепят из пластилина, долго разминая его в руках…