Особое мнение

 Переход
 Надо что-то делать, надоело сидеть,
 Я не знаю что, но надо,
 Но я сижу и смотрю, не зная на что смотреть,
 В чём найду я, до боли нужную награду.

 Тут есть всё, но я всё это видел,
 Ничего другого больше нет?
 Но что из этого нет, я больше всего ненавидел?
 Ненависти нет, вот ответ.

 Пусть рифмы старые слагаю,
 Пусть, но новых в голове нет,
 Я новыми мыслями обладаю,
 И нового мира у меня в руке билет.

 Но новые мысли, закон нового хода,
 Я должен сделать шаг на встречу жизни,
 И тогда начнётся пора нового, поэтического года,
 И новые владения откроются поэтическому организму.

 Начало
 Всё просто, просто, как в сказке,
 Все мы умны и хороши собой,
 Выросли в доброте и ласке,
 Нас звали люди, которые были званы трубой.

 Я знаю, что кто-то против, а кто-то за,
 Они этого только не знают,
 Потому и у меня по щеке течет слеза,
 А у меня, её, вместе со щекою вырывают.

 Песни и стихи улетят в мусор, вместе с бумагой,
 Мусор сожгут и будут племена плясать на пепелище,
 И веселиться, своей несгорающей отвагой,
 Что подарков не будет бездомным и нищим.

 Только я не пойму, при чём здесь мысли и стихи,
 Почему они должны гореть вместе с бумагой,
 И тлеть, пока не затлели её чёрные листы,
 Вместе с чёрной, обугленной племён отвагой...


 Беда
 Беда наступает на нас стальными шагами,
 Она прошла уже тысячи лиц,
 И через миг она уже займётся нашими головами,
 И поднимутся в небо сотни тысяч стай птиц.

 Но кто-то боль будет запивать годами,
 Кто-то забудет всё через час,
 Что беда наступала на нас стальными шагами,
 И давила, как мух именно нас.

 Я не верю в победу, не верю в лживых героев,
 Я не знал тех уродов, когда бежал,
 Когда земля содрогалась от барабанных боев,
 Кто-то лежал, не помогли, и не встал.

 Сказки с хорошим концом не бывает,
 Но дело не в этом, а в злости беды,
 В том, что это никого не удивляет,
 И что будут забыты следы.

 Миф о Перове
 Когда Криденер Перову позировал,
 Василий Григорьевич много фантазировал,
 Шапка, одежда, трость и рука,
 Грустная морда была дурака.

 Перову и Прянишников с бородою позировал,
 Василий Григорьевич умело фантазировал,
 Око, как шар, нос, полон камней,
 Светлая одежда и надпись на ней.

 И учитель рисования Перову позировал,
 Василий Григорьевич ничего не фантазировал,
 Три глаза, три носа, губы и харя, справа учителя,
 Какие мысли могли быть у изобразителя?

 Случалось, Фомушкасыч Перову позировал,
 Василий Григорьевич его в нарядах фантазировал,
 Без бороды и морщин,
 Но в девятнадцатом веке других он не видел мужчин.

 Когда Резанов бороду торчащую позировал,
 Перов, в общем-то, много фантазировал,
 Тощий мужик, но с пузом слона, лысый, но волосы до пупа,
 Колени похожи, волосата и ступа.

 Когда "бла" женый Перову позировал,
 Не знаю, чего Григорьич фантазировал,
 Вши в голове, лохмотья на теле,
 Руки не видать, похоже, зубы от "блага" отъели.


 Особое мнение
 Так, что будет далее,
 А далее слова польются рекою,
 Большие и малые, тёмные и алые,
 Чёрные, скрытые за белой фатою,
 В России, в Мексике, в Италии,
 Разные, но скованные одной судьбою,
 Души рваные, молодые да ранние, старые да талые,
 Все связанные строкою одною.

 Невинность и смрад,
 Рай и ад,
 Всё в кучу,
 По одному и тому же случаю,
 Города и сад,
 Под, так же над,
 Кого же я мучаю,
 Если сам всё слил в одну кучу.

 Рассвет закрыл дверь,
 Закат её отворил,
 Ты солнцу не верь,
 Это кто-то иной натворил.

 Мысли - это такая же каша,
 Она не ваша и не наша,
 Она сама по себе,
 Принадлежит лишь только судьбе.

 А судьба принадлежит человеку,
 Который насрал на неё,
 Подобно старику веку...

 А век не смотрит вниз,
 Он любит смотреть на небо,
 Лишь там он добудет свой приз...

 На небе звёзды,
 А они бесконечны,
 Как людские слёзы,
 Что будут проливаться вечно.

 А слёзы бывают от ран,
 От ран глубоких в сердце,
 А эти раны залечит стакан,
 И бутылки, на дне которых перцы.

 Стакан убивает всё живое,
 Но только мысли стакан не в силах убить,
 Смерть избавит от мыслей и воя,
 Но всех мыслей смерть не может загубить.

 И далее уже ничего не будет,
 Если все поймут все слова,
 И уже никто никого не осудит,
 Чья, правда, в спорах права,
 Все будут едины,
 Хоть и с разными взглядами,
 Не будет ни труса, ни ублюдка, ни скотины,
 И двуликие не будут больше казаться гадами.

 Как мало на свете ярких личностей,
 Но если тусклые сгорят...
 Останутся ли гении гениями,
 Если не будет глупых бродяг,
 Красота спасает мир,
 Но если уродов не будет,
 С красотой в пору будет идти лишь в тир,
 Там пуля красоту мигом отрубит.

 Сколько ещё нужно доказательств,
 Чтобы доказывать больше было нечего?
 Сколько ещё нужно обязательств,
 Чтобы никого ни к чему больше не обязывать?
 Все мы по-своему глупы,
 Все бедные по-своему скупы,
 Богатые по-своему бедны,
 А все люди естественно тупы.


 Отчаяние
 Я стал реже работать,
 Я стал чаще думать,
 И я не вижу стальных кулаков,
 Что мечтали меня подальше засунуть.

 Я стал чаще писать не нужный бред,
 Чаще чем раньше, я ощущаю вину,
 Что не видел таких вещей,
 За которые люди готовы пойти на войну.

 Я скучаю о старых рифмах,
 Что редко когда получаю,
 А мысли в этой связи,
 По новым мыслям скучают.

 Я пишу ерундовые песни,
 Что давно вызывают зиму,
 Я не видел такого лета,
 Чтобы люди стремились к нему.

 Мои мысли, я в них не верю,
 Они то слишком умны до безумья,
 То приходят в тупик,
 Я вспоминаю страшное слово - бездумье...

 Я смотрю в ноги людей,
 Которые вовсе не чувствуют ног,
 А видят лишь то, что давно,
 Обоссал американский пирог.

 Сволочи смотрят кино про убийц,
 И через час ими становятся,
 Какая старая тема, так зачем?
 А что, если они поссорятся.

 Долго думать не надо,
 Надо работать, как буйвол,
 Пасёт своё дикое стадо,
 И смотрит в даль (глупо), не видать ли снегопада.

 Какой же бред ко мне может ещё прицепиться,
 Если думать будет не о чем?
 Судьбу - прошу, как умею,
 Сделай так, чтобы умирать было не зачем.


 Полустих
 Человек не любит людей, собака не любит псов,
 Вор - это оказывается вовсе не злодей,
 А пустыня - это просто куча песков,
 И сотни насекомых томятся под ней.

 словно жить, об этом трудно писать,
 Не видно того, для чего это всё придумано,
 И зачем мне об этом нужно всем рассказать,
 Бред.

 Свет закрывает темноту ночную,
 Люди давно уж забыли слова и знаки,
 Я днём свечу задую,
 И напинаю злым по сраке.

 О ненависти писать в сто раз легче, чем о добре,
 Добро в сундуке, сундук в бурундуке,
 Воняет бурундук, из жопы вылезает сундук,
 Из сундука вылезает добро, а из добра вылезает говно.

 Просто и ясно, как в сказке заезжаной,
 Простота и ясность вылезает из говна,
 И казалось бы - что их удерживало ?
 Бурундук, у которого в жопе торчал сундук.

 Кто же тут виноват, бурундук, или человек,
 Что засунул ему в какашку сундук?
 А быть может и оба?
 А может добро, из которого лезет говно.


 Против
 Я не знаю никого,
 Я даже не знаю себя,
 Куда нас всех повело,
 В одну дудку дудя?

 Юмор улиц и юмор говна,
 Нас заводит в тупик,
 Это странное слово- война,
 Для кого-то уже третик.

 Пусть кто-то против,
 Он боится огня,
 Он не вставит и слова,
 Про себя, их виня.

 Пусть люди умирают,
 За правое дело,
 А кто-то всё понимает,
 Всё равно жжёт своё тело.

 Потомки убивают детей врагов,
 Что убивают самих потомков,
 Кто одолеет тонны снегов?
 Точно никто, из сегодняшних подонков.


 Сатана
 Электрические сны напоминают явь,
 Долбанутую любовь и чистую грязь,
 Лил дождь, и все плакали с ним,
 Смотрел и ни капли не пролил этот чёрный князь.

 Он был зол, но грусти у него не было,
 Он бы пал, да смерть ему не дана,
 А небо стянуло его тучами,
 И прозвали его - Сатана.

 Так и живет, не смиряясь ни с чем,
 Лишь другие пред ним смиряются,
 Он не считает их души числами,
 Он только смотрит, как над ним приклоняются.

 И он знает сейчас, что ему надо,
 Чтобы все души прибрать к рукам,
 И он твердит именами демонов,
 Не верьте в Христа, не верьте в ислам.

 А верить надо лишь в слова заключенных под стражей моей,
 Что врут, они мне верят,
 А вы с радостью всё принимаете,
 То, чем в душу вам серят.


 Чего мне надо
 Я иду по бездорожью теней,
 По закату кромешных ночей,
 По восходу бесконечных дней,
 Я иду по свету ярких свечей.

 И мой ход в миг замедляется,
 Я стою, ни смев шевельнуться,
 Стоя о жизни, лучше мечтается,
 И петь песни, что ещё не поются.

 Моя судьба решает судьбы моих мыслей,
 Она рвёт меня и других,
 И даже суп, вчерашний, кислый,
 Создан от мыслей моих.

 Ноги промокли в луже,
 Руки ещё сухи,
 Кому я такой был нужен,
 Когда писал смешные стихи?

 Когда ругал, не зная кого,
 Когда искал, не зная цели,
 Когда прощал, не видя за что,
 Когда пел, то, что остальные не пели.

 Сейчас всё так - же, и не так,
 На ум больше ничего не приходит,
 Я просто пишу мнимым мыслям в такт,
 Ведь вокруг больше ничего не происходит.

 Сияющая даль происшествий,
 Манит к дальнейшей жизни,
 Облаком последующего садизма,
 В поисках весёлых путешествий.

 Мои ноги устали ходить,
 Но голова думать не устала,
 Мои губы не перестали говорить,
 Как не усталый алкоголик водку льёт в стаканы.

 А ночь по-прежнему темна,
 А день пугает тенью,
 И в этом есть чья-то вина,
 Но не для меня, я укутан ленью.

 Она мне нужна больше всего,
 Больше радости, больше печали,
 Когда мне лень, я пишу больше стихов,
 Но солнце закрывает тень своими лучами.

 Ночь, моя беда, моя подруга,
 Она даёт мне смысл ждать,
 Моя мечта, моя супруга,
 Мечтаю с ней цветы сажать.

