Шут

Пролог с эпилогом
Пирог с бандерлогом
И все остальные кирзовые миссионерские выверты
Опущены за ненадобностью.




Сцена. Отсутствие стен, потолка. На полу песок. На сцене стоит стул.
Входят солдаты, Господин, ещё солдаты. Господин садится. Тишина.
Господин открывает глаза.
Господин смотрит на ослепительно синее, жаркое небо.
По небу пробегает рябь, небо рвётся, сминается и улетает за Грань.
Обнажаются ржавые механизмы и устройства.
Песок в воздухе.

Солдаты ведут Шута. Ему отрубают ноги и ставят перед Господином.
Шут тянет подрагивающую руку и успокаивающе гладит Господина по колену.
Солдаты мерно гудят.

И тут, и тут..
Говорит.
Удивитительно юным, звенящим многочисленными поллюциями голосом.
Стоп. Кто говорит? Ведь у всех вырезаны языки.
Но Шут умеет чревовещать.

Шут:

 О высокородный господин, утончённый ценитель умеренных, дорогих наслаждений. Словно глоток старого коньяка, огонь укрощён в камине, огонь укрощён в сердце. Среди тревог коим доступно твоё эго – лишь ненавязчивый запах мяты, лишь отражение Лунной тропинки. Не громко играет квартет со дна хрустального залива. Твоей облагороженной памяти. Лишь бархат и ласковый ветер.

 О высокородный господин, вытирающий собачье дерьмо с лакированного ботинка о поребрик улицы своего детства.

Знал ли ты что мясники придут в твой дом?

Помнишь ли ты свой первый опыт, кислый, свербящий, точно первая сигарета? Как появился страх перед следующей дверью. И матёрые, не иллюзорные наносекуды с оглушительным грохотом сыпались на тусклый кафель затаившейся в самом углу плохих снов комнаты.
Другая эпоха, досчатый пол и бесполезная мошкара летящая на теплый огонёк лампы. Напалм горит. Поздняя весна. Ночь. Звёзды. Ты помнишь?
Комната и четыре стены. Четыре распахнутых настежь окна. Тень человека в центре. Человек медленно растворился. Роса на траве. Светает. Рядом сидит кот. Вечная ночь поселилась в пушистом Инженере. Инженер больше не греет. Он сворачивается клубком рядом с тенью и не открывая пасти тоскливо кричит.

Радость полёта, свобода, танец пламени. Как огненная саламандра раздавленная о край пепельницы, медленно двигает рваными крыльями, точно изнасилованный из лучших побуждений.
Каково швырнуть ребёнка под о****енело гремящие колёса товарного поезда?
Чувствуешь, слизь возомнила?! Липкие струи неконтролируемого мочеиспускания? Последняя апелляция к убежавшему в табачную крошку на дне кармана разуму.
Каково, озорной зенкой вращать, торопливо присев, исторгнуть крепкую плохо переваренную струю на мостовую блокадного города?
Выйти за грань своих собственных ограничений и ебошить со всей дури по подставленной правой щеке?
Сладко рвётся, инородная, слабая пакля сострадания. Неуёмным пинком по животу беременной суки.

 О высокородный господин, вытирающий собачье дерьмо с лакированного ботинка о поребрик улицы своего детства, знал ли ты, что возьмешь в руки винтовку?

Занавес.

P.S.

В зале только один человек не носит эсэсовской формы.