Блюз окраин

Гербарий обоев, больше похожий на останки щей,
Тишина, что так и не смогла обзавестись эхом,
И сумрак, имитирующий громаду сырых вещей,
То бишь иллюзию хотя бы какой-то помехи.
Полураскрытая жаброй дверь, мокрая манка песка,
Оскалившаяся кирпичная кладка и доски
Ровесницы Ковчега, газеты, похожие слегка
На эрзац эпохи, в общем, пейзаж а-ля Тарковский.
Очевидно, надежда ушла, в одночасье всё побросав –
Заношенный сквозняками уют и клочки фото,
Битую чашку, типографский призыв вступать в ДОСААФ,
Живопись на стене малолетнего обормота,
Дырявое ведро, олицетворяющее тут ноль,
В котором можно удержать лишь десять литров тени,
Дребезжанье стекла, зубрящего то ли молитву, то ль
Местную речь, с неизбежной татуировкой фени.
В отсутствии человека Время становится наглей –
Хамит, оставляет объедки архитектуры.
Ни что так не поражает воображение людей,
Как виды вывернутой на изнанку культуры,
Точнее – хаос. Но археология здесь не причём –
Это лишь сэкэнд-хэнд, забытая ветвь дороги,
Мысли о жизни, записанные на стене кирпичом,
Будущее, к которому приделали ноги…

Окраина. Пейзаж съедающий дома, патина мха,
Фонарь, копилка телефонного аппарата.
И память создаёт нечто среднее меж ВДНХ
И потугами раскаявшегося кастрата.
То есть – видит око да зуб неймёт, то есть – новый Лох-Несс,
Разбитое Зазеркалье, ухмылку на небе
Кумача: «Да здравствует ХХV съезд КПСС!»,
Прочитанный как «ХэХэУ» любопытным бэби.
«Совок» трудился совком, ни когда не жалея говна,
Окучивая исправно советские массы.
И ирония, лишённая надежды, была ровна
Сарказму, что заменял всем шмотьё и колбасы.
Апофеоз телогреек, блата и роговых очков,
Бормотухи и кухонных диссидентов бойких,
Время когда равно чморили художников и «качков»,
Рокенрольщиков… А потом была перестройка.
 Перестройка – это когда всенародно кричат: «Лукум!!!»,
И если не становится сладко – кроют матом,
А новому Фунту, что мозг жуёт как жуют бубль гум,
За «Рога и копыта» дают Лауреата.
А позднее началась Великая Раздача Слонов,
Индульгенций, и гаданий на денежной гуще,
Время строителей пирамид, заготовителей слов,
Осиливших экстерном Беловежскую Пущу.

Какая богатая и очень большая Страна!
Её можно мерить вёрстами, судьбами, в цельсах.
Плохо лишь то, что вождь присягал не на Библии, а на
Куске чугуна, точней – на ржавеющих рельсах.
Государство, ни чего не умея, занялось войной
С народом, и народ привычно ушёл в подполье,
Шифруясь, стал называть Родину – «этой страной»,
Запасаясь контрацептивами словно солью.
Коли взять теорию происхождения видов за
Основу, где говорится – мол, лес это доски,
То экономика наша, если не отводить глаза,
Эволюционировала от игр в напёрстки.

Пейзаж нефтяной Миссисипи, мелькает чья-то корма.
Это круче молочных рек и круче «Столичной».
Когда-то всё то, что имела Страна, звалось «Закрома»,
Нынче как-то иначе, но не сыщешь отличий…

Одинокая ива, словно застигнутая врасплох,
Вздрогнув, бросает свой взгляд на абрис пешехода,
И снова кладёт земные поклоны, надеясь, что Бог
Это бледное солнце в вышине небосвода.
Деньков через сорок здесь непременно случится зима.
Неожиданно, как и всё в Российской Державе,
Где неизменен лишь синий цвет неба, тюрьма да сума,
Долготерпенье народа, и мусор в канаве.
В зимнею пору тут как-то особенно не хорошо –
Не проблеет калитка, и не чирикнут сани,
Сосед не проскрипит сапогом деревенское «ешо»,
И лишь ноябрь будет свистать как дырка в кармане.