 Да, всё сны, вся любовь,
 Но что - же, хоть когда-то,
 Огни любви зажгутся вновь!
 И тогда я стану духовно богатым.


 Старуха и квартира
 Воняет квартира, прокисли все щи,
 Паук не успевает убить всех мух,
 Но новые пауки ему помогают,
 Тут проживает одна, из старух,
 Она всегда здесь проживает,
 Но только о хаосе этом не знает,
 Семечки жрёт стальными зубами,
 А дом наполнен подсолнухами и грибами.

 Старуха привстала на миг,
 Открыла дверь,
 И мир эту квартиру постиг,
 А квартира постигла мир,
 И все тараканы, из этого мира,
 Посыпались табуном в эту квартиру,
 Но все сорняки, мох и грибы остались в квартире,
 Ведь этого всего уже полно было в этом мире.

 

 Вступление
 Нос - уродливый изгиб,
 Рот - чёрная дыра,
 Язык прогнил от кислоты,
 Глаза слились, теперь это уродливая нора.

 Он приходит в комнату,
 Все уходят из дома,
 Он выходит из комнаты,
 Все уже в коме.

 Когда он попадает в больницу,
 Врачи уходят на пенсию,
 А кто молод, уходит в декрет и в отпуск,
 Когда он ревёт, его внутренности наполняет плесень.

 Он решил стать одиночкой,
 Но одиночество от него тоже бежит,
 Бедный, бедный сыночек,
 Отца, который в страхе дребезжит.

 
 Цена свободы
 Будет всё просто,
 Будет всё сложно,
 Будут застолья и тосты,
 И будет так, что всё будет можно.

 Но видит господь, не сегодня,
 Вчера изрезали ещё одного,
 Того, кто руку поднял,
 Того, кому было не всё равно.

 Кладбище наполняется телами,
 Тех, кто свободу искал,
 Вчера их изрезали ножами,
 Завтра нас выкинут, как кал.

 И должно быть уже спасенье,
 Всё, вместе с нами будет спасено,
 Но кто-то уже видит веселье,
 В том, что со смертью всё обручено.

 Розовый сон,
 Становится кровавым,
 Бесовский стон,
 Становится бравым.

 Но те, кто идут к свободе, с усмешкой в глазах,
 Тоже видят усмешку у врача,
 И зрачки их тонут в слезах,
 И в голову им хреначит моча.

 Они не ведают уже страха и боли,
 И унижаясь, дают врачам под пояс,
 И с силой сжимают слабеющую силу воли,
 Чтобы ярости не было, её срезают под корень.

 Героев в смирительных рубашках,
 Никто больше не назовёт героями,
 Их назовут, но уже в необходимых бумажках,
 Люди, измученные побоями.

 Сотни судеб
 Темнота склонилась над городом,
 Черви тащат порох,
 За воротом,
 Никто не слышит их тихого шороха.

 День наступит с взрыва мощного,
 Это разнесло в клочья червя тощего,
 Змеи посылают их на смерть,
 А черви вынуждены это терпеть.

 Просто выхода нет из преисподние тёмной,
 Наполненной тишиною зловонною,
 И потрескивания дров догорающих,
 И криком, в пламени пылающих.

 Из сотни судеб загубленных,
 Найдётся одна непреступная,
 Что наплюнет на мрак ночи,
 Она уже сдохла, говорит муха сочная.

 Другая увидит в смерти правду,
 И её будет любить, как жизнь любила её,
 Она будет мечтать о цветах, о саде,
 Что, как она на жизнь наплевала, наплюют на неё.

 Третья не будет никого слушать, сама пойдёт в ад,
 Она забудет крики разума, и будет стремиться к вечности,
 Она тоже не увидит ни цветов, ни сад,
 И попадёт с радостью в страх бесконечности.

 У четвёртой от слёз на глазах истерика,
 Она только что увидела в телике,
 Как на её сына надевают колпак,
 В крови мощный тесак.

 
 Часто мы видим, как злость побеждает страх,
 Не только в кошмарных снах.

 Полустих 4
 Один человек, как это не банально,
 Вышел погулять в парк вечерком,
 И вроде с утра, всё было нормально,
 Но сейчас стало как-то не так.

 Он шагал целый час, и устало присел на скамейку,
 Закурил и стал смотреть в тёмную даль,
 Но вдруг заметил на спине своей наклейку,
 Хотя вовсе на спину не смотрел.

 Человек пытался её отодрать, оторвать,
 Но наклейка была не проста,
 И когда оставалось только страдать и стонать,
 Он увидел четыре гвоздя по углам.

 Человек заорал от проснувшейся боли,
 Взвыл, как волк на луну,
 Заорал, как будь-то, на ране был пуд соли,
 И в муках так и умер.

 Такие истории бывают не часто,
 А может, вообще не бывают,
 Но когда у тебя на уме зубная паста,
 Следи за собой.
 
 О чём этот стих?
 Да хер его знает,
 Просто не забывай, что полустих,
 Можно понять, не думая долго.

 Полустих 3
 Я смотрю на помойку,
 И вижу там грязь,
 А на помойке лежит койка,
 Но она чиста.

 Секс спасёт мир,
 Что бы там ни болтали про красоту,
 Но мир уничтожит тир,
 И секс вместе с ним.

 Кто-то находит в помойке еду,
 Но эти кто-то всего лишь бомжи,
 А кто-то находит еду в саду,
 Но это всего лишь жуки.

 Я терпеть не могу ни бомжей, ни жуков,
 Ну а им на меня наплевать,
 Но скоро найдётся пара сильных быков,
 Что и тех и других сотрут в порошок.

 Но я не люблю и быков таких,
 Что делают порошок,
 Но я боюсь, что от слов моих,
 Меня тоже туда же сотрут.

 Я терпеть не могу ни бомжей, ни жуков,
 Но получается,
 Что я один из них,
 Такие мыслишки тоже встречаются.

 Я уже давным-давно,
 Не могу отличить блеф от истины,
 Но я перестану гадать,
 Когда пойду на виселицу.

 И смотря на помойку,
 Не увидишь там чистоты,
 И видя, как уродство ходит по миру,
 Не увидишь там красоты.

 Красота - это не спасенье,
 Секс спасает мир от бед,
 А секса нет без красоты,
 Надежда - это бред.

 Полустих 2
 Мои руки изрезаны,
 Моя голова забита мусором,
 Но ни какими порезами,
 Меня самого не убить.

 Нож в крови,
 Ложка в мозгах,
 Но ты сука - только нарвись,
 Я тебя утоплю.

 Вода скрывает всё в себе,
 И ненависть и злобу,
 Она хранит в себе мудрость небес,
 Ведь небо отражается в воде.

 Я и сам тонул не раз,
 И другим советую,
 И если даже ты полный пидораз,
 Вода смоет с тебя грязь.

 
 Жизть
 Нету денег давно,
 Есть печаль, да и той мало,
 Один минус один нулю равно,
 Жаль, нет машинки, чтоб минусы считала.

 Я смотрю в ночную темноту,
 И вижу там лишь редкие звёзды,
 Да как зима надела свою снежную фату,
 Да как, тая, весной льёт свои слёзы.

 Дома песенки поют известные артисты,
 И танцуют известные танцоры,
 как же надоели - нудные садисты,
 Тупые, наглые обжоры.

 Одни впадают в кому, пытаясь разрыдаться,
 Другие смотрят на них и ржут, как кони,
 Третьи, ради славы готовы раздеваться,
 Четвёртые в коме от третьих вони.

 Бедная Россия,
 Тебя сожрал тупой Антонио Гарсия,
 Россия - наша вина,
 Что ты помираешь от тупого кина.

 Бывшие советские ударники,
 Забивают мозги,
 Клепали бы лучше валенки,
 Или забивали гвозди в доски.

 Я смотрю на экран,
 Но он мне не то что-то показывает,
 Везде один обман,
 Хотя говорят, что правду рассказывают.

 Знаете, предложение отвечает на спрос,
 А спрос сын предложения,
 Заканчиваю словесный понос,
 Этих гадов и так ждут гонения.

 То не то, да то не так,
 Нам грешным не понять,
 что это всё убирает белый нищеты флаг,
 И, чтобы чёрный флаг богатства над всеми приподнять.


 Прокаженный
 Моё сердце наполнено жижей и пеплом,
 Моя голова страдает от собственной боли,
 Моё тело распадётся от дуновения ветра,
 В душе у меня две сотни мозолей.

 Я слеп, но не стар,
 Я бреду, наступая на клумбы,
 Но я всегда найду бар,
 Где будут кровавыми губы.

 Моя любовь - это дым,
 Моя смерть - это радость,
 И всё будет всегда таковым,
 Но когда-то в ком-то очнётся жалость.

 Я боюсь только жизни,
 Я бегу только от себя,
 Но обычно я сижу сиднем,
 Потрёпанный стул теребя.

 Но мне наплевать, что скажут другие,
 Я буду всегда - сам по себе,
 Мне не надо, чтоб на моей могиле,
 Рыдали одновременно все.


 Полустих 5
 У меня есть время стать умным,
 Только я его трачу в пустую,
 У меня есть время стать сильным,
 Но я ему проигрываю в сухую.

 Я смотрю на закат, не видя там красоты,
 Я вглядываюсь в полумрак, не видя его темноты,
 Сколько ещё вещей я спущу в унитаз,
 Перед тем как пойму, что времени мне уже не хватает.

 Умные мне кажутся гениями,
 Психи мне кажутся психами,
 Я, как дурак не радуюсь своими владениями,
 И не замечаю, как я богат.

 Но настанет день, и я буду, как снег сед,
 Всё будет казаться мне нелепым,
 И возвысится то, что я считал за бред,
 И снесёт мою душу ветром.

 Но я не пойму, как же я счастлив,
 Что увидел всё, что многим скрыто,
 И пускай день ухода будет ненастлив,
 Я уйду со спокойным сердцем.


 Шаги по осени
 Закончилась ночь быстро,
 Начался день раньше,
 Оглушил утренний выстрел,
 И прошёл эхом дальше.

 Стоны листьев на ветру,
 Город болен листопадом,
 Прошибающий удар по нутру,
 Привет от того, кто вместе с листьями падал.

 Дорога в день прошла все жизни,
 Смерти, оставив над ногами,
 Но я иду по дороге нижней,
 На которой дней не было веками.

 Надежда безгранична и наивна,
 Но смерть забыта не на век,
 Ведь жизнь не была столь активной,
 На сколько неактивным может быть человек.

 Дождь шепчет листьям мокрую песню,
 Ветер уносит, куда пожелает,
 Что же делать, если мир не тесен?
 А может одни истории по разному повторяет?

 Дак что же, судьба злодейка,
 Одним ветер, другим дождь,
 Одних кормят индейкой,
 Для других столетний борщ.

 Нет, ответа не будет,
 Сойти с дороги, значит удрать,
 Значит пострадать от назойливых судей,
 Которые потом не смогут меня оправдать.

 Звонкий смех по приходу на плаху,
 Будет лишним, торопливости,
 Будет знаменем величавого краха,
 И расторопной сонливости.

 Хоть полпути - это не много,
 У меня ещё сотни дорог,
 Не кричите об ошибках строго,
 У каждого есть свой бугорок.

 Самомнение
 О чём писать?
 О чём говорить?
 О ком мечтать?
 Кому дарить?

 Только для себя?
 Но я не эгоист,
 Но я и не судья,
 И не судимый террорист.

 Но я и сам не желаю понять,
 Зачем мне эти роли,
 Кому-то помогать, кому-то угрожать,
 А кому-то дать умирать от боли.

 Гнилые кошки,
 Блевали в лукошки,
 А добрые люди,
 Меняли им блюда.

 И так поколение за поколение,
 Год за час, а час за мгновение,
 Года идут и всё повторяется,
 Гнилые кошки каждый час рождаются.

 И почему же так мало добрых людей?
 Убил гнилую кошку и тут же злодей.

 Я маски срываю,
 Стереотипы убиваю.
 
 Обычно
 Что-то видно на заборе,
 Где-то там что-то есть,
 Всего лишь гром при запоре,
 Когда нечем присесть.

 Эта странная муха летит над дерьмом,
 Она видит забор и влюбившись в него,
 Комаров убивает тяжёлым ведром,
 Ну а там навивает метель сотни снегов.

 Муха корчится в лужах сонных теней,
 Комары улыбаясь, тычут ей в спину,
 И вдруг ночь заменяет тонны огней,
 Не видно ни чего, даже твёрдую льдину.

 А забор за этой льдиной скрыт,
 Он манит к себе сотни мух,
 Дак когда - же путь будет прорыт?
 Свет фонарей давно, почему-то потух.

 Я смотрю на унитаз,
 Но мух там нет,
 И хреначит тарантас,
 И выводит на свет.

 Но мухи слепнут от света,
 Горький шрам заполняет морозилку,
 Сомкнулись мухи и упали, как комета,
 Проткнули их, толи нож, толи вилка.

 И не было цели,
 И не было боли,
 Мухи взлетели,
 И не падали более.

 А я смотрел и принимал это всерьёз,
 Я болел, вместе с ними,
 Но теперь мою душу заполнил новый поток слёз,
 Но слезами не заполнить душу одними.

 И суровый майский лёд,
 Коробит нежные руки,
 Но я толкаю их вперёд,
 Туда где комары помирают от скуки.

 Но только от скуки,
 Им холод не страшен,
 И им не страшны эти муки,
 Что будут когда-нибудь старше.

 И бред этот им не почём,
 Стойка дружит с тем, кто платит,
 И только тот дружит с врачом,
 Кому твоих мук на десять жизней хватит.

 Ты умрёшь, но это тебя не спасёт,
 Ты будешь на смерть с любовью смотреть,
 Когда она с любовью на тебя наплюёт,
 Тебе удалось лишь душой умереть.

 А жизнь идёт ночь за ночью,
 И ветер гонит нас дальше,
 Но смерть не бывает так точна,
 Чтобы случиться немного раньше.

 Вступая в спор с этими мухами, комарами и бредом,
 Мы видим себя вместе с ними,
 Но день наполняет их солнечным светом,
 И они понимают, что не станут другими.

 Я просто забыл, кто я есть на Яву,
 Сон просто был слишком долгим,
 Что мне показалось, что я жизнь сорву,
 И не понял, что я жертвую стольким.

 Ветер сдует
 Ветер сдует осколки ломаных фраз,
 Унесёт все слова, не оставив - да,
 А фразы разнесёт в клочья КамАЗ,
 Так бывает иногда...

 Ветви сосен ветер колышет,
 И кровь остужает ветер,
 Уйдём спокойно с крыши,
 Покуда солнце уже ярко не светит.

 И ветер уймёт свет светила,
 Загнав тучи в одно,
 И мы поздно поймём- это страшная сила,
 Когда заденем рукой на первом этаже окно.

 Двадцатиэтажный дом прогнивший,
 Ветер усилил гниение и поработил дальнейшее воскрешение,
 Кусок железа обвисший,
 Поможет ветру в зло - творении.

 Ветер ставит нам задачки,
 Где сидеть? и где лежать?
 Где блевать от нудной качки?
 А где возможно, стойкость показать.

 Сила ветра на надворье,
 Стала падать в океаны,
 И дерьмо сдувать коровье,
 И стучать руками в окна, словно барабаны.

 10 ударов
 Радость победы заставляет помутиться сознание,
 Геройские сражения отойдут на второй план,
 Тогда придёт новое понимание,
 О происхождении этих ран.

 Мыши накапали говна и ржут,
 Слоны ушли в запой,
 А люди результата ждут,
 Не взять бы их с собой.

 Стоны окровавленных бород,
 Бритвы давно превратились в пасти,
 Тонны украденных пород,
 Те, которым нельзя было пропасть и...

 Пропасть, берег, вон!
 Наши любимые слова,
 Внеочередной вагон,
 Дома срубит под дрова.

 Сраки, помои, вибратор,
 Наши любимые мысли,
 Долбанутый человеческий фактор,
 Всем по петле, в мечтах уже виснем.

 Хреновые идеи запачкались в грязи,
 Впились и не уйдут,
 Пока не найдут другой базы,
 Или просто не уснут.

 Как хорошо, что это ложь,
 А точнее пока ещё не правда,
 Хотя очнись и посмотри на кого - ты похож,
 Ещё на свинью, или ужё на падлу?

 Если ты стал зеленеть и блевать,
 Значит это точно твоя судьба,
 Но ты не волнуйся, всем давно наплевать-
 Пока тварь, пока и не возвращайся сюда!
 
 Сонные глаза помутнели,
 Сухие губы превратились в пепел,
 Вот, что стало с вами олени,
 Или просто это сделал ветер.

 Глядя на вас, уродов,
 У него не было выбора и власти,
 Он не в силах замести вас кучей сугробов,
 Но ему наплевать, что вы можете пропасть и...


 Не то
 В клочья порвать наглого друга,
 И полюбить соседки супруга,
 И покорить сырца на мгновенье,
 И утонуть в лучах сновидений.

 В вечно тусклом небе,
 Есть стремление к победе,
 Зелёные слёзы - это мечта,
 Когда в глазах сияет пустота.

 Как быть? Кому судить?
 Кого убить? Кого любить?
 За что страдать?
 Кому продать? Кому отдать?

 Свет на бред,
 Один завет,
 Старый мир,
 Новый тир.

 Всё в нём,
 Под прицельным огнём,
 Старт, счёт,
 Зачёт, незачёт.

 Что-то не о том,
 О том будет потом,
 Бред мне больше не нужен,
 Пойду похаваю я ужин.


 О печали
Солёные слёзы печали,
Текут по сладким щекам,
Выше нос, надень сандалии,
Дадим отпор жгучим слезам.

Но тень не убывая, находилась,
И страх зари её не волновал,
Та страсть, что в страх превратилась,
Лишь белый пепел, в карнавал.

Сон окутал дрожь плащом,
Сталь проткнула насквозь,
Свет зажёг, пошёл за врачом,
Врач заорал - брось!

Устали слёзы,
Я им помог,
Погасли звёзды,
А этого я не смог.


Фигня
Грань жизни погибшей,
В кровавом подбородке,
Смерть так нагло погасивший,
И крах, распивший, как водку.

Кости на дне сонного моря,
Алый закат освещает его,
И утопает в нефти, безумия крови,
Алое бревно.

Праздник весны,
В этом году не случится,
Звуки войны,
Отменили одевание руковицы.
 
 Затерянная смерть
 Вокруг судьбы, квадрат печали,
 И по углам безмолвие и крах,
 Личность, которую в центре встечаем,
 Это мы сами, в безумном потоке и прошлых мечтах.

 Мысли повернуть вспять,
 Умереть молодым и богатым,
 Кинжал отложив опять,
 Встать и с горя заплакать.

 Покинуть квадрат, через нужный угол,
 Я не смогу, правда тогда мне плевать,
 Заденет болью меня, пулей или плугом,
 Мне без разницы тогда, как умирать.

 К солнцу
 Кровавые ноздри в бреду покаяний,
 Засунуть, молиться и умереть,
 От страха лживых состязаний,
 Уйти на дно, там постареть.

 Истории убийства на прах гордыни,
 Уйдут в снег, побоями кровоточа,
 И утонут в колодце, подобно скотине,
 Увернутся в вымя многоточий.

 На дне колодца,
 Уснут уроды,
 И смех македонца,
 Поднимет их наверх, к свободе.

 А там светило стонет,
 От победы над тоннами туч,
 Проснётся покойник и тут - же уронит,
 Капризы труда и боли, слёз луч.

 Кровавые слёзы засохнут от солнца,
 В пучине чёрных берёз пропадут,
 И перестанет смех македонца,
 Когда на землю капли его крови упадут.

 Полустих(new бред)
 Косяк на подоконнике,
 Сто грамм на столе,
 В гробу лежат покойники,
 И сохнут в тёмной мгле.

 Уроды пахнут слизью,
 Она мертва на век,
 Не светит солнце жизнью,
 И не горит в окошках свет.

 Ума не хватит,
 Хватит смерти,
 Кто-то жизни тратит,
 Ради какой-то там верфи.

 Гадюк спросили о творенье,
 Они умолкли на полуслове,
 Катаются в мгновенье,
 И умирают в полустихееее...

 Франция - творчество
 Слушаю французов,
 Ни чего не понимаю,
 Помогает,
 Но размер корявый, беру визу...

 Денег нет - здорово,
 Есть французы,
 Не оставит равнодушным и борова,
 Полёт фантазии их музы.

 Чем-то?, заполняет душу сердце,
 Когда французы играют свой...
 Бывает, что такие же немцы,
 Но нет, нет, это просто отстой...

 Хорошо, много писать не буду,
 Странный стих не должен быть большим,
 Не буду пить я водку, а то забуду,
 Всё, хватит орать, французами я тоже стал больным.

 Падший день
 Суровый день вмешался в жизнь,
 Как третий лишний,
 Порой мне кажется, он был,
 Средь белых яблок, красной вишней.

 И он мерцал, и он светился,
 И он сгорал в заре, и он темнел,
 Он, как и все, и всё на свете,
 В даль глубины своей смотрел.

 О, падший день тоски,
 Ты был без дела наказуем,
 В поту, во сне и в здравии моём,
 Ты стал мне другом, обалдую...

 И сном закончен был, как все,
 Вина не потерпел я в этот день,
 Ты отличался от свободных тем,
 Что вял, был и бездушен, смел.

 ***
 О, падший день тоски,
 Ты стал для нас обрывком прошлых дней,
 Ты закопал себя в пески,
 И там пропал под струями теней.

 И он мерцал, и он светился,
 Под пружиной прошлых дней,
 Но он не все, ведь он родился,
 Где нету струй теней.

 И сном закончен был, как все,
 Но начат был он плясками, весельем,
 Продолжился на чёрной полосе,
 Мраком и этим моим стихотвореньем.

 Суровый день вмешался в жизнь,
 Да, да, не спорю сам с собою,
 .............................
 Усталою моею головою.

 Пожарец
 Да, темнота шумит всю ночь,
 Да, я смотрю на звёзды и, молчание,
 Всё, усталые жизни прочь,
 Из моей головы, глупо отчаянной.

 Эти старые мысли, эта новая ложь,
 По ногам моим тенью катится,
 Стремясь в потолок или под нож,
 За остроту, который кается.

 Назад к теням подходит стих,
 Они молчат, но стонут взором,
 Проломан этот старый штрих,
 Стирая нож со светлым звоном.

 Горят во тьме узоры стен,
 И потолок обрушен под огнём,
 Сгорают в них и ветви вен,
 Струями пепла отразятся в нём.

 Поиск не даст героизма,
 Страданья тех, кто всё забыл?
 Такого вот тут охренизма,
 Что в темноте уже остыл......


 Проклятье
 Сегодня утром в талом свете,
 Я встретил тень на самом следе,
 Мышцы её устало - прокляты в сигарете,
 Плоть замерла в пути к победе.

 И солнце жжёт её глаза,
 И правда слепнет от угроз за жизнь,
 В слабой дымке по устам,
 Грохочет тёмною ресницей боль - хоризма.

 И клятвы прокляты, как тень ресниц,
 И вновь суровый свет зажёгся светом,
 Я прав был, а не зол, проклятым эхом колесниц,
 Доносит звон и стон, и проклята планета.


 Смерть на одре печали и сна
 Сон наполнен мраком,
 Я во сне, как на Яву,
 Я лежу на крышке гроба,
 И отчаянно реву.

 Всё прожито на износ,
 Но он долог и беспечен,
 Старый сквер над ним потух,
 И сон из пробки слышен.

 В полуночной пустоте надгробья,
 Я лежал, не скрыв и слёз печали,
 Среди тёмных улиц и проталин,
 Светлый стон над бредом чайным.

 В общем, гроб на дне телесном,
 Стал могилой мне невзрачной,
 И порою шутки ради люди стонут,
 И стонут мрачно.

 Я хотел бы стать уродом,
 В песнях строгих утопистов,
 Но свет замкнёт слезою вроде,
 Их хохот пошленьких Басистов.

 И снова сон тревожит тело гноем,
 Я - прах над ним позорной тенью,
 В облаках витают струи пепла,
 И пляски бесов на груди капелью.

 Упасть на дно, в бескрайней дымке,
 Прав, забот и упоений,
 И стать надеждой на поминках,
 Причиной толп столпотворений.

 И белый замок вдалеке,
 Устанет бить своей былиной,
 И смерь, поможет встать,
 Тому, кто без того высокий, или длинный.

 Всю жизнь, сражаясь за слова подпольных,
 Уснуть в дровах, успевших сжечь,
 И стоном в веке упоённых,
 Над дном бездны умереть.
 

 Спаситель
 Тёмные улицы, кровью умоются,
 Утопая в лабиринте городов,
 Тогда страны под пеленою скроются,
 И планета станет мощью снов.

 Я уйду на дно убитых канав,
 Забирая с собой невинных младенцев,
 Скроюсь от потных облав,
 Что заткнули меня в ряды извращенцев.

 Нет, я не педофил горбатых изгоев,
 Я просто спаситель детей от бед,
 Падшие свечи иных украли героев,
 Остался один спаситель, за свет.

 Там, на дне скудно и вязко,
 Но можно прожить до упадка,
 И, ощутив всемирную встряску,
 Выйти наверх, на дно порядка.

 Но кто вернёт мне этот мир,
 В котором свет и чистота?
 Я не бессмертен...

 Генеральше
 Генеральша восторженных лиц и глаз,
 Ты встретила свет, простившись со днём,
 В этих строках, причудливых фраз,
 Замкнула ты светило стойким, вечности огнём.

 И в здравом свете вышла на поклон,
 Сердец назойливых и мрачных,
 Ты осветила мыслей ситцем, серебром,
 Что пред тобою на карачках.

 О, светлая богиня льда и праха,
 Ушла во тьму, пришла на смену радость,
 Ты унесла меня от ласки плахи,
 И в свет загнала всю ту гадость.

Испорченная картина

Портрет синеглазой девы,
На стенке крови и сна,
Висит от кинжала слева,
На право маячит весна.

Порою хохот нестерпимый льётся,
А иногда и смрад рекой,
С картины той стекает солнце,
И пепел сыпется порой.

Диким рёвом и блевотой дикой,
Обрушен смысл пророчества,
Век не век, а час не длинный,
Завидный бег от одиночества.

И как же судить времена расстоянием,
Если нет времён вовсе?
А с чьих-то губ доносится отчаяние,
В культурном сне анонса.


В порыве света

Я даже не знаю, почему это такое название, я его придумал на ходу, ограничивая себя рамками, у утратил зрелость в дреду, постоянно искать беду, в светлом диске небес, пользуясь этим устарелым понятием, я пытаюсь показать, какой я мудрый, но кто сказал, что это так? Это бред, такой же, как и все остальные, которые прицепились ко мне, такой же как и этот, типо вон самокритика, а что такое самокритика- это враньё, которое пытается убедить окружающих в том, что это правда, тем самым доказать, что я вон, Казаков Егор, осмысливший все свои ошибки и ушибы иду наконец к светлому будущему, которое скоро, но это миф, выроботанный и мною тоже в часности, ради которого я пыжусь и пыжусь и пыжусь, а к чему? Да я и сам не знаю, выбрав себе что-то, наивно пологая, что это что-то будет смыслом моего дальнейшего существования- стихи, да я возможно их умею писать и что с того? Кто сказал, что пишу их на столько хорошо, чтобы они хоть как-то были кому-то понятны? Кто сказал, что я пишу стихи на столько понятно, чтобы в будущем, а может и сейчас они стали стимулом к достижению образа, хотя бы образа мнимого совершенство, ведь я, как наивный буду критиковать себя до озлобленности, если получится так, что меня кто-то назовёт,опрадонно гением. Я даже не способен заболеть звёздной болезнью, хотя говорят, что это не плохо, я всё равно от этого страдаю душою, ведь это ещё одно доказательство того, что я ни на что не способен...
 
 О небесной славе, или звёздная болезнь, как я её понимаю
 Я опять, как всегда в былинной славе небес ничего не пойму, поскольку она давно упала на землю. Да, вот такое начало, после долгого перерыва в прозе. Поскольку это так, может и развить данную мысль, хотя вряд ли это кого затронет за живое, но я к этому не стремлюсь вовсе. Почему же я решил написать что-то прозой? Да потому, что стих, как форма мне не лезет уже, да, да, так и только так я могу охарактеризовать это моё решение - написать что-то в прозе, но пока вот одни мысли беспорядочные. Нда, а мне эти мысли нужны ли? Не те, которые, я описываю сейчас, а которые вообще описывал в своей недолгой карьере. Её карьерой и назвать то нельзя. А нужны ли они всё - таки? Наверное, нет, поскольку я их вкладывал в стихи, прозу, наверное, я от них освобождался и поэтому, хотя... Быть может, что и тот факт, что я их туда вкладывал, означает и моё нежелание забыть эти самые мысли. Но это всё не то - так сказать отдаление от первоначально заданной темы. И так вернёмся к тому уже, что былинная слава небес рухнула своей жуткой, заполняющей всё тушей на нашу родную и всеми горячо любимую землю. Я, поверь, читатель (о, как много писателей это использовало!!!) не критик людей души которых, на взгляд многих, безупречно втиснулись в трясину, которая называется звёздной болезнью, я их даже понимаю.
 О, как широко и многообещающе, в своей неповторимости и злоключениях, гениально обсуждалось различными скрягами и людьми, которые бескорыстно жаловались и завидовали, глядя на людей, которые, безусловно, или условно завоевали почёт и уважение в глазах почитателей своих, при том это понявшим и широко афиширующим. Я понимаю оба эти так сказать слои населения, но не разделяю, возможно, к лучшему, а возможно и к ужаснейшему случаю, их мнений или обсуждений, да и не могу я себя отнести ни к одним, поскольку мнение, мнение, да, а вот к другим я не могу себя отнести, но это не устойчиво, поскольку пока, может и слава богу, не завоевал ни грамма любви и много уважения от людей вообще, а потом посмотрим на мою реакцию на данный вопрос.
 И так, вновь вернёмся к небесам, почему они былинные и, опять же почему я ничего в славе этих самых небес не пойму? Всё просто, на самом деле связь с выше указанным описанием является прямой, поскольку этим я образно говоря, показал, что не понимаю то, к чему не причастен, ни каким боком, и поскольку у меня имеется не преуспевающее желание показать людям себя, но и не тот кобылий хрен, что гнётся...
 И в тараканьей улыбке не приветствуется серьёзность, как впрочем, и тут, а к чему я решил задеть столь исковерканную форму протеста к вышестоящим людям? Да я и сам не в курсе.
 Порой и не замечая, мы видим профиль, только профиль пафоса нашей непреодолимой возможности стать теми, кем мы не являемся, и звёздная болезнь проявление - лишь одной веткой в ветвистом дереве покаяний своим амбициям и эгоизму.
 Увы, захватнические цепи эгоизма, как всегда преследует умы толп, народов, да и многих частных, и даже честных лиц нашего, с тобой мой читатель человеческого племени.
 Это всё печально и ужасно, но вот такие у меня, мой друг, мысли, вот такой человек уж я, не могу без них ни дня и ни секунды жить.
 В общем, в коротком сочетании, я и высказал свои суждения, обсуждение, недовольство и безразличие к теме былинной славы небес, что тайно окутала нас.


 * * *
 Пол на стол и в унитаз, прогорклой вонью,
 Уляжется в неверных снах,
 Снабжая наши мысли и строки слезами и солью,
 Он забудет этот страх.

 И в лужах листопадного огня,
 Зажжётся пепел от ресниц,
 И встанет в метре от меня,
 И упадёт на страх десниц.

 В здоровом теле здоровый дух,
 Пока не запятнанная слава,
 Обрушит страх на сизых вдов,
 Из металла высшего сплава.

 Пока не сменилась заря,
 Пока не снами день заполнен,
 Я буду жить.


 
 Про ход
 Прохожий, усталый от долгих невзгод,
 Решил удалиться в пучину досуга,
 Туда его звал чёрный, с маслом пароход,
 И добрая, свободная подруга.

 Путь на находку печали,
 Остыл, ослеп и стал противным,
 Снова причал за причалом,
 Гора за горой - путь к суицидам.

 Дом - это дом, он всё ж лучше, чем гроб,
 Который в конце всех разваленных строк,
 Стал близким и родным, как алкашу сугроб,
 И этот стих про покой печали, рук и ног.

 Но дома жжёт печка и потом,
 Встать в тыл себя не будет лишним,
 Короче - возвращайтесь в дом,
 И проживите там остаток жизни!!!!


 В теории о хлебе с мясом
 Ровная дорога,
 Пой мне душу,
 Позови бульдога,
 И его послушаю.

 Лай, обрывки мяса,
 Упадут в свет,
 Осколков ироний и плясок,
 Что потемнеет от бед.

 И сонная грыжа,
 Перестанет мешать,
 Когда вставая на лыжи,
 Какой-то мудак будет блевать.

 Вот такой он свет,
 Непостоянность и борьба,
 За слияние планет,
 И за то, что подарит судьба.

 Я в пути остановок не делаю,
 Быстрей бы умереть,
 Хоть от пелены, называемой белою,
 Хоть от страха, постареть.

 Я огрызок собаки,
 Долгодлинной судьбы,
 Изучая повадки,
 Доизучался до беды.
 
 В теории о диктате
 Табун скота на поле бранной славы,
 Побед не ждал и не желал он строя,
 Другой виток имел их склад и нравы,
 Забить до полусмерти толпы героев.

 Своя у них была рабыня праха,
 Не мучил их врагов ни топор, ни пистолет,
 Оружие судьбы, патроны из страха,
 В истории убийства на сотни тысяч лет.
 
 И водою прогреты их кинжалы,
 Сталь закалялась от влаги,
 Союзы меча и двуликого орлана,
 Пали, они тут лишь салаги.

 В вечность уйдёт пустота их зла,
 Запомнят их на долгие веки,
 И даже та, что когда-то была,
 Печалью, станет снова человеком.


 Выбор
 Узкие улочки в тонкой стране,
 Я увижу в них свет надежд,
 Но тонкие лица увязли в стене,
 И не вылетят в ночь уже.

 Столько немыслимых фраз,
 Устанут слагаться в одной из речей,
 И я всё пойму, глядя на вас,
 Что в жизни нет света, лишь тьма из ночей.

 Есть столько невиданных дел,
 И только одна, для них жизнь,
 И если б я жил, то б успел,
 Но я не живу, не возможен конец.

 И нет тут смысла в нашей проблеме,
 Её давно уже успели продать,
 Но всё же я буду стучать по колене,
 Покуда она перестанет страдать.

 И мысли усталою жижей обмокли,
 В бессмысленной драке побед,
 И лишь на полу в бескрайнем потоке,
 Я увижу тебя, как даму валет.

 Пройденный путь, заставит уснуть,
 Бредовые мысли и шёпот небес,
 По тёмной дороге уносится в путь,
 Мечта без последних чудес.

 И, правда, в глубине лжи,
 Застынет мертвецкой ухмылкой,
 Что режет враньём, как ножи,
 И ты горе нальёшь из бутылки.

 Но зачем все страданья побед?
 Когда можно безвредно сгореть,
 И уйти на покой, оставив свой след,
 Увидев добро, на зло посмотреть.

 Итоги и план
 Черпая вдохновенье ниоткуда,
 Я вижу путь туда, открыт на веки,
 И летят черепушки и посуда,
 В квартире павшего вновь человека.

 Стихи о прахе тел или дров,
 Станут бредом в завещанье,
 Готовя себе отравленный плов,
 Или с пулей на заседании.

 Мне плевать на прогнозы,
 Я буду писать душу дальше,
 Не тая ни единой занозы,
 Старые рифмы, но без фальши.

 Вперёд, на разгоны сил,
 Задеть все судьбы логично,
 Ветром, что горы косил,
 Но он всё ещё в моём наличии.

 Погрешность формы исчезнет,
 Истории прольются в новую суть,
 Излучая светом полезность,
 Всех складок, вперёд и в путь.


 Глупость
 Забить на наивность,
 Сломать заслонки побед над собой,
 И войти в невинность,
 Вновь сражаясь с глупой трубой.

 Долгие годы уйдут на подносе борьбы,
 Зазывая к покою,
 Но сейчас пророки молчат, но стелют ковры,
 Шаг - время перегноя.

 Поле не зря расстелилось в сияниях,
 Оно тоже пророчит свет,
 И покроется вскоре плодами притязания,
 Пустой и безжизненный склеп.

 Поле в могиле, как это глупо,
 Но кто поверит, что возможно?
 Сам факт, что могила без трупа,
 Завёт возмущение и осторожность.

 Я, как все
 Охрана порядка на дни закрыта,
 Сегодня начался разгул,
 Не гниёт в воде старое корыто,
 И петух с утра заснул.

 В мире всё кувырком,
 Сон окутал вдруг планету,
 Словно пургу вином,
 Занесло снегом ракеты.

 В этом бреду, судьбы искать нет мочи,
 Я убегаю от него на век,
 В поисках мечты и складок, может в Сочи,
 Но и там бушует снег.

 Лужи бреда пришли ко мне,
 Что же делать?
 Может, найду спасение в вине,
 Где же смелость?

 Она спасёт нас от сонных дней,
 Она поймает слуг порядка,
 Но стаи скользких и вязких теней,
 Вновь несут меня к загадке.
 
 С кем бороться? Неужели с людьми,
 Которые спать рады?
 Поверь, я вовсе не равняю холмы,
 Я просто ищу награду.

 Я и сам незаметной тропой к бреду подступаю,
 Как же разбудить мир в одиночку?
 Одни вопросы, без ответа на них в ночи исчезают,
 Может лучше ночь, чем под сорочку?

 Бред укутал мнимою сорочкой мир,
 Среди забвения и сна,
 Откроет мир, сам себе новый сортир,
 Там, где прошла уже весна.


 Придуманное будущее
 Старая боль заставит проснуться когда-то,
 В седые годы болезней,
 Вспоминая, что подушка рогами не богата,
 Но в сердце тонна лезвий.

 Всё дело в ошибках старых времён и поступков,
 Для меня вот, жизнь не срок,
 Не накопление груд лет, а всего поле для проступков,
 Что станут позже ударом в бок.

 И всё это жалко рифмуется сейчас?
 Но я не старик, не больной,
 Но и не взмывший в небо пегас.
 Хвальбу со страхом в бой!

 А потом все эти мысли будут жалким отростком молодости,
 Нет уж спасибо, не надо мне таких мыслей,
 Хотя бы сейчас, на стыке молодости и скорой холодности,
 Но река без дна, с водою кислой.

 Наивность забыта, как глупые лица,
 И хитросплетения умненьких фраз усталых,
 Идут и идут, как караван, или убийца,
 Ровным строем, напорством бравым, но к печали.

 Но я поставил задачу бессильную,
 Ударить по печали убийцей,
 Тешась надеждой одной и наивною,
 Что итог оправдает амбиции.


 Старые раны
 Солёные слёзы застынут зимою,
 И будет лёд кружить под глазами,
 Застывшей солёной водою,
 Забитой короной щёк и снегами.

 Но уже нет той печали,
 Нависшёй в углу,
 Порок бесшумно отчалил,
 И разогнал пургу.

 А слёзы текут над бесшумной листвою,
 И нарушают собой тишину,
 Но горе забыто на век, снова с тобою,
 Снега растопили и тянут к нему.

 Старые раны вновь возродились,
 В, как бы заснувшей твоей голове,
 С бедами вновь растворились,
 Смешались с судьбою, ударом из вне.

 По полочкам
 Льются рекою обширной звуки,
 Оставляя частицу в тебе,
 В детях твоих, даже во внуках,
 Снова вернётся к судьбе.

 Музыка - их отражение в воде,
 Лишь наполнитель кувшинов,
 Спасительных для всех людей,
 И немногих лишь травинок.

 Строки в песнях - мысли в слух,
 Словно стихи, поражающим дулом,
 Атакуют мозг, если порох не потух,
 В безвинной войне звуков со стулом.


 Мысли о том, чего не было
 Хотя бы строчку о той самой любви,
 Какая ж банальная мысль,
 Но в чистом небе летят её корабли,
 И это возможно даже быль.

 Тонкой стрункой на землю ложится,
 Не замечая отказов и снов,
 Мыслю с какой-то розовой больницей,
 Связаны строки обрывка из слов.

 Вдалеке алой губкой впиталось,
 Солнце наших с тобою забот,
 Что по струнам любви прометалось,
 Не сдержав их отчаянных нот.

 Иль нелепостью кажется песня,
 Иль не то у меня в голове,
 Может странствий и стонов весник,
 Не идёт, не идёт ко мне.

 Несколько слов о невинной весне,
 Что не мешала мне жить, как живу,
 Но встроенный пепел и морда в вине,
 Всё это было, но любовь на Яву.

 Падая белой пушинкой на дно,
 В сердце зимой порадилось,
 Но не попало на груди вино,
 И не сложилось и не любилось.

 Ну а сегодня в безкрайней зиме,
 Я поищу любовь в голове,
 Вот и история в этой главе,
 Не до конца, ну и не воробей.

 Песня
 Разгильдяйская прелесть,
 Радостной ужимкой на слух ложится,
 В какой-то песне пелось:
 И незаметным валом, над городом кружится.

 А может, я её придумал сам,
 И спел себе, но сном забылся и забыл,
 Звучала песня по полосам:
 Кал синиц, что в пепел уже превратил.

 Я стоном её пропою нагим,
 И буду орать до зари, как та синица,
 Вместе с ней к ногам полетим:
 Лёд, да снега из самого белого ситца.

 Но песню не могу додумать,
 Ума не хватает закончить треск зубил,
 В конце куплета просунуть:
 Что по городу из автомата пропалил.

 Припев в облом писать,
 Смысла нет заканчивать эту песню,
 Стона хватит, но слагать,
 Не в моготу более и зной вдруг темнеет.

 И незаметным валом, над городом кружится,
 Кал синиц, что в пепел уже превратил,
 Лёд, да снега из самого белого ситца,
 Что по городу из автомата пропалил.

 Не в моготу более и зной вдруг темнеет...

 Последний сезон отопления
 По лужам серебра, вечернею птицей,
 Летят корабли, над белой дорогой,
 И приплывая на стон колег петлицей,
 Они улетают, не дойдя до порога.

 В окнах дома виден серый лёд, что,
 Распадётся от бурь и огня снов,
 В мыслях глюки и всё так, но платок,
 Оставит сопли в забвении льдов.

 И стоны стонут и тонут в лужах того,
 Самого серебра, среди них бежит,
 Белая дорога, закрытая кучей снегов,
 И льдом сумерек, этим всех убедит.

 Не поможет "МЧС", скрыла всё пурга,
 Все следы бывших стихий и ненастий,
 И не спасёт нас этот день сурка,
 Как в фильме старом, повторам и согласий.

 Из замёрзжих дверей дома доносится визг,
 Люди, не люди - миши и только,
 Трусливыми ноздрями и зубами грызут кисок,
 Хавки не стало, остались волки.

 Двери уйдут на дрова и дубинки, от зубов,
 Мясо волков оторвут и руками,
 Это последствия взрывов, бурь и огня снов,
 Закусывать свои зубы волками.

 И конвой из кораблей, успеет пнуть в двери,
 Но, не услышав ответов и криков,
 Они убегут, как мелкие, трусливые звери,
 В погоню тепла и тонких ниток.

 Оружие судьбы
 Омывает чьё-то поле,
 Кровь заботливых крестьян,
 И по крышкам этой боли,
 Тараканит мой наган.

 Как чесночный запах режет,
 Всех, кто жил на этом складе,
 Воротил и хулиганов скрежет,
 По стеклу ножом и это славит.

 Но прекрасней этой муки,
 Для меня бросанье павших,
 В пепел ада на бамбуке,
 И туда скотов восставших.

 Подавляя боль удачно,
 Порождая новым хлебом,
 Лиц усталых и богатых,
 Их судей и их планеты.

 По бескрайним снегам,
 Стаей борзых хулиганов,
 Поведу толпу в бедлам,
 Где застылой пулей поразит её наган.


 Заботный суицид
 Заботы мощью стойкой,
 Застынут в голове,
 Вонью своей и новой попойкой,
 Уляжутся на столе.

 И мы будем мечтать о прекращении,
 Этой дороги к счастью,
 По согласным стонам тонн и примирений,
 Получив только лишь части.

 Поэзией нестандартной увеличить шаг,
 К этой печали несвязанной,
 Со счастьем, иллюзия пути согласна на, пива пак,
 Выдуть заботы обязан.

 Но запои заботы, очевидно, всё - же размножат,
 Алкоголики ищут бутылки,
 Забыв про заботы другие, а другие толпы продолжают,
 Находить беду на вилке.

 Об раскопках
 Умой свой глаз свинцом стиха,
 Поверь в раскопок ад,
 Копали палки землю смерти и греха,
 На дне бутылок яд.

 И потускневший археолог,
 Вдруг встанет в этот ряд,
 Среди убитых - он ребёнок,
 Среди толпы пьянеющих бродяг.

 И каждое тысячелетие, в земле,
 Находят груды тел,
 Правителей, учёных, но ты как муравей,
 Спрошу тебя мой археолог - того ли ты хотел?

 Мой глаза, мой дальше,
 Свинца на всех может не хватить,
 Усваивай мозгами павших,
 Пока ты жив, не пришли хоронить

 Насилие прав
 Рот вином окислен,
 Зубы рвутся,
 И это всё повисло,
 На твоих бутсах.

 Серые кошки скребут,
 Но душа не простит,
 Их когтей, с губ,
 Стон старых обид.

 Кошки царапают ноги,
 Шнурки сгрызая,
 Это самый противный образ,
 Вечеров и базлаев.


 За пределами формы стиха
 И вал обрушил привалы,
 Доля правды,
 В сказке безымянных скандалов,
 Есть мечта...

 Печалью душно поразившей,
 Умер раб в огне,
 Весело стало атаки отразившим,
 Они вновь на коне.

 Чего-то бормочут под сопливый нос,
 Делают воздух ждущим,
 А мозг делают исходным дубом из берёз,
 Краска и только на холсте воздушном.

 Мы писали не только стихи и письма,
 Эти мысли возможны без того,
 Сравнения такие, что не многие поймут...
 Не просто стих, а отражение мозга человечества, а так же моего и ещё твоего.

 Маленький нестих
 Соль и порох вмешались в мозг,
 Пулей и огнём,
 Взрыв в голове оправдан войной...

 Без имени (очередной глючный стих)
 Транс-магистраль - глюк,
 Ишачишь тут, как чёрт,
 В забвениях побед, говнюк,
 Халявник ударяет в порт.

 И вот такими его словами,
 Необходимо называть,
 Когда запоем толпы рвали,
 Он умер, когда пошёл блевать.

 Надет на землю новый день,
 Кого-то не хватает,
 Быстро заметили...

 Что-то новое
 Лист такой чистый,
 Что можно ослепнуть,
 От собственных мыслей,
 Они кружат и виснут.

 Там, в голове, в той её части,
 Где всё с мечтами соединилось,
 И боязнь куда-то попасть,
 И то, что когда-то мне снилось.

 Вот так – теория + практика,
 Основы науки,
 И в Африке и в Арктике,
 Были её руки.

 Но это уже не ко мне,
 Я мысли только рифмую,
 Без правил - их нет,
 И нервы свои волную.
 
 Слоновьи ноздри
 И снова помойка,
 Дороги прорыла,
 И в лицах обоев,
 Отражается сила.

 Тоннели прорыты,
 Ржавой лопатой,
 Она, будь-то корыто,
 Уплыло куда-то.

 Таранит камнем,
 Завязанный хлыст,
 И жгут корабли,
 Костры, направлением вниз.

 Плевать на слюни,
 Убить в себе гада,
 Но он сам на себя плюнет,
 Так может и надо.

 Жизнь на помойке,
 Кажется коньяком,
 Ржавеют души уже у волков,
 Застыли со слякотью...

 Вянет рыба, как лица,
 И тишь дотла сожжёт,
 Все те надежды - не слиться,
 С дождём и слезами...

 Трудно ставить всё сразу,
 Ещё труднее уйти,
 От мышц - от пола, до таза,
 До падшей высоты.

 В одре талой ямы,
 Корячится тень,
 Как визг - кто не пьян?
 Бредная вена.

 Талые слёзы,
 Холод забудут,
 Их соль и склерозы,
 Лёд под конец обрубят.

 Белой ниткой подбираем,
 Грязные гальки,
 В нереале утопают,
 Огонь и палки.

 А под слоем снегов,
 Трупы, трупы, трупы!!!
 В оковах паров,
 А снизу трубы, трубы...

 Самопрах в свете
 Победа над светом,
 Пишу её я,
 Когда темнота ушла за кометой,
 Нудным залпом истребят.

 А свет, в ответ порвал,
 Мать тишины - пустоту,
 Но, кто-то стоном заорал,
 Гулкость, упав в высоту.

 Высота зажала свет,
 Стойкостью и массой,
 Своею плетью - бред!
 И тьма вновь у кассы.

 Эти мучительные петли,
 Тихо убивают народ,
 Со скоростью падшей планеты,
 Эффект, как в огород.

 И по... на свет, по... на темноту,
 Харкать на их воинов,
 Паутиной паука, уходит туда,
 Их цикл, всё... тоже огороиды.

 Тупость зашла за рамки,
 Всё смешалось в домах подхалимов,
 Что за суицид и банки,
 Теряют старость и будущих судимых.

 Да кому они нахрен?
 Убийцы болезней,
 Профи по резке вен,
 В собственной ванной...

 Мысль, вывод
 Тише заноз,
 Впиваются руки,
 Вбиваются,
 В озноб звуки.

 Сливается миг,
 На пути,
 Мир его не постиг,
 Но купил.

 По этим скалам,
 Несётся вниз,
 И погибает,
 Проточный визг.

 Усталый лёд,
 Долбит,
 Огонь сыпется,
 И сохнет.

 Заноза в кровь,
 Вбивает руки,
 Слух накалён,
 До эха - внуки.

 Долой наш смрад,
 Дотла его,
 Вокруг лишь мат,
 Больше ничего.

 Заноза, одна на всех,
 Тоннами катится,
 По убитым обида,
 Не желающая раскаяться.

 Греховный смех,
 Окутал мир,
 Как смерть - всех,
 Устроил пир.

 Только жить,
 Только беды,
 На хер забыть,
 И ждать победы.

 Характеристика современного состояния России (задание в учаге).
 Российская Федерация является уникальнейшей страной, аналогов которой нет в мире. Это обусловлено, прежде всего
складом различных культур, разнообразие которых определяется обширной территорией, на пространстве которой
расположено неимоверное количество различных народностей. Отсюда и следует то, что население России является
неопровержимым носителем культуры. Помимо населения, носителем культуры является и наследие, которое блистает
своим богатством. Но современные россияне, в некоторых случаях, не обращая внимания на выше указанные факторы,
обозначающие культурное состояние России на сегодняшний день, находят новых носителей культуры. От того следует,
что традиционные пропихиватели культуры в массы отступают, уступают путь для новых. От сюда, в свою очередь
следует то, что культурное состояние в современной России является вполне эволюционным и имеет право на жизнь,
кроме того, возможное развитие может продолжить и умственное развитие россиян в будущем.
 Что касается экономического состояния современной России, то уступание многим странам в этой области. Россия не
имеет почвы особой развитости в сфере экономики, что не может обойти стороной умы многочисленной молодёжи
нашей страны. В дальнейшем сегодняшнее поколение россиян, которое будет потом у рулей власти, будет,
эволюционным путём, исправлять прошлые ошибки, поднимая экономику России на должный, мировой уровень.
 Вывод: Российская федерация сама по себе уникальна собственной равновесностью ума и развитости, глупости и
разбитой, вязкой неразвитости. Эту ситуацию можно изменить в положительную сторону, если будут приняты
эволюционные изменения, направленные на развитие экономики. В том же случае Россия будет идеальной страной, но
на частный взгляд того, кто оформлял своё мнение на современное состояние Российской Федерации.


 Ещё вам не стих
 Точки нет,
 Будет ночью,
 Тут ответ,
 Вырвана почка.

 Орудие бессмысленной мечты,
 Озлобленным прахом ударит,
 В струи густоты,
 Правдой, которая палит.

 Талый лёд,
 Валит,
 Стоны вперёд,
 Палят.

 За гаражи уплыли маленькие птицы,
 Скрыв крылья,
 За ознобами падали, успевая помыться,
 В пыли.

 Дарвин прав,
 Эволюция,
 Теория нрав,
 А это уже я.

 Ломать природу мыслей,
 Может и умею,
 Но добавлять им числа,
 Я и не смею.

 Порой природа сама меня меняет,
 Силою слов иных,
 И это так, на самом деле бывает,
 Мозги плавят простых.

 А где они,
 Сложные люди?
 Кто-то на троне,
 В тиши, среди будней.

 Им плевать на суету,
 Они и без того сильней,
 Им не надо их мечту,
 У них всё есть, обиды больней.

 Они, может быть, и не любят себя вовсе,
 А мы со своими тупыми рамками,
 Отчитываем нормальных, по себе, даже во сне,
 Часто сравнивая впечатлительных с собаками.

 И это тоже не стих,
 Может больше,
 Этого понятия, выше,
 Скрыто под полом.

 Две развитые мысли,
 В одном не стихе,
 Моим хриплым, в пыли,
 Размыты водой и вновь обречены на ярый смысл.


 Последнее дыхание
 И падает на руки воск,
 Контора пропалила,
 Свечи сна ударят мозг,
 Об этом их ты не просила.

 Пропал наплыв, улетел,
 Мысли с ним остыли,
 Предел стихов - каждого удел,
 Как бутылки, пустые.

 Такие вот делишки, мой друг,
 Ты успела бы спасти,
 Но тут этот воск на слиянии рук,
 Не даёт тебе пройти.

 Особо скрытый смысл
 Слишком много уже их,
 Они уже куча,
 Пишут и читают стих,
 И нет их круче.

 Сторож закатов ночь,
 Сторожит и рассветы,
 Не появляйтесь, идите прочь,
 И обгоняйте планету.

 Но планета - шар,
 Но я не об этом,
 Из планеты валится пар,
 Но не затронет рассветы.

 Но это не надолго,
 Люди делают пар,
 Развитие будет толком,
 Через лет пару.

 Солнце, мне тебя жалко,
 Но поколения больше,
 Ты взорвёшся светом жарким,
 И тел будут толщи...

 Но я не фантаст,
 Поверь друг,
 Это вовсе не сказка,
 Пойми, а вдруг?

 "Колоннами машины,
 Атакуют заводы"
 Смысла нету и души,
 А ты тут про свои заводы.

 Дни и так уж делали много кругов,
 Может необходима точка,
 Потоп не помог. Ведь были кучи крестовых походов!
 И надежда жива, просто вырвана почка.

 И так, потоп не помог,
 Вдруг взрыв спасёт,
 Не только солнца, как пирог,
 Как гамбургер человек на человека упадёт.

 Этому поможет ненависть,
 Девушки достали воевать,
 Пять дур - любовь, надежда, вера, ненависть и корысть.
 Кого-то уже успели достать.


 Буквально недавно было
 Какая-то гадость,
 В душу загнала из-за мелочи,
 Мой стих стёрся,
 Какая радость!!!
 Но малость в себе не уверен потом,
 Печаль во время окунётся.

 Да, все те стихи ушедшие,
 Пустота не вернёт,
 А там, быть может всё и скрыто,
 Возможно, истина плывёт.

 А памяти нет - те эмоции не повторить,
 Которые заставили меня,
 Сотни стихов написать в слепую дырку,
 Пылесос вгоняет и эти камни.

 Попсятинка
 Факты твердят такты,
 Дороги закрыты,
 Трактор проложит тракт,
 И постучат копыта.

 Копируем сны музами,
 В попытках покорить свой разум,
 Но скованные конфузами,
 Мы рвём мозг, получая всё сразу.

 Оконный свет перекрёстками,
 Встанет машина с речами,
 Посреди дорог этой коростой,
 Да, нету инета, нагретого печами.

 Телефон, без обид, не то,
 Что просто не то, не о том...
 Накрой, в общем, телефон платком,
 А новый свет, свеч пластом.

 Письма, письма, а где они?
 Количество - буря,
 Забудем всегда про них,
 Письма забивают и курят.

 И чтобы не отчаяться, не печалиться,
 И, как бы попсово не звучало:
 Массы, объединённые часто встречаются,
 Минус мне, следующий начну вновь сначала.


 Малая смертельная опасность
 Стёрты грани света и опоров,
 На землю седую,
 Падают глыбы льда и потопов,
 И ветра снова подуют.

 Радует только лишь правда,
 Что где-то скрылась,
 Что чиста, но не понятна,
 И за века забылась.

 И жизнь, как на ногах,
 На ней ходишь,
 Но она утонит в водах,
 И в снегоходах тонешь.

 Страх забыть конец,
 Порвёт собой сугробы,
 Но их всё больше, как овец,
 Но волки - жертвы их свободы.

 Обильный звездопад обретёт,
 В снегах покой и сладость,
 Из сильных рук мощь, он отберёт,
 И вернёт им наглую слабость.

 Долбят и долбят и долбят,
 По крышкам снежинки,
 Гробы, заколачивая, спорят,
 Кто быстрей погибнет.

 Итоги и план 2
 Что меня сегодня тревожит,
 Тебе не понять мой друг,
 Душу камень острый гложет,
 Как скальпелем мозг, хирург.

 Пары духов, до пепла сожрали,
 Мой смех и порох,
 Вырванный из моли канавы,
 Забитый в повторах.

 Загнившие саги о ненастье,
 Упёрли смерть тины,
 В тёртый образ этой прелести,
 И закутаны в паутину.

 Борзой надрыв мой под час,
 Отрывает тонкие нити,
 Ювелирные строки, не будет пас,
 Снаружи кричать - спасите!

 Мысли, как помощь в быту и работе,
 Теория давно стала практикой,
 В любой день, а в особом по субботам,
 Но истории пока эти накрыла тактика.

 Вольно по надгробьям проходил,
 Мысли реальны вполне,
 Но их ненадолго, но похоронил,
 Скоро будет новая волна.

 Читай мой прах всегда,
 Всмотрись в синеющий ад,
 Ты никогда такого не видал,
 Караван мёртвых, как на парад.

 Но темы не ограничены,
 Мой мозг поймёт много,
 Между каплями различия,
 И может даже Бога.

 Нож
 Я не вижу себя,
 И не смотрю,
 Мыши рядом сидят,
 И песни поют.

 О пропасти песни,
 Что в заботах,
 О веселье и тесте,
 И соль на заборах.

 Неуверенность и нелепость,
 Окружили перепонки,
 Смеются, забивая души в крепость,
 А вход такой тонкий...

 Добиться до усталых льдин,
 Мечта любого бродяги,
 Там так одиноко и мечется дым,
 Нет запрета на бодягу...

 Слово за стоном рвёт мозг,
 Да ещё и это эхо,
 На голове следы от розг,
 Оружие смеха.

 Крепость льдин недоступна,
 Если сам не доступен,
 Связаны руки и так паскудно,
 Одиноким, но по иному поступим.

 Рвём обиду серых глыб,
 Нож не тупеет,
 Он резал острые кости рыб,
 И немые постели.

 Укрощение
 Бешеная доля козла,
 Затмила разум,
 Теперь он, из залпа выползая,
 Полосует маразм.

 Затёртые до дыр пальцы,
 Щемят слабых,
 Все муравьи, а у нас танцы,
 В алых залах.

 Теперь козёл - баран ослепший,
 Аж рога гнутся,
 Бьют без целей и поспешно,
 Даже сетки рвутся.

 Но пропасть...

 Сила земли
 Все эти крики не нужны вполне,
 Главное, чтоб таяли слёзы,
 И капали в небосвод ещё сильней,
 Вырывая яркие занозы.

 Пасмурно, всё в ответ на печали,
 Того же рода поддержка,
 Ставит хлыст взамен скандалов,
 Они тонут в отражении.

 Лужи крови упавших, засохнут,
 Земля вдохнёт ещё боли,
 И обретёт силу, зараза оглохнет,
 От визгов, дайте соли.

 И впитанная боль возродится в силу,
 Как было часто уже,
 От туда и " казнить нельзя, помилуй"
 Завязывай рану потуже.

 А капли дождя всё уберут,
 Земля дождётся,
 Боль ветер разнесёт, уют,
 Стаи пышные проснутся.

 Эти волки засунут туда, в глубь,
 Доли зла и трав,
 Что ведьмы капают, жертвы блюют,
 Уже смесь отрав.

 Такая она боль, добро приносит,
 А мы её ругаем все,
 За что? Ни человек, ни спросит,
 Отдайте, в общем, боль земле.

 Памяти рабства
 Арбайтен - немецкое слово,
 Новые люди трат,
 Сил и пота наденут оковы,
 Из камер в самый зад.

 Рабы преград и тли земной,
 Отстанут от неё,
 Душою и плотью, оставив покой,
 Себе, никто не отберёт.

 Пускай гниют улыбки владельцев,
 Не печалимся тому,
 Не стараемся спасти, отнимем алказельцер,
 И без пряника кнут.

 По бескрайним рассветам и закатам,
 Мы убегаем вином,
 Лошади оступятся на пути у лопаты,
 Останутся внутри, за дном.

 Трон опустел, лошади были на троне,
 Так, но всё ж кобыла,
 Будет ворчать до конца данного сезона,
 Пока жизнь не забыла.

 И пусть не обижается Спартак,
 Хоть я и о нём тоже,
 Но лучше сидеть в кабинете, как раб бумаг,
 На, перед людьми не похоже.


 Деградация
 Я говорю - нет деградации мозга,
 В каштановых землях России,
 Мы ставим акт замысла в доски,
 Плотники мы, а не миссии.

 Трансильванские бестии кружат,
 Вся наша жизнь - это фильм,
 Убил король своего верного пажа,
 И закопал в песках, как гниль.

 Толи ветер, толи смак, в алых петлях,
 Маячит и стучит по окнам,
 Я говорю - нет деградации в постелях,
 Как надо всё, стаи по волокнам.

 Внеочередной безсмысл
 Затвори свой зад колпаком,
 Бешеные строки льются,
 Над сорвавшимся, об потолком,
 Старой шапкой, проснуться.

 В дне сегодняшней славы,
 Льётся небо сейчас,
 Канавами лун и отравы,
 Колышут декаданс.

 Да, не понятно, ну и что?
 Что прах не понятен,
 Мы его усвоим под вином,
 Солёными криками пятен.

 Слишком заблудшие строки,
 Но не в них суть,
 Бывали дни сугробов, пороки,
 Будут дальше гнуть.

 Не известно зачем, я пишу эти строки,
 Сам не понимаю их смысла,
 Бешеным воем ползут мыслей потоки,
 И дальше будут в сугробах киснуть.

 Для кого?
 Ваше тройное ломство,
 Меня успело достать,
 Неужели наше потомство,
 Кто-то может сломать?

 Плевать на неверных,
 Мы сами сильней,
 Этих мук, даже постельных,
 Что убивают ещё точней.

 Тропы синеющей плоти,
 Нипочём нам с тобой,
 Навсегда по обмокшим, против,
 Тропы прёт наш конвой.

 Вот и он тут расположен,
 Ложе настало на ноги,
 И то, что кого-то тревожит,
 Для нас - путь пологий.

 И улетают в глубины льда,
 Все строки сознанья,
 А они, может для тебя и дна,
 И под стол старанья.

 Следопытка
 Главная мысль следов,
 Создать теории,
 Что они были в стае снегов,
 И окружали другие территории.

 Зигзагом, ёлкой и толпой,
 Ногами стоптаны,
 Доказывают, что плыли волной,
 Но грубели под этими волнами.

 Но снега замели и не вернули,
 Дожди слезами,
 Намочили лёд печали и вновь обогнули,
 Ветер пепла стройными ногами.

 Как же весело видеть весну,
 Как следы пропадают,
 Под её пеленой и слоем в темноту,
 И весна массой землю тихо уничтожает.

 Весенние лагеря
 Твои руки в изгнании,
 Иголки колют и ходят,
 По нам и в незнании,
 Наших тел, ПВО наносят.

 Защита тел от воздействий,
 Захлебнёт нашу душу,
 Перина снов устанет от видений,
 Мёртвой пищи - Каркушу.

 Желание спать не продлит,
 И ночь не спокойна,
 Все цвета тут жрёт магнит,
 Тьмы и жажды отстойной.

 А по весне вовсе все злобы,
 Наружу, на показе мод,
 Желание вызывает и смак утробы,
 Затором зигзагов и вод.

 Многие, но не все и это в час,
 Когда сбываются желанья,
 Плохо, или хорошо - не касается нас,
 Слабость не откроет признанья.

 Твои ноги в обман трубам,
 Сидят на коленях,
 Моих коленях, в раз погубят,
 Твой тот пепла стрях.

 Да - это весна по твоим мозгам,
 Колотит ручкой, как по бумаге,
 Пишут строки к этим одам, слеза,
 Каплей брызнет, прям, как ГУЛАГе.

 Пусть прёт...
 Гаснут света небес,
 Настал день,
 Во сне венок и крест,
 Утро - лень.

 Так легко уснуть в заре,
 Чья трава устанет,
 Может рвать тёртый косорез,
 Заботы в лужи канут.

 Фывапролджэ - клавиатура,
 Все лица печатает,
 Буквы красные, ночь - дура,
 Печёт слова печали.

 Мечтаем о фиаско уже,
 Но нет его,
 Если мысли тропами стужи,
 Ударяют в него.

 Надеть проспекты на нас,
 Будем в них ходить,
 Старыми ранами, в руке пивас,
 Дни надо как-то убить.

 Легко писать уже стих,
 Если знаешь смысл,
 Но нет его в одре у них,
 Он скрыт и много кисел.

 Тракторы трамваи убедят,
 В своей правоте,
 Ветви дробью бьют ребят,
 Подыхая в доброте.

 Образ - это яд числа и боли,
 Если со смыслом скрытым,
 На широкой руке, тут что ли?
 Уляжется даже в мозге промытом.

 Твои губы летят к ним,
 Птицей слов,
 Твои пальцы мы не простим,
 За травы и виды снов.

 Лёгкие рифмы - старые рифмы,
 Летают в небе огнями,
 В травы покоев, трудов и рифов...
 Наполняя мозг солями.

 Нагота ледовых боёв и смеха,
 Окажется прахом,
 Дрожжи поднялись и плывут из цеха,
 Создавая новую плаху.

 Да, да, нет печали наивней,
 Чем умереть,
 Но, вот только, правда, подлинней,
 Чем просто смотреть.

 В общем, то и дело забивая,
 Идеи прут и всё,
 Мыслями мы готовим караваи,
 Хавайте ж, пусть прёт...

 Смесь
 Ткань раз на раз,
 Зараза нитка,
 Тварь порвала таз,
 Ткани зада - пытка.

 Глючная вешь на закате,
 Небеса под землёй,
 Как собачье дерьмо на халате,
 Мучаясь какой-то фигнёй.

 Связано - не гоните,
 Нитка связала,
 Всё связывают нити,
 И зада порвала.

 Короче тема пропита,
 Плевать на инвалидность,
 Зуд забыт и слова пробиты,
 В этих стройках их повинность.

 Нет темы - не врите мне,
 Думайте башкой,
 Где тут тема? Тема во вне,
 Раздроблена киркой.

 Я пишу сейчас мысль, а не слова,
 А смысл приложится вскоре,
 И в небо кинется неподьёмная трава,
 Кто-то поднимет и украсит заборы.

 Такие наглые вырванные зубы,
 Ворочат смех и кровь,
 И сами не видя, жуют свои губы,
 Жевачка есть вновь.

 Рады были вопли себе самим,
 Покуда не камень,
 Сковали их жгутом тугим,
 Рвать и, амфитамин...

 Булька по дровам и заборам,
 Булькнет весной и летом,
 Транс зальёт этот театр запором,
 Из ярко-зелёного цвета.

 Травы в небе, зима в лете,
 Смесь жгучая нёбо,
 Аскорбинка отдыхает светом,
 Набухая от стёба.

 Сопли торчат из неба звёздами,
 Наполняя плюющую даль,
 Болезнями простуды и склерозами,
 Набегая на, без того грязную шаль.

 Много всего тут разделано,
 Попробуй сомкнуть в одно,
 Нет? Попытайся напряч то, что сделано,
 Серое в-во не сгорит, не падая в дно.

 А на деле?
Вручную выделять,
Потоки старых бед,
Взглянуть на прах, стрелять,
По бедам, до своих побед.

Музыка от небес,
Затронет падших,
Своих забот не вес,
А струи стон доставших.

Твоё померкло солнце,
Гордись, прошу сам,
Торопись забыть света донца,
Шастая по их сердцам.

Проверь свои старанья взглядом,
Отстой свой пол ногами,
Не рухнет ли под ним эстрада?
Заткни собой её, плечами.

Забей на суицид,
Не только декаданс,
В твоей душе стоит,
И получи судьбы аванс.

 Устарелые рифмы
 Пухлые мозги,
 Пухлые мозги,
 Вьются, льются,
 Строки бьются.

 Лёгкие истины прогоркли,
 Синеющей далью небес,
 На хлеб намазана икорка,
 Что не поднимает на вес.

 Страхи отодрали вонь,
 Убежал от страха конь,
 В забытых конвоях расстрел,
 Наша лошадка, век на ней воссел.

 Табурет не может помешать,
 Вторжению конвоя,
 И вправду, может пострадать!
 Не дождаться водопоя.

 В унылых взглядах сердца,
 Колышется седло,
 Пустое седло запускает в дверце,
 Синеющее-алое весло.

 Весло в седле торчит до края,
 Веслу ни почём и целая стая,
 В костре сожгли печаль разлук,
 Дрова шумели и сумели разнести остатки мук.

 Такая вот тут человечность,
 Сумела показать свою беспечность,
 Дряблыми кошками царапает гниль,
 Вновь на море закончился штиль.

 Я люблю этот мир, каким кровавым бы он не был,
 Снесёт дождём все лабиринты,
 Унесут пустыни за собою сон печалей и кобыл,
 На которых надавил ты! На которых надавил ты!!!

 Зарисовища
 Все на ряд и пробку,
 В строй все рожи,
 Молотком построим лодку,
 Из досок, льда и кожи.

 Воткнутые гири и ток,
 Годам поперёк,
 Взмыли в землю, не видя дорог,
 

 Вотрон
 Второй залп прошёл в невинной руке,
 Как на тугом привале,
 Застыли ордена - мечта, судьба в муке,
 И снова наши забивали.

 Орудием молота по весенним скачкам,
 Ушиб ветер ноги,
 Улетевшие сугробы теста засунут по шагам,
 Вечер и дороги.

 Во сне оставит ночь порядок,
 Засыпав темнотою,
 Человек ударит день, он падок,
 От гнили и покоя.

 Вашими приятными соками,
 Мы заставим убивать,
 Накалы ветра, их потоками,
 Заказы будем добывать.

 Жестоким ураганом смерти,
 Ответный выстрел,
 От шума до самой той Бисерти,
 Пулей - сумкой мыслей.

 Бессмыслен рёв мозгов и гноя,
 Когда нет смысла,
 Ставить шавок от телесного покоя,
 Подавит эти числа.

 Но на силу находится мощь,
 На мощь - суета,
 И вновь законным ходом борщ,
 Выпит до последнего кота.

 Не свойственный
Ломаные ногти вдов,
Иракская компания,
Нам, что за дело до дров,
И их криков отчаяния.

В безумные лики земли,
Вступает умнейшая,
Лодки сердец в корабли,
Врываются трещиной.

Долбают снег туфли,
Комары уж летают,
На уме старые гусли,
Так бездушно играют.

Да, такие тут вопли,
Эхом в гневе,
Подбирают чьи-то сопли,
В новом припеве.

 Слишком долгое описание
 Укутанным морозным стойким,
 Его забили в каблуки,
 Глобальным ветром и помойкой,
 Удушливо загнули сапоги.

 Он не тайна, а проба неба,
 На вкус и запах,
 Навеянный мечтой Вадима или Глеба,
 Их песней из залов.

 И кто же он? Не плеть ли?
 В бреду соседей,
 Играет нервы, дроби доли,
 Шумом постелей.

 Вакуум спас лопату прухи,
 Пока не вломили,
 Какие-то беззубые старухи,
 Время запустили.

 А он всё жив, как быть?
 Овалы снов,
 Накроет звук, там вершить,
 В дребезги кров.

 А он всё дружит с ночью,
 Знаменьем темноты,
 Задрал бы волк, но прочно,
 В груди зубов пелены.

 И характерный визг,
 Уже достал,
 Затрахал просто жизни,
 Сурово устал.

 Нет покоя от него,
 Вбитого в землю,
 И на ноги уже село,
 Взмыло в пастели.

 Он мозг петель и трав,
 Он чист, но весел,
 Думает горошиной устав,
 От грязи и повесил.

 Шум дождя заглохнет разом,
 Когда больший шум,
 Развеет ветер, уронит вазы,
 На головы домов и дум.

 Круги
 Дерзкие доли ваз,
 Разбиты,
 Веское поле в таз,
 Забито.

 Весенний сморчок вен,
 По рукам, из носа,
 Залиты обои порченых стен,
 Водой, до дома сноса.

 Торчат иголки изгоев,
 Вырыты лопатой,
 С кровью, мозг простоев,
 Вдуман «Агатой»

 Злобы недели - в жизнь,
 Надуты пузырями,
 На руки ковбоев и вниз…
 Серыми ваз долями.

 И вновь
 Тупой, измученный словами,
 Ты встанешь в близь,
 Новые веки устанут слезами,
 И выйдут на карниз.

 Там солнце сушит взгляд,
 Твой взгляд скатился,
 И смотрит в глубины, что спят,
 Внизу сном, он родился.

 Вруби залпы слёз,
 В свет дороги,
 Ведущей долго и всерьёз,
 В эти потные ноги.

 Безумие пройдёт на дне,
 Рёвом громким,
 Стекающим на голову ко мне,
 Громом стойким.

 Веское старание забыли,
 Таких сотни,
 Взгляды больше не сохнут,
 И всё!!! Сдохни!!!
 (… и радостный смех).

 Про звонок
 Небо выше луж,
 Грозы убили,
 Печень неба в туш,
 Закатов, разливов.

 Крабы уйдут,
 Смерть вернётся,
 Стоны возьмут,
 Блеклый дух колодца.

 Травы осели на дне,
 Будь-то шевелюра,
 Девушки, которой видней,
 Мёртвый или дура.

 Умный – мёртвый,
 И это закон,
 Жанра, где ногти,
 Ноги, ОМОН.

 Милиции нет,
 Ноги устали,
 Порван кровавый корсет,
 Вздохом молчаний.

 Крик за нами отдыхает,
 Писком и только,
 И занавес с халата снимает,
 Не сразу, потихоньку.

 А у звонка халатов груды,
 Как серий зла,
 Как чёрных волосинок на гробу,
 И когтей, по которым сползала…

 Старый скинхед
 Тик, тик – часы,
 Тик, тик – нервы,
 Камни и почки на весы,
 Победит второй или первый?

 Очки, газета, телевизор,
 Части жизни,
 А мочить узбеков и киргизов?
 В прошлом героизмы.
 
 А вспомни, как ругались ведьмы,
 Над кубком нацизма,
 Вспомни шум торговцев вредным,
 И где теперь твоя хоризма?

 Ненависть к жопам,
 Которая темнее? Выбирай,
 Жги паршивцев потом,
 Ток по лужам врубай.

 Куда твой дух?
 Где твои камни?
 К чему жалеть старух?
 Которые рубили ставни.

 Всё закралось в почки,
 Твари бушуют,
 А помнишь, как тёмной ночью,
 По почкам бил, тех, кто кочует?

 Нестих, ни о чём
 Можно сложные вещи простить,
 Зазоры мозга пробить,
 Можно сообщить, что просто не стих,
 Охренеть на старости,
 Года продвинуть в дни и просто забыть,
 Чудовищный злак вводить,
 В тяжёлые утроба земли, покуда слабый не стих,
 До собственной усталости.

 Ядро укутал ураган,
 Словно тело диван,
 Теплом и местом,
 Оставаясь с присестом.

 Стандарт урыл зал,
 Бешеным гулом,
 Что фундамент устал,
 А начальник под дулом.

 Землетрясение,
 Ушло в ноль,
 Как ушли, бывало в ноль многие такие стихотворения,
 Как боль.

 Воды закисли льдом,
 Это бывает,
 И мы с тобой туда пойдём,
 Но нас умывает.

 Кризис языка
 Стук по губам ветрами,
 Вбил язык вдаль,
 И зубы почернели грибами,
 Застав язык, спираль.

 Одышка, озноб, молчание,
 Не мой, не твой,
 В гроб и гвозди с мечтаниями,
 И где он, немой?

 Кризис жанра – про меня,
 Слишком много слов,
 Уже просто не успеваю менять,
 Надо меньше, стих готов.

 Глупые термины
 Добрые, злые, кому какое дело?
 Люди разные и что?
 Опять тупые вопросы? Подавай тело!
 Остальное ерунда и всё…

 Поздравить рай с небом,
 Нам не надо,
 Петь волос сонаты, дайте тела,
 Нам хватит ада.

 Адам и Ева – ослушники,
 А змей ещё боятся,
 Ад, рай, кому какое дело? Отдушенка,
 Мёртвое тело – стреляться.

 Пушкин, Дантес,
 Им не было дела,
 И мёртвое тело…

 Белый
 Я не конвейер, я стихоплёт,
 Поверьте, умоляю,
 Конечно, каждый день писать,
 Моё, не спорю.

 Но в светлом небе,
 Увижу безделье,
 Облако солнце корит,
 За зуды ужасные.

 В былинах опивались времена,
 Я пою лишь свои мысли,
 Дали долгие и заботны от нас,
 Проверками на вшивость.

 Образы без рифмы – как легко,
 Белый стих – это очень легко,
 Плёту мыслей в стих, чёрт, а это сложно!
 Тронуть ладонью мозг.

 Уже раскаленная ладонь,
 Хоть она не из металла,
 Идёт ещё (дура) дальше,
 Хоть не дерево, а…

 Черный
 А где боль зарыта?
 Не в курсе,
 Да, бред, соль и корыто,
 Не вкусно